Начальник штаба был человек! Вон попробуй с командиром полка поговори! Он тут же все повернет и вывернет в свою пользу.
На войне ведь как? Кто-то угодные кому-то слова говорит и на них политику строит. А кому они поперек горла, тот должен заниматься черной работой.
На следующий день за мной прибежал телефонист.
– Вас требуют к телефону! Начальник штаба ждет на проводе!
Начальник штаба мне сообщил, что Рязанцев и трое ребят представлены к награде.
– Давай отправляй своего рыжего "Фрица"! Переводчик официально извинился. Начальник штаба дивизии в курсе дела.
– Побоялся Сац, идти на передок, подумал я. Шкуру свою в тылу под накатами прячет. Мне что? Мне за ребят обидно! Они своей жизни не щадят! А Сацы, там всякие, политику строят.
* * *
Глава 36 Выход к шоссе
Текст главы набирал Аркадий Петрович@ga.ru
04.09.1979
Ноябрь 1943
– – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – -
11 ноября перешли шоссе. Первый снег.
– – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – - – -
Перешагнув через чистую немецкую траншею, я прошел шагов пять вперед, огляделся кругом и сел на старый, высохший пень на открытом месте.
Кругом тишина, даже листва не колышется, ни отдаленного гула, ни всплеска мины, ни одного винтовочного выстрела. Как будто всё замерло и чего-то напряженно ждет.
– Федь! А, Федь! – говорю я Рязанцеву.
– Пошли двух ребят в полк, надо доложить, что мы немецкой траншеи достигли. И пусть спросят, нам здесь оставаться или дальше идти.
А остальным ребятам скажи, чтобы спустились в траншею. Чего они у тебя все поверх земли торчат? Немцы могут в любую минуту вернуться. Наши тоже иногда от страха бегут. Бросят траншею, ротному шею намылят, а потом лезут по кустам брошенную траншею у немцев отбивать. У немцев это чаще случается. Не думали мы в сорок первом, что немцы будут так драпать от нас.
Я сижу на высохшем пне, смотрю себе под ноги и думаю:
– Мне одному недолго спрыгнуть в траншею, если вдруг появятся немцы.
Проходит час, другой. По-прежнему кругом всё тихо и почти недвижимо. То война, кругом вой и грохот стоит, пули и мины летят. То вот, как сейчас – полное затишье. От такой тишины глаза слипаются, мозг перестает работать.
Через некоторое время появляются связные.
– Чего там? – спрашиваю я.
– Нам велено дождаться подхода стрелковой роты. За стрелками тянут провод. Сюда дадут телефонную связь.
– Вам товарищ гвардии капитан, велели со штабом связаться.
Немецкая траншея отрыта в чистом поле. Извилины ее идут параллельно обрубу кустов и леса. Передний бруствер замаскирован свежим дерном под цвет окружающей травы.
Между траншеей и лесом находится низинный участок поля, полоса земли шириной пятьдесят-семьдесят метров. Если смотреть на траншею со стороны нашего переднего края, где сейчас наша пехота сидит, то будет казаться, что траншея проходит по самому обрубу леса.
Это зрительно и ввело в заблуждение наших минометчиков и артиллеристов. Когда они занялись пристрелкой траншеи, то все снаряды и мины легли по краю кустов. А до кустов больше полсотни метров. На войне и в этом деле есть свои хитрые приемы.
Примерно еще через час к траншее подошла стрелковая рота. Это наш первый батальон. В нем всего полсотни солдат. Следом за ротой, через некоторое время, появились связисты.
Разговор по телефону короткий. Я получаю приказ выдвинуться вперед, перерезать шоссе, закрепиться на нем, выслать связного и ждать подхода нашей пехоты.
Боевая обстановка ясна! Кто находится правей, кто левей – неизвестно. Где находятся немцы, в полку тоже не знают.
Обстановка на войне быстро меняется. Мы должны двигаться вперед, как бы с завязанными глазами, тыкаться на ощупь, авось повезет.
Нам известно одно, что некоторое время назад где-то здесь, на этом участке, 158 Московская дивизия Безуглого с двумя танковыми ротами армейского резерва прорвала фронт и ушла к немцам в тыл. Сейчас она действует где-то впереди по тылам противника. На участке прорыва немцы сбежали. Где теперь находятся немцы, никто точно не знает. 158-я с боями продвигалась вперед и понесла значительные потери. Нас предупредили, что люди 158-й могут выходить из окружения.
На флангах у нас постреливают немцы, а где они точно сидят – никто об этом не знает. При движении вперед мы можем запросто влипнуть в засаду.
Наш полк получил приказ прикрыть весь участок прорыва. Командир полка сделал просто, возложил выполнение этого приказа на меня. Иди и прикрой! Вот и весь разговор при отдаче боевого приказа.
Мне приказано находиться во взводе разведки, выдвинуться вперед и перерезать шоссе. Где-то здесь находится участок прорыва. Но какой он ширины, нам этого не дано разведать. Возможно, мы уже вошли в него.
Солдаты-стрелки уже занимают траншею. Сгорбились, насторожились. Но когда они узнали, что разведчики уходят вперед, лица у них просветлели, пехотинцы разогнули спины, таращили на нас глаза.
У солдат-стрелков с души, как бы тяжелый камень свалился. Еще бы! За спиной разведчиков можно сидеть!
Я подаю команду. Федя поднимает разведчиков. Мы пересекаем низину и уходим в кусты. Маршрут движения можно выбрать и другой. В кусты не идти, а свернуть круто влево и выйти на полевую дорогу, которая огибая угол леса, идет в нужном нам направлении.
Где мы пойдем, это сейчас не важно. По кустам мы будем идти скрытно, а на дороге нас будет видно издалека. Везде можно нарваться на немцев.
Перестрелка может быть короткой, кому как повезет. У меня сейчас одно желание – пройти тихо и незаметно, не вступая ни в какие стычки. С немцами мы можем встретиться везде, в любую минуту, неожиданно попасть под огонь или обойти их тихо стороной.
Хорошо идти, когда ты всё знаешь и видишь. А тут на душе кошки скребут, когда вот так вслепую пялишь глаза, а тебя стерегут.
Кругом тишина и полная неизвестность. Тишина хуже грома и рева, она действует на нервы. Впереди только голые кусты, и опавшая листва шуршит под ногами.
Если немцы, при встрече, будут, как и мы, находиться на поверхности земли, то они нам не страшны. У нас автоматы и по паре гранат. В ближнем бою, метров с десяти, у нас огневое преимущество. А вот, если мы нарвемся на немецкие окопы и пулеметные гнезда, то мы понесем значительные потери. Убитые и раненые свяжут нас по рукам.
Смотрю на Рязанцева. Федя лениво шагает рядом. Раздвигает руками кусты, смотрит угрюмо, немцы его не интересуют совсем.
– Вот выдержка! – думаю я, и замечаю в его лице явное неудовольствие.
Я тоже иду и не приседаю. По внешности моей не видно, что каждую минуту, секунду, каждый новый шаг, на вдох и выдох я встречную пулю жду.
Мой Федя видимо недоволен, что я пошел не по дороге, а по кустам. Я чувствую это и говорю:
– Можно принять левее! Выходи на дорогу!
Мы проходим по кустам еще метров сто, и они внезапно обрываются. Впереди открытое поле и проселочная дорога вдоль опушки леса.
Рязанцев не останавливаясь, а нужно бы оглядеться, вываливает на дорогу и топает вперед.
Мы обходим край поля, дорога идет вдоль опушки леса. Рязанцев приближается ко мне и трогает меня за рукав. Я тут же останавливаюсь и оглядываюсь по сторонам, пристально смотрю вперед, шарю глазами вдоль дороги. Немцев нигде не видно.
Я поворачиваюсь к Рязанцеву и вопросительно смотрю на него.
– Тебе, капитан, выпить надо! У нас с тобой бутылка шнапса есть. Ребята в траншее пошарили и несколько бутылок нашли.
– Давай хлебнем по маленьку! Чтоб на душе было спокойней и веселей, – и он подмигнув мне, достал из-за пазухи бутылку немецкого шнапса.
Я посмотрел ему в глаза, как бы спрашивая:
– А ты уже хряпнул?
Перед моими глазами уходящая дорога и протянутая с бутылкой рука. Красивая цветная этикетка с надписью не на нашем языке. Я еще раз взглянул на Рязанцева, у него на лице довольная улыбка.
Вот почему ты идешь спокойно и выдержка у тебя.
– Пей, капитан! Не тяни напрасно время!
– Ты, я вижу, уже успел лизнуть?
– Малость для пробы! Рот ополоскал! Надо же определить, может отравленная.
Я сплюнул на землю, огляделся по сторонам и сказал:
– Давай, открывай!
У Рязанцева на душе отлегло. Он уже, наверное, полбутылки высадил. То-то у него улыбка довольная и земли под собой не чует.
Рязанцев вынимает тесак, срезает ветку, очищает ее от сучков и протыкает пробку во внутрь. Я беру у него из рук бутылку, запрокидываю голову, делаю несколько глубоких глотков.
