его малѣйшія желанія — она одна слышала, какъ онъ бредилъ, безпрестанно произнося ея имя: забота и безпокойство о внучкѣ пересиливали даже болѣзнь.
Они все еще оставались въ старомъ домѣ, хотя онъ уже не принадлежалъ старику. Черезъ нѣсколько дней послѣ того, какъ онъ заболѣлъ, Квильпъ завладѣлъ всѣмъ его имуществомъ въ силу какихъ-то закладныхъ и росписокъ, подлинность которыхъ никто не сталъ оспаривать. Для того же, чтобы другіе кредиторы не вздумали предъявлять свои права на имущество больного, Квильпъ вмѣстѣ съ своимъ повѣреннымъ по дѣламъ поселился въ нижнемъ этажѣ.
Водворившись въ домѣ, онъ, прежде всего, велѣлъ запереть лавку и сталъ устраиваться по-своему — выбралъ два кресла: самое красивое и удобное, для своей собственной особы, и самое безобразное, самое неудобное, какое только могъ найти въ лавкѣ, для своего помощника; онъ поставилъ ихъ въ смежной комнатѣ съ лавкой, гдѣ и основалъ свою главную квартиру. Не смотря на то, что эта комната была очень удалена отъ помѣщенія больного, Квильпъ все-таки боялся заразиться и изъ предосторожности не только самъ весь день курилъ трубку, но и своего повѣреннаго заставлялъ курить безостановочно. Мало того, онъ послалъ на «пристань» за мальчикомъ-сторожемъ и, вооруживъ его длиннѣйшимъ чубукомъ, посадилъ у самой двери и приказалъ курить и курить, ни подъ какимъ видомъ, ни на одну минуту не вынимая трубки изо рта. Тогда только онъ успокоился, совершенно довольный тѣмъ, что онъ съ такимъ «комфортомъ» устроился въ домѣ.
Насколько самъ онъ былъ доволенъ своими распоряженіями, настолько эта распоряженія пришлись не по вкусу его помощнику. Начать съ того, что у него былъ невозможный стулъ — твердый, скользкій, покатый: онъ никакъ не могъ на немъ умоститься, а затѣмъ, онъ не выносилъ табачнаго дыма; но какъ послушный рабъ Квильпа, отъ котораго, вѣроятно, ожидалъ великихъ и богатыхъ милостей, исполнялъ всѣ его капризы, улыбался, скрѣпя сердце, и поддакивалъ ему во всемъ.
Этотъ повѣренный или вѣрнѣе стряпчій, по имени Брассъ, пользовавшійся сомнительной репутаціей въ Сити, былъ высокаго роста, худой; красновато-рыжіе волосы, чрезмѣрно выпуклый лобъ, впалые глаза и носъ въ видѣ набалдашника не придавали особенной прелести его физіономіи. На немъ былъ черный сюртукъ, спускавшійся чуть не до щиколотокъ, короткія панталоны такого же цвѣта, высокіе башмаки и голубовато-сѣрые бумажные чулки. Онъ производилъ самое непріятное впечатлѣніе своими подобострастными манерами, заискивающими, льстивыми рѣчами, которыя вовсе не шли къ его грубому голосу; при этомъ онъ улыбался такъ слащаво, противно, что при взглядѣ на него руки чесались; такъ и хотѣлось чѣмъ нибудь вывести его изъ терпѣнія, разсердить его, лишь бы не видѣть этой отвратительной улыбки.
Квильпъ потиралъ руки отъ удовольствія, глядя, какъ его помощникъ щурился, отмахивался отъ табачнаго дыма, какъ онъ всякій разъ вздрагивалъ, когда невзначай затягивался.
— Кури ты, щенокъ, крикнулъ онъ на мальчика, — набей трубку и выкури ее до послѣдней крошки, а не то я расколю конецъ трубки и сургучомъ припечатаю тебѣ языкъ.
Къ счастью для мальчика, онъ былъ большой охотникъ до табаку; онъ выкурилъ бы цѣлую печь, если бы ему предложили; поэтому онъ втихомолку выругался и продолжалъ курить.
— Не правда-ли, какой славный, ароматическій табакъ! Я думаю, самъ султанъ не побрезгалъ бы имъ, подтрунивалъ Квильпъ надъ Брассомъ. Тотъ поневолѣ долженъ былъ согласиться съ своимъ патрономъ, хотя въ душѣ посылалъ къ чорту и его, и султана, и всѣхъ курящихъ.
— Это самое лучшее средство противъ заразы и вообще противъ всѣхъ бѣдъ житейскихъ, продолжалъ Квильпъ;- мы будемъ курить все время, пока не выберемся изъ этого дома. Вотъ я тебѣ, окрикнулъ онъ мальчика, — кури, не то я тебя заставлю проглотить трубку.
— А какъ долго мы будемъ здѣсь жить? спросилъ стряпчій.
— Вѣроятно, до тѣхъ поръ, пока не умретъ старикъ.
— Хи, хи, хи, смѣялся Брассъ, — отлично, отлично.
— Чего же вы перестали курить, закричалъ Квильпъ, — точно нельзя говорить и курить въ то же время. Курите, не теряйте золотого времени.
Брассъ снова захихикалъ — но ужъ нѣсколько потише, принимаясь за противную трубку.
— А если онъ выздоровѣетъ?
— Тогда мы вмѣстѣ съ нимъ выберемся отсюда.
— Какъ вы, погляжу я, добры, сэръ. Другіе, сэръ, не обратили бы вниманія на старика, и ужъ давно продали бы и вывезли бы всѣ вещи; другіе, сэръ, были бы тверды и непоколебимы, какъ гранитъ, другіе, сэръ…
— Другіе, вѣроятно, избавили бы себя отъ удовольствія слушать болтовню такого попугая, какъ вы, перебилъ его карликъ.
— Хи, хи, хи, какой вы, право, шутникъ!
— Дѣвочка идетъ сверху, не вынимая трубки изо рта, процѣдилъ сквозь зубы мальчикъ.
— Кто такой? Ты такъ говоришь, что тебя не разберешь, дьяволенокъ!
— Я сказалъ, — дѣвочка спускается съ лѣстницы; что вы оглохли, что ли?
— А! — и карликъ съ наслажденіемъ потянулъ въ себя воздухъ, точно захлебывался супомъ. — Будетъ туга, ты только приготовляйся, дружокъ, пробормоталъ онъ. — Ну, что, какъ его здоровье, голубушка моя драгоцѣнная? обратился онъ къ Нелли.
— Ему очень плохо, отвѣчала она.
Слезы катились по ея щекамъ.
— Какая она милашка! воскликнулъ карликъ.
— Да, просто прелесть, поддакнулъ Брассъ.
— Не хочешь ли отдохнуть, Нелли? Пойди, присядь на колѣни къ своему другу или, быть можетъ, тебѣ хочется соснутъ въ твоей комнаткѣ?
Карликъ старался придать какъ можно больше нѣжности своему голосу.
— Какъ онъ мило обращается съ дѣтьми, даже слѣдитъ пріятно, пробормоталъ Брассъ, будто про себя, глядя въ потолокъ.
— Я-я здѣсь не останусь, я только возьму кое-какія вещи изъ моей комнаты и пойду наверхъ, отвѣчала дѣвочка, смутившись.
— А какая у нея хорошенькая комнатка, точно бесѣдка, сказалъ карликъ, сунувъ носъ въ дверь, когда Нелли ее отворила. — Такъ ты рѣшительно не хочешь здѣсь спать, Нелли!
— Я больше никогда, никогда сюда не приду.
И схвативъ узелокъ съ бѣльемъ и какое-то платье, Нелли торопливо побѣжала наверхъ.
— Очень жаль, что она такая чувствительная, замѣтилъ Квильпъ ей вслѣдъ. — Эта кроватка какъ будто нарочно для меня была заказана, она какъ разъ по моему росту. Кажется, я поселюсь въ этой комнаткѣ.
И, недолго думая, онъ рѣшилъ, что ночью будетъ спать на Неллиной кроваткѣ, а днемъ она будетъ ему служить вмѣсто дивана и, чтобы обновить ее, онъ разлегся на ней, поднялъ ноги кверху и въ такой позѣ выкурилъ трубку. Брассъ пришелъ въ восторгъ отъ этой живой картины и, воспользовавшись удобной минутой, когда карликъ былъ еще весь поглощенъ своей новой затѣей, улизнулъ на улицу подышать чистымъ воздухомъ — у него отъ табаку голова кружилась и мысли путались.
Когда, оправившись, онъ возвратился назадъ, лукавый карликъ заставилъ его курить до тѣхъ поръ, пока ужъ онъ не въ состояніи былъ держаться на ногахъ и
