Оставшись один, Николай медленно вышел из парадного и побрел по парку. Вековые липы окаймляли широкие засыпанные павшей листвой аллеи. По аллеям прогуливались больные. Большинство из них утеплилось, накинув поверх пижам пальто и пуховые куртки. У скамьи собралась группка пожилых мужчин. Седой бородач кормил белку, протягивая ей на ладони орех. Белка сидела на дереве, обхватив лапками ствол в метре от лакомства, но взять орех не решалась. Николай остановился и вместе со всеми ждал, когда зверек осмелеет. Не дождался и побрел дальше. Обойти весь парк санатория неспешным шагом удавалось за двадцать пять минут.
Грыжин делал круг за кругом, и в конце каждого он смотрел на часы. Чем ближе стрелка подходила к назначенному времени, тем тяжелее становилось на сердце. Он уже поборол себя, все рассчитал, сделал все необходимые шаги, чтобы облегчить близким их жизнь без него, а Лида заставила пережить все сначала. В какой-то момент он было решил на заключительный прием к профессору не идти, и зашагал к воротам санатория. Но, подумав, что проявляет трусость, остановился, постоял и зашагал назад.
К профессору он явился минута в минуту. Тот сидел спиной, повернув кресло в сторону окна, и смотрел на пожелтевшие липы. Грыжин замер у стола и ждал. Стриженый затылок маленького профессора делал его похожим на школьника. Вдруг Николай увидел, что плечи доктора начали тихонько вздрагивать. Это дрожь на глазах усиливалась, и через минуту плечи тряслись так, словно старичка било током. Наконец профессор оглянулся, и Грыжин с изумлением увидел на его глазах слезы. Но профессор не плакал, он хохотал. Хохотал совершенно беззвучно. Николай не знал, как реагировать на столь странное поведение эскулапа. Внезапно профессор хохотать перестал, вытер огромным платком слезы, живо вскочил, обежал стол и положил руку Грыжину на плечо:
– Вот уж, природа выдумщица, век живи, а что-нибудь новенькое, да отмочит. Представляете, молодой человек, за всю свою практику я еще никогда не встречал столь здорового умирающего. Вас, милый, кто-то очень ловко и зло разыграл. У вас такой же рак, как у меня, простите за сравнение, гонорея. Так что, катитесь ко всем чертям, пейте водку, имейте барышень, работайте. И если все это станете делать в меру, не до ста, а уж до восьмидесяти дотянете непременно.
– Вы уверены, доктор?!
Николай так привык считать себя стоящим на пороге смерти, что не мог в один момент изменить направление мыслей. Но старый врач производил впечатление опытного профессионала. Да и толщенный рентгенолог Василий Абрамович выглядел мастером своего дела. Он под лучами рентгеновского аппарата вывернул Грыжина наизнанку. И, кстати, тоже хохотнул при прощании.
– Вы не шутите, профессор? – недоверчиво выговорил Николай.
– Шучу? Это вы, мил человек, уж так пошутили, что старику от смеха плакать пришлось.
– Я буду жить?
– Придется, милый. – Профессор снова затрясся от смеха и полез в карман за платком. – Я с первого взгляда понял, что вы липовый больной. На последней стадии рак в прятки не играет. Первый признак – потеря веса. Почему я вас и раздел догола. Вы здоровый бугай, на вас воду возить… Меня сперва синева под глазами смутила, а потом вижу: типичный алкогольный синдром. И что пьете редко, тоже заметно. Советую эту привычку не терять. Пьянство скверная штука.
– Выходит, я могу работать! Могу вернуться в семью! Могу встречаться с друзьями! – вслух осознавал пациент.
– А что вам мешает все это проделать?
– Спасибо, профессор. Сколько я должен за прием?
– Вы с коллегами рассчитались, а мне привезите что-нибудь на память. Безделушку какую-нибудь. Денег я с вас брать не хочу. Редко кто так рассмешит. А теперь катитесь. У меня на очереди настоящий тяжелый больной. Я два раза его с того света возвращал. Но смогу ли в третий, не уверен. Повторный обширный инфаркт. Вот уж действительно не жилец. С такими пациентами сам сникаешь, – сразу погрустнел пожилой доктор. Николай не знал, как выразить свои чувства. Он схватил профессора в охапку и закружил по кабинету.
– Отпусти, дубина, раздавишь! – завопил старик, переходя на «ты».
Николай чмокнул старика в щеку, поставил на пол, снял с руки свой золотой «Ориент», сунул профессору и выбежал в коридор. Навстречу ему молодой человек в белом халате катил инвалидное кресло с тучным пожилым мужчиной. Грыжин понял, что это и есть безнадежный пациент с обширным инфарктом. Он впился в лицо больного. Мимо проплывала желтая, одутловатая маска с налитыми мешками у глаз и бесцветным, ничего не выражающим взглядом. Перед Грыжиным провезли живой труп. Молодой бизнесмен вышел на улицу и побежал в сторону арендованной дачи. «Похоже, я буду жить!» – повторял он громко. Интеллигентная пожилая пара, совершающая променад возле Дома творчества писателей, с удивлением на него оглянулась. Грыжин остановился и выкрикнул в их удивленные лица:
– Да, господа, похоже, я буду жить!
– Мы ничего не имеем против, молодой человек, – испуганно ответила пожилая дама, и супруги ускорили шаг. Николай рассмеялся и побежал дальше.
Через минуту он свернул на знакомую улочку и увидел у своей калитки «Сааб» Ерожина.
Часть вторая
«Тень ангела»
Волков сидел рядом с водителем в отвратном расположении духа. На Таганской площади автомобильная карусель всегда приводила к задержкам. Но сегодня затор выглядел безнадежным, и вой сирены звучал насмешкой. Водителям, загородившим проезд машине Управления, было глубоко плевать, что следователь Волков спешит на очередное убийство. Трупы каждый день демонстрировали в новостях, и люди стали относиться к насилию как к обыденной примете быта.
– Ну сделай что-нибудь, Володя! Не можем же мы тут торчать до ночи, – раздраженно выговаривал майор водителю.
– А что я могу сделать, Тимофей Николаевич? Пробка. Мы не на вертолете, не взлетишь, – банально оправдывался начальству младший лейтенант Щеглов.
Возразить Волкову было нечем, и он молча злился.
Неприятности начались с мелочей, как только он вышел утром из дома. Следователь всегда по дороге на службу прикупал в молочном магазинчике возле метро пакет кефира. Сегодня пришлось десять минут простоять в очереди. Кефир он получил, но пакет подтекал и запачкал новый плащ. Народ у прилавка толпился и нервничал. Майор не стал требовать замену, а выбросил кефир в помойку, выйдя из магазина. От молочной он отправился в дом убитой Марины Строковой, чтобы показать лифтерше фотографии Маши. И опять невезуха. У лифта дежурила другая женщина. Гражданка Коровина, опознавшая Влада Амбросьевича по фотографии, заступала после обеда. Окончательно испортил настроение следователю капитан Маслов. Николай упустил теперь саму Сенаторшу. Докладывать Ерожину о втором досадном промахе капитана Тимофею было неприятно. Но тут ему повезло. Начальник отдела с самого утра уехал в город и до сих пор не появлялся.
– Да выключи ты свою сирену! Видишь ведь, не помогает. У меня уже уши вянут.
– Слушаюсь, товарищ майор, – ответил Щеглов. Сирена действовать на нервы перестала, но Тимофей продолжал злиться.
Майор был офицером достаточно уравновешенным, и такие пустяки, как дырявый пакет кефира или отсутствующая лифтерша, не могли его вывести из себя. Да и промах Маслова тоже. Промахов в милицейской службе хватает. Маслов дежурил возле башни второй день. Вчера Сенаторша выходила всего раз, в магазин в том же доме, за кофе. Потом к ней пришла эта девчонка. Сама Сенаторша из дома вроде не выходила, но сегодня в десять утра явилась невесть откуда – подкатила на темно-синем «Ягуаре», поднялась на лифте на восьмой этаж и спокойненько отперла дверь. В руках девица несла большой цветастый пакет. Сколько времени она отсутствовала и где находилась, оставалось только гадать. Маслов упустил момент ее выхода. Как это произошло, объяснить капитан не смог. Волков обозвал Маслова мудилой и приказал докопаться до причины.
На площади возник регулировщик, и транспорт понемногу начал расползаться. С Таганского пяточка машины уходили на Рязанский, Волгоградский и Андроповский проспекты. Щеглов пробился на Рязанку, газанул и включил сирену. На скорости вой не так действовал на нервы. Волков зло смотрел в окно. Он не хотел себе признаваться, что причиной плохого настроения послужил вовсе не кефир, лифтерша или Маслов. Угнетала майора позиция Петра Григорьевича. Ерожин в вине Колесникова сомневался, а Тимофей был твердо убежден, что Марину прикончил помощник депутата. И хоть подозреваемый упрямо все отрицал, майор ему не верил.
О Владе Колесникове следователь теперь знал многое. И чем больше узнавал, тем большую неприязнь испытывал к этому наглому субъекту. Подозреваемого окружали ложь и показуха. Даже такая мелочь, как визитка, наполовину состояла из вранья. На тисненом картоне значилось, что Влад Амбросьевич Колесников не только помощник депутата Государственной думы, но еще и доктор социологических наук. Волков попытался выяснить, какая организация выдала ему звание. И выяснил. Защитил свою диссертацию Влад Амбросьевич в частном заведении, гордо именующем себя ВАШФИС – Высшая Академическая Школа Философии и Социологии. За тысячу баксов там любой желающий превращался в доктора за месяц, но, кроме самого ВАШФИСа, его ученых степеней никто не признавал. А Колесникову вообще нет нужды платить: директором и главным акционером частной школы «мудрецов» являлся его сводный брат. Подобные мелочи о подозреваемом выплывали день ото дня.
