472
Фактически Маркс и сам рассматривал интервенционистские и синдикалистские версии социализма как «утопические» и даже заявлял, что социальное обеспечение и трудовое законодательство, нацеленные на то, чтобы приносить пользу рабочим, непременно будут неэффективны. Здесь он полностью принял доводы классической школы против государственного регулирования рыночной экономики. Позиция Маркса по этому вопросу ником образом не умаляет того факта, что марксизм, пусть и непреднамеренно, был главной идеологической силой «реформистских» движений, которые оправдывали государственное вмешательство в рынок труда.
473
Мы полностью посвятили книгу «Социализм, экономический расчет и предпринимательская функция» [М., Челябинск: ИРИСЭН, Социум, 2008] тому, чтобы показать, почему даже в самых благоприятных условиях экономическая политика, проводимая в рамках системы реального социализма, неспособна приводить в действие координирующий эффект.
474
«Диктатора не волнует, одобряют ли массы его решения относительно того, что направить на текущее потребление, а что на дополнительные инвестиции. Если диктатор больше инвестирует и тем самым урезает текущее потребление, то люди должны есть меньше и держать язык за зубами. Кризиса не возникает потому, что подданные не имеют возможности выразить свое неудовлетворение. Там, где нет бизнеса, он не может быть ни хорошим, ни плохим. Могут существовать дефицит и голод, но не депрессия в том смысле, в каком этот термин используется при обсуждении проблем рыночной экономики. Там, где индивиды не имеют свободы выбора, они не могут протестовать против методов, применяемых теми, кто руководит ходом производственной деятельности» (Мизес. Человеческая деятельность. С. 527).
475
В их числе Томаш Станкевич: Tomasz Stankiewicz“ Investment under Socialism,” Communist Economies 1, no. 2 (1989): 123–130. См. также книгу Яна Винецки: Jan Winiecki, The Distorted World of Soviet-Type Economies (London: Routledge, 1988 and 1991).
476
В 1980-х годах во многих странах масштабное увеличение бюджетных дефицитов было обычным делом, что продлевало экспансионистские периоды, а также оттягивало и осложняло последующие рецессии. Отрицательные эффекты этих косвенно монетизированных дефицитов сочетались с вредными воздействиями кредитной экспансии, и результатом стала даже бóльшая, чем обычно, разрегулированность в размещении ресурсов, а также задержка начала необходимой корректировки.
477
Резюме критического анализа позитивистской методологии, а также краткая библиография важнейших трудов по этой теме приведены в статье: Jesús Huerta de Soto, “Método y crisis en la ciencia económica,” Hacienda pública española 74 (1982): 33–48, in Jesús Huerta de Soto, Estudios de economía política (Madrid: Unión Editorial, 1994), chap. 3, p. 59–82. См также мою статью “The Ongoing Methodenstreit of the Austrian School,” p. 75—113. Методологические идеи австрийской школы, развитые параллельно с дискуссиями по экономическому расчету при социализме и критикой позитивистской методологии, – один из наиболее интересных побочных продуктов этих дебатов. Сами факторы, которые делают социализм интеллектуальной ошибкой (к примеру, невозможность получить необходимую практическую информацию централизованным способом), на деле объясняют, почему в экономической науке невозможно ни непосредственное наблюдение эмпирических событий, ни эмпирическая проверка какой-либо теории, – словом, невозможно сделать определенные предсказания относительно времени и места будущих событий. Так происходит оттого, что объект экономического исследования состоит из идей и знания, которыми обладает человек и которые он создает в связи со своей деятельностью, причем эта информация постоянно изменяется, чрезвычайно сложна и не может быть измерена, отмечена или постигнута ни ученым, ни центральным плановым органом. Если бы социальные события можно было измерить, а экономические теории поверить эмпирически, социализм был бы возможен. Сами факторы, делающие социализм невозможным, показывают неприменимость позитивистской методологии. Таким образом, «события» в социальной сфере из-за своей «духовной» природы могут быть интерпретированы лишь в исторической перспективе, а это всегда требует предварительно разработанной теории. По этой противоречивой и побуждающей к размышлениям теме см. 33 библиографических источника, упомянутых в статье “Método y crisis en la ciencia económica”, и в особенности книгу Мизеса «Теория и история» (Челябинск: Социум, 2007), статью Хайека «Факты общественных наук» в кн.: Хайек Ф. Индивидуализм и экономический порядок (с. 72–88); а также книгу Хайека «Контрреволюция науки» (М.: ОГИ, 2003). Благосклонное и непредубежденное разъяснение методологической парадигмы австрийской школы присутствует в: Bruce Caldwell, Beyond Positivism: Economic Methodology in the Twentieth Century (London: George Allen and Unwin, 1982; 2nd ed., London: Routledge, 1994), p. 117–138.
478
Хайек сделал эти важные наблюдения относительно трудности эмпирической проверки экономических теорий, и в особенности теории экономических циклов, в речи при получении Нобелевской премии 11 декабря 1974 г. См.: Hayek F. A. “The Pretence of Knowledge,” The American Economic Review (December 1989): 3. Здесь же Хайек делает вывод: «истинная причина массовой безработицы оказалась не понятой “сциентистски” ориентированным большинством экономистов, которые принимали в расчет только непосредственно наблюдаемые поверхностные соотношения между измеримыми величинами, а результатом оказалась политика, которая только усугубила положение» (р. 5).
479
Carlo M. Cipolla, The Monetary Policy of Fourteenth-Century Florence (Berkeley: University of California Press, 1982); Ibid., Money in Sixteenth– Century Florence (Berkeley: University of California Press, 1989).
480
R. C. Mueller, “The Role of Bank Money in Venice: 1300–1500,” p. 47–96, и также его недавняя работа The Venetian Money Market: Bank, Panics, and the Public Debt, 1200–1500.
481
Как говорит сам Карло Чиполла, «банки того времени уже развились до уровня создания денег, помимо увеличения скорости их обращения» (Cipolla, The Monetary Policy of Fourteenth-Century Florence, p. 13).
482
Ibid., p. 48.
483
Cipolla, Money in Sixteenth-Century Florence, p. 106.
484
Ibid., p. 111.
485
См.: Hayek F. A. “First Paper Money in Eighteenth Century France”, in The Collected Works of F.A. Hayek, Vol. 3: The Trend of Economic Thinking, chap. 10, p. 155–176. См. также: Kindleberger, A Financial History of Western Europe, p. 98 ff.
486
См.: Rothbard, The Panic of 1819: Reactions and Policies. Этой книгой Ротбард сделал еще один важный вклад: он показал, что кризис спровоцировал глубокую интеллектуальную полемику по поводу банкнот. Ротбард выдвигает на первый план появление большой группы политических деятелей, журналистов и экономистов, сумевших правильно диагностировать происхождение кризиса и предложить соответствующие меры, которые должны были предотвратить его повторение в будущем. Все это произошло за годы до того, как Торренс и другие английские ученые определили важнейшие принципы денежной школы. Среди наиболее значительных личностей, идентифицировавших кредитную экспансию как корень экономических зол, следующие: Томас Джефферсон, Томас Рэндольф, Дэниел Реймонд, сенатор Конди Раге, Джон Адамс и Питер Пол де Гранд, (последний даже призвал банки следовать модели Банка Амстердама и постоянно поддерживать 100 %-ный коэффициент резервирования) (р. 151).
