– Она была изготовлена как вместилище для Грааля, милорд, – сказал он, – но сам Грааль пропал.
Граф, пораженный красотой сосуда, любовался им, подняв на свет и поворачивая из стороны в сторону.
– Пропал, говоришь? – спросил он.
– Монахи в монастыре Святого Севера считают, что его унес на небо ангел, тот самый, которому там вылечили крыло, – солгал Томас. – Так или иначе, милорд, он исчез.
Граф вполне удовлетворился этим объяснением, ибо стал обладателем пусть и не Грааля, но редкостного сокровища, и Томас, пообещав ему вернуться, отбыл со своими спутниками в деревушку своего детства, туда, где некогда овладевал навыками стрельбы из лука, и посетил развалины церкви, той самой церкви, где его отец, безумный отец Ральф, проповедовал чайкам и сокрыл свою великую тайну.
Там было тихо. И в этой тиши, в крапиве, проросшей между плитами пола старой церкви, валялся предмет, выброшенный как не имеющий никакой ценности. То была глиняная чаша, в которой отец Ральф хранил облатки для мессы. Он ставил чашу на алтарь, покрывал ее полотняной тканью и уносил домой после окончания службы.
«Я накрываю стол», – написал он, подразумевая под этим столом алтарь, на который и ставилась, как подобало, эта чаша. Томас держал ее в руках сотню раз, не видя в ней решительно ничего примечательного. В прошлое свое посещение Хуктона он нашел ее в руинах и с пренебрежением забросил обратно в сорную траву.
Теперь, снова найдя чашу в густой крапиве, лучник отнес находку Женевьеве, которая поместила ее в деревянный ларец и закрыла крышку. Сосуд подошел по размеру безукоризненно: он даже не забренчал, когда ларец потрясли. Основание чаши соответствовало слегка выцветшему кружку старой краски внутри шкатулки. Один предмет явно был сделан, чтобы служить вместилищем другого.
– Как мы теперь поступим? – спросила Женевьева.
Робби и Галдрик остались на улице, исследуя хребты и холмики, выдававшие места, где раньше стояли старые коттеджи. Ни тот ни другой не знали, зачем Томас вновь вернулся в Хуктон. Галдрика это не интересовало, а присмиревший Робби довольствовался тем, что останется с Томасом, пока они не приедут на север, где он сможет выплатить выкуп лорду Аутуэйту, освободиться и вернуться в Шотландию. Если Аутуэйт жив.
– Как мы поступим? – повторила Женевьева взволнованным шепотом.
– Так, как советовал мне Планшар, – ответил Томас.
Но сперва он достал из мешка кожаную флягу, налил в чашу немного вина, дал выпить Женевьеве, а потом выпил сам.
– Перед лицом Господа это снимает с нас отлучение, – пояснил лучник.
Так оно и было, ибо они причастились из чаши, в которую некогда собрали кровь распятого Христа.
– Это правда Грааль? Тот самый Грааль? – спросила девушка.
Томас вынес чашу наружу. Держа Женевьеву за руку, он повел ее к излучине реки перед впадением в море, к той отмели, куда хуктонцы в былое время вытаскивали рыбачьи лодки, улыбнулся ей и швырнул чашу через поток, на каменистый противоположный берег.
Глиняный сосуд ударился о гальку, подпрыгнул, откатился на несколько футов и остановился. Они перешли вброд речку, выбрались на берег и нашли чашу неповрежденной.
– И как же мы поступим? – снова спросила Женевьева.
Она ничего не принесет, кроме безумия, подумал Томас.
Люди будут сражаться за нее, лгать ради нее, обманывать, предавать и умирать за нее, церковь будет делать на ней деньги. Она не принесет ничего, кроме зла, ибо лишь всколыхнет ужас в людских сердцах, а потому он поступит так, как, по его словам, поступил бы аббат Планшар.
– Случись мне его обнаружить, я зашвырнул бы его далеко в море, где обитают чудовища, и никому не обмолвился бы о своей находке, – повторил он по памяти слова старого аббата.
Женевьева коснулась чаши в последний раз, поцеловала ее и передала Томасу, тот принял ее и подержал на ладони. То была обычная чаша из деревенской глины, грубоватой работы, шероховатая на ощупь, с маленькой вмятиной, нечаянно сделанной горшечником еще до обжига. Цена ей была ломаный пенни, если не меньше, и вместе с тем она являлась величайшим сокровищем христианского мира. Поцеловав чашу, лучник отвел назад свою могучую руку, подбежал к краю волнующегося моря и швырнул чашу так далеко, как только мог. Казалось, что реликвия летела, вращаясь над серыми волнами, на миг дольше, чем следовало, словно ей не хотелось покидать человечество.
Потом чаша исчезла.
Белый всплеск, мгновенно разгладившийся след на воде, и Томас, взяв Женевьеву за руку, повел ее прочь от берега.
Безумие завершилось. Он снова был просто лучником.
И он был свободен.
ИСТОРИЧЕСКИЕ ЗАМЕТКИ
Начну с того, что крысы появляются на страницах «Еретика» во множестве, хотя меня и заверяли в том, что они, скорее всего, не были причастны к распространению чумы. Историки медицины склоняются к тому мнению, что Черная Смерть (названная так из-за темных бубонов, или опухолей) представляла собой либо бубонную чуму, каковую разносят блохи, паразитирующие на крысах, либо какую-то форму сибирской язвы, которой люди могли заразиться от домашнего скота. К счастью для меня, Томасу и его спутникам не было нужды ставить точный медицинский диагноз. Согласно средневековым представлениям первопричиной морового поветрия являлись грехи человечества, астрологи же добавляют, что оно охватило Европу в год неблагоприятной констелляции Сатурна, всегда предвещающей великие бедствия. Эта болезнь повергала людей в ужас, ибо была совершенно неизвестна и тогдашние врачи не умели ее лечить. Появившись в Италии, она стремительно распространилась на север, убивая одних заболевших за три-четыре дня и по необъяснимым причинам щадя других. То была первая и самая страшная эпидемия чумы в Европе, хотя на протяжении следующих четырехсот лет болезнь не раз возвращалась, сея смерть и опустошение. К слову сказать, название Черная Смерть появилось лишь в девятнадцатом веке, а тогда, в эпоху Столетней войны, люди говорили лишь о море или поветрии.
Так или иначе, эта пандемия погубила, как минимум, треть населения Европы. В некоторых регионах смертность достигала пятидесяти процентов, но общая цифра в одну треть представляется более или менее достоверной. Смерть с равной жестокостью косила людей как в городах, так и в сельской местности. Кое-где вымирали целые деревни, причем некоторые потом так и не возродились. На месте таких деревень и по сию пору существуют лишь холмики да канавы, а в иных местах, как памятники давней чуме, в чистом поле можно встретить руины средневековых церквей.
Это все, что осталось от старых селений.
Лишь начальные и завершающие пассажи «Еретика» основаны на реальных исторических фактах. Чума, так же как осада и захват Кале, действительно имела место, а все прочее представляет собой чистый вымысел. Ни графства и города Бера, ни крепости под названием Кастийон-д'Арбизон не существовало. Название Астарак в хрониках упоминается, но если там и были какие-то строения, ныне они находятся на дне огромного водохранилища. А вот сражение, описанием которого открывается книга, действительно имело место. Французы и вправду сумели захватить Ньёле, однако эта победа не дала французам никакого преимущества, ибо они так и не смогли форсировать реку и даже не вступили в соприкосновение с основными английскими силами. Они отступили, а англичане взяли город и порт Кале и владели им на протяжении последующих трехсот лет[39]. История о шести именитых горожанах Кале, осужденных на смерть, а потом помилованных, хорошо известна. В память об этом событии перед городской ратушей установлена скульптурная композиция Родена.
Языковые трудности, с которыми сталкивается Томас в Гаскони, были вполне реальными. Тамошняя аристократия, как и в Англии, говорила по-французски, но простой народ пользовался множеством местных языков, самым распространенным из которых был окситанский. Название Лангедок означает не более чем «язык "ок"». Слово «ок» на этом наречии означает «да», а сам язык сродни каталонскому, распространенному за Пиренеями, в северной Испании. Французы, покорившие южные земли, пытались искоренить и тамошний язык, но преуспели мало. В тех краях он по-прежнему в ходу, а сейчас даже переживает нечто вроде возрождения.
Что же касается истинного Грааля, то он, как я полагаю, давно и безвозвратно пропал. Некоторые считают Грааль чашей, из которой Иисус причащался на Тайной Вечере, другие же – той, в которую была собрана его кровь. Как бы то ни было, сия святыня так и не была найдена, хотя слухи о ее обретении возникали неоднократно, а некоторые и сейчас утверждают, будто она хранится где-то в Шотландии. Тем не менее в понимании средневекового христианина то была самая ценная и желанная реликвия. Не забыли о ней и поныне, может быть, в силу того, что она всегда была окутана тайной. Мистический налет, возможно, связан и с тем, что, когда цикл преданий о короле Артуре оформился окончательно, вера в чашу Причастия Христова перемешалась в нем с древними языческими легендами кельтов, повествующими о волшебных сосудах. Так или иначе, легенда о Граале на протяжении веков золотой нитью проходит через всю историю нашей культуры, а потому, наверное, лучше, если он никогда не будет найден.
