507
Вслед за банкротством нескольких банков и фондовых компаний (таких как Hokkaido Takushoku, Sanyo and Yamaichi Securities и др.) индекс Nikkei 225 Токийской фондовой биржи снизился с более чем 30 000 иен в начале 1990 г. до менее 12 000 иен в 2001 г. Банкротства серьезно подорвали доверие к финансовой системе страны, которой потребовалось много времени для восстановления. К тому же японский кризис банковской системы и фондового рынка распространился на остальные азиатские рынки (среди других приходят на память крах гонконгского Peregrine Bank, бангкокского Bank of Commerce, а также Bank Korea First), и в 1997 г. эти кризисы грозили распространиться на остальную часть мира. О применении австрийской теории к японской рецессии см. интересную статью Иосио Судзуки, представленную на региональной встрече Общества Мон-Пелерен в сентябре 1994 г. в Канне, Франция. См. также соответствующие комментарии Хироюки Окон (Hiroyuki Okon) в Austrian Economics Newsletter (Winter, 1997): 6–7 [См.: Великая дефляция в Японии / Сб. ст. Челябинск: Социум, 2008].
508
Мы не станем глубоко вдаваться в разрушительные последствия экономических и банковских кризисов в развивающихся странах (например в Венесуэле) и в странах бывшего Восточного блока (Россия, Албания, Латвия, Литва, Чехия, Румыния и т. д.), которые с огромной наивностью и энтузиазмом понеслись по пути необеспеченной кредитной экспансии. Примером может служить Литва конца 1995 г., где вслед за периодом эйфории разразился банковский кризис, что привело к закрытию 16 банков из 21, резкому сжатию кредита, снижению инвестиций, безработице и недовольству народа. То же можно сказать и про остальные упомянутые здесь страны, во многих из которых кризис был даже более тяжелым.
509
Как пояснялось в предисловии, в то время, когда готовилось английское издание этой книги (2002–2003 гг.), всемирный экономический спад одновременно накрыл Японию, Германию и (весьма вероятно) США.
510
Wainhouse, “Empirical Evidence for Hayek’s Theory of Economic Fluctuations”, pp. 37–71. См. также его статью: “Hayek’s Theory of the Trade Cycle: The Evidence from the Time Series” (Ph. D. dissertation, New York University, 1982).
511
Уэйнхаус пишет: «В пределах группы имеющихся тестов на причинность понятие причинной связи Грейнджера в той степени, в которой оно не требует ни «истинной» модели, ни ее регулируемости, по-видимому, предлагает наилучшие перспективы ее практического использования» (Wainhouse, “Empirical Evidence for Hayek’s Theory of Economic Fluctuations,” p. 55). Уэйнхаус основывает эмпирическую проверку австрийской теории на следующих работах Грейнджера: Clive W. J. Granger, “Investigating Causal Relations by Econometric Models and Cross-Spectral Methods,” Econometrica 37, no. 3 (1969): pp. 428 ff; Idem., “Testing for Causality: A Personal Viewpoint,” Journal of Economic Dynamics and Control 2, no. 4 (November 1980): pр. 330 ff.
512
В книге Prices in Recession and Recovery (New York: National Bureau of Economic Research, 1936) Фредерик Миллс представляет еще одно эмпирическое исследование, имеющее отношение к нашей проблеме, которое сосредоточено на Великой депрессии 1929 г. Здесь Миллс эмпирически подтверждает, что эволюция относительных цен в течение периодов кризиса, спада и восстановления, которые последовали за крахом 1929 г., близко напоминает очерченную австрийской теорией экономических циклов. В частности, Миллс заключает, что в ходе депрессии «сырье резко упало в цене, и от него несколько отстало падение цен на готовые изделия, обычно более устойчивые к понижательному давлению». Что касается потребительских благ, то Миллс констатирует, что они «упали [в цене] меньше, чем средние цены товаров в целом». Говоря о восстановлении 1934–1936 гг. Миллс указывает, что «цены на промышленное сырье, а также относительно высокие цены на готовую продукцию поставили производителей в выгодное положение» (рр. 25–26. См. также pp. 96–97, 151, 157–158, 222). В книге Скоузена The Structure of Production на с. 58–60 имеется полезная оценка исследования Миллса.
513
Valerie A. Ramey, “Inventories as Factors of Production and Economic Fluctuations,” American Economic Review (July 1989): 338–354.
514
Mark Skousen, “I Like Hayek: How I Use His Model as a Forecasting Tool”, представленная на общем собрании общества Мон-Пелерен 25–30 сентября 1994 г. в Канне (Франция).
515
Другие эмпирические исследования также показали вовсе не нейтральную природу денежного роста и то, что он оказывает сравнительно большее воздействие на отрасли, которые производят блага наиболее длительного пользования. См., напр.: Peter E. Kretzmer, “The Cross-Industry Effects of Unanticipated Money in an Equilibrium Business Cycle Model”, Journal of Monetary Economics 23, no. 2 (March 1989): 275–396; Willem Thorbecke, “The Distributional Effects of Disinflationary Monetary Policy”, Jerome Levy Economics Institute Working Paper No. 144 (Fairfax, Va.: George Mason University, 1995). Комментируя это и другие исследования, Тайлер Коэн заключает: «Литература по секторальным сдвигам предоставляет некоторые из самых многообещающих доказательств в пользу австрийского подхода к экономическим циклам. Эмпирический аргумент в пользу нейтральности денег относительно различных секторов весьма силен, и мы даже видим доказательство того, что денежные шоки оказывают гораздо более мощное реальное воздействие на отрасли, производящие товары очень длительного пользования» (Tyler Cowen, Risk and Business Cycles: New and Old Austrian Perspectives [London: Routledge, 1997], chap. 5, p. 134).
516
Мизес. Человеческая деятельность. С. 543–543 (раздел «Ошибки неденежных объяснений циклов производства»).
517
Так, например, когда Оскар Ланге и другие теоретики разрабатывали неоклассическую экономическую теорию социализма, они собирались использовать модель общего экономического равновесия Вальраса для решения проблемы экономического расчета при социализме. В течение многих лет большинство экономистов было убеждено в том, что эта проблема успешно решена. Но однажды выяснилось, что данное убеждение ложно. Если бы экономисты поняли содержание и осознали значение субъективистской революции, если бы они должным образом усвоили ее итоги, то для многих из них эта ошибка стала бы очевидной намного раньше. В процессе свободного рыночного взаимодействия люди совершают поступки, производят информацию и создают знания. Поэтому очевидно, что в той мере, в какой способность экономических агентов действовать свободно систематически подавляется (а такое институциональное вмешательство и составляет сущность социалистической системы), их способность создавать и открывать новую информацию снижается, делая невозможным получение данных, необходимых для общественной координации и экономического расчета. На эту тему см.: Уэрта де Сото Х. Социализм, экономический расчет и предпринимательская функция. Гл. 4–7. С. 177–446.
