и не слышал. Я подошел к нему совсем близко, так что при желании смог бы коснуться обрывка поводка, висевшего на его ошейнике. Джек не шелохнулся. Я тоже молчал, не желая ему мешать. Прошло минут пять, прежде чем я решился заговорить. «Послушай, Джек, – сказал я, наклонившись к нему, – бывает и такое. Ну ушла она, ты же видишь, никого нет. Пойдем домой, может быть, завтра найдешь ее». Я выпрямился и, повернувшись, медленно пошел прочь. Спустя некоторое время он догнал меня, и мы пошли с ним рядом, понимая друг друга без слов.
Однажды сентябрьским утром мы уезжали за грибами. Джек был оставлен дома. Он прекрасно ориентировался в лесу, но нам предстояло ехать на электричке, а затем – на метро и вновь на электричке, и поэтому я решил не брать его с собой. Уже когда поезд тронулся, я вдруг увидел на платформе метавшегося Джека. Я подумал, что, не обнаружив нас, он вернется домой, как это уже не раз бывало в прошлом, но ошибся. Он не вернулся ни в этот вечер, ни на следующий день. Мы искали его сами, давали объявления – никакого результата. Больше мы его никогда не видели. Спустя некоторое время мы купили щенка восточно-европейской овчарки по имени Стэн, который и ждал меня сейчас дома. О ездовых собаках я знал только из романов Джека Лондона. Мне всегда казалось невероятным, что собака могла сдвинуть нарты весом 1200 фунтов, как Бэк в «Зове предков», причем в моем воображении рисовались не очень дружелюбные огромные лохматые псы. То, что я сейчас увидел, только отчасти оправдало мои ожидания. Мое знакомство со своей (а с этого момента – с нашей) упряжкой Джеф начал с Чубаки. Именно так, если судить по надписи на небольшой прибитой к дереву фанерной табличке, звали обитателя ближайшей к нам импровизированной будки. Когда мы подошли к нему на расстояние вытянутой цепи, Чубаки, не обнаруживая ни малейших признаков недружелюбия (как-никак, я был совершенно чужим для него человеком), выкатился нам навстречу и так интенсивно начал размахивать своим роскошным хвостом, что ветки стоящих вблизи деревьев зашевелились.
Джеф потрепал пса за загривок, приговаривая: «Good boy, Chewbakee, good boy!» При этом для меня это звучало примерно как «Губой, Чубаки, губой!» Но Чубаки ни губой, ни другими частями своей выразительной морды не пошевелил. Он припал на передние лапы и еще интенсивнее замахал хвостом. Эта собака была очень красива. Невысокая, с очень широкой грудью и мощными передними лапами, которые от непрерывных усилий при работе в упряжке приобрели характерное расположение: пясти лап были направлены внутрь, а локти были развернуты наружу, отчего лапы как бы повторяли абрис грудной клетки и придавали собаке чрезвычайно устойчивый вид и некоторую забавную косолапость. Совершенно необычно выглядели глаза: они были ярко-голубыми, как бы светящимися изнутри, благодаря чему собачья морда имела совершенно детское выражение. Крупную голову венчали два меховых треугольничка ушей. Короткая, но очень густая шерсть имела красивый волчий окрас – от темно-серой на спине до светло-серой на боках и почти белой на брюхе. «Это очень трудолюбивая собака, я использую ее в качестве коренной в моей упряжке», – пояснил, обернувшись ко мне, Джеф. Чубаки, заметив, что мы отходим от него, сделал несколько отчаянных попыток достать нас, но цепь и металлический штырь оказались сильнее, и пес, сделав два оборота вокруг своего ненавистного якоря, занял наблюдательный пост на крыше своей будки.
Следующим по порядку был Кавиа. В отличие от Чубаки, он не произвел на меня особого впечатления. Небольшого роста и не очень крепкого сложения, он был к тому же пронзительно рыжим со светло-желтыми подпалами, что никак в моем представлении не вязалось с обликом настоящей ездовой собаки. Кавиа не проявил никакого любопытства при нашем приближении и остался лежать на снегу, прислонившись к стенке будки. «Это отменный лодырь», – бросил Джеф, и по интонации его голоса я понял, что Джеф не слишком высокого мнения о достоинствах этой собаки. Кавиа, очевидно, тоже понимая, что его отнюдь не хвалят, равнодушно зевнул и отвернулся от нас. Мы пошли дальше вдоль обрывистого заснеженного склона, у подножья которого стояли собачьи будки. «Какие они все разные», – подумал я, глядя на следующего пса, напоминавшего, скорее, слегка перекормленную борзую, нежели ездовую собаку. Содапоп – так звали этого пса – был поджарым и длинноногим, с узкой мордой и несоразмерно большими ушами. О его масти тоже, пожалуй, нельзя было сказать ничего определенного: здесь в равной степени присутствовали черный и серый тона, смешанные совершенно хаотично, что придавало псу неопрятный вид. Он беспрерывно передвигался, насколько позволяла цепь, которая по сравнению с его тонкой шеей казалась массивной и тяжелой, хотя пес этого, по всей видимости, не замечал. «Это очень подвижная собака, – cказал Джеф, – поэтому мы назвали его Содапоп – он все время в движении, как пузырьки газа в стакане с содовой водой». Глядя на прыжки и ужимки этой собаки, трудно было не согласиться с характеристикой, данной ему Джефом. Как бы опережая мой вопрос о том, чем же именно может помочь такая собака в упряжке, Джеф произнес: «Он хорошо поддерживает рабочий настрой в упряжке и поэтому очень полезен». Да, в собачьей упряжке, так же как и в человеческом коллективе, должны быть и те, кто тянет лямку, и те, кто своим поведением создает ту самую, столь необходимую при выполнении тяжелой и изнурительной работы атмосферу оптимизма и праздничного настроения. По выполняемым им в упряжке функциям Содапопа можно было бы сравнить с политработником с той лишь, пожалуй, разницей, что Содапоп, несмотря на свои прыжки и ужимки, все-таки временами не забывал тянуть лямку вместе со своими собратьями по упряжке.
Следующим был Хак (уменьшительное от Геккельберри – героя популярного романа Марка Твена). Как мне впоследствии удалось выяснить, имена собакам, родившимся на ранчо Уилла, давали достаточно произвольно и бессистемно. Основной принцип, исповедовавшийся Стигером в его селекционной работе, сводился к развитию и усилению линии крупных собак. Здесь, по-видимому, сказывалась традиционная для большинства американцев тяга к солидности и даже монументальности во всех проявлениях жизни – будь то самые высокие небоскребы, самые большие автомобили, самые здоровые собаки или самые большие гамбургеры. Во всяком случае собаки упряжки Уилла были чуть ли не на полголовы выше остальных собак, которых он оставил Джефу и Кейзо для формирования упряжек. Что же касается имен, то здесь получалось как Бог на душу положит, и зачастую имена никак не соответствовали поведению и характеру собак. Содапоп был в
