– Вот жалость! – восклицает кто-то из ребят, – весь шнапс выпили, а там молодухи!
Я киваю Рязанцеву следовать за мной. Мы спускаемся, не торопясь, по ступенькам узкого прохода. Федя следует вплотную за мной.
Разведчики, стоящие по углам, опускают автоматы, но остаются на месте. Без команды они со своих мест не имеют права сойти.
Нагибаюсь в дверях под низкой притолокой и сразу из света попадаю в темноту. Молодые бабенки стояли у стены, старухи и старики сидели на узлах и тюках. Они сгрудились в углу и прижались друг к другу. Как рыбья стая мальков сбились в одну кучу от щуки.
Спрашиваю по-русски. Все молча, исподлобья смотрят на меня. Я повторяю вопрос – никакого ответа.
– Вы что? Глухие? – возвышаю я голос до крика и для понятливости пускаю в их сторону трёхэтажным матом.
– Кто такие? Почему здесь находитесь?
Они в ответ бормочут не по-нашему.
– Все-таки наш мат действует на них – делает заключение кто-то из стоящих у двери солдат.
– Кто такие? – спрашиваю я их по-немецки.
В ответ опять невнятное бормотание.
Немцы – не немцы, скорее, из Прибалтики литовцы.
На стариках и старухах черные длинные одежды не нашего, не русского покроя. Да и рожи не те. Не славянского мордоворота.
Две бабенки, сидящие впереди у стены одеты в национальные юбки с фартучками и кофты с оборочкой. Поверх надеты безрукавные душегрейки с вырезом на грудях. Одна из молодух подалась к двери и застыла на месте. У нее толстая задница и крутые бедра под юбкой. Стоит, переступает с ноги на ногу, как молодая необъезженная кобылица.
Я спрашиваю их еще раз, но по-немецки, кто они, откуда и почему находятся здесь. В ответ слышу непонятную гнусавую речь старика. Бабенки молчат.
– Видать, вон та стерва немецкого хахаля поджидала! Как скрипнула дверь, она тут же и выскочила вперед! – сказал солдат, вошедший в избу первым.
– А что, это идея! – подхватил я.
– Давай, капитан, ее в дивизию отправим, там с ней быстро разберутся! – сказал Федор Фёдрыч.
– Ты, Федь, самого главного не уловил! Солдат нам хорошую идею подал, а ты – в дивизию!
– Давай выйдем, наверху потолкуем.
Я поворачиваюсь к солдатам и говорю:
– Останьтесь здесь, Всех держать на местах и не разрешать шевелиться! Кто шевельнется – разрешаю стрелять!
Мы вышли наверх, и я сказал Федор Федоровичу:
– У меня, Федя, план, а ты говоришь – в дивизию. Давай присядем вот тут, закурим, я тебе план изложу.
– Посадим в избу на ночь наших молодцов. Старикам и старухам жестами прикажем сидеть и не двигаться. В избе должна быть полнейшая тишина. Прикажи от моего имени, пусть им покажут ножи, что кто шевельнется или пикнет – тут же прирежут. Самим тоже сидеть тихо.
Сейчас вокруг избы по углам стоят ребята. Ты их снимешь. Всех лишних отправь в лес, вон туда. На лесной дороге выставишь группу захвата. Не исключено, что с наступлением темноты к этим бабенкам явятся два немца. Немцы к избе могут подойти с любой стороны. Думаю, что ночные гости к перекрестку дорог явятся обязательно. Видел, как эта стерва нервно топталась на месте?
Итак! Четверо в избу, трое вместе с тобой в засаду на лесную дорогу. Двоих положи вот здесь, около избы под кустом. Они пропустят немцев вовнутрь, а обратно чтоб немцам не было хода.
Я буду находиться с отдыхающими в ельнике. По боевой тревоге – сбор всех в густом ельнике, сигнал – две красных ракеты. Если придется вступить в бой с превосходящим противником, рубеж обороны – на опушке ельника.
Передай всем, что с наступлением темноты ожидается взятие контрольного пленного. Связь со мной будешь поддерживать посыльными.
Да, вот еще что! Выдели мне одного, чтобы всё время был при мне. Ординарца, сам знаешь, у меня теперь нету.
Особо предупреди двоих, которые будут лежать около избы под кустом. Ни одной живой души они не должны выпустить на волю. С прохода глаз не спускать. Распоряжений больше нет. Давай, действуй, и поскорее!
От врытой в землю избы под прямым углом расходятся во все стороны дороги. Одна идет назад, в сторону шоссе. Там, на шоссе сидит наша пехота. Другая, левая, изгибаясь не круто, уходит в лес с густым ельником и сосняком. Прямая, по ходу идет по открытому полю через прогалок в сторону высоты 305. А правая, переваливаясь через невысокую гряду, уходит в кусты, откуда постреливают немцы.
Главное не в том, что на одной из дорог должны появиться одиночные немцы, главное то, что мы должны продержаться здесь до подхода пехоты и нашей артиллерии. Мы должны удержать перекресток, потому что в армию доложили, что перекресток в наших руках.
По высоте солнца можно было сказать, что до вечера осталось немного. С наступлением темноты немцы не сунутся сюда, не в их привычке завязывать бой, на ночь глядя.
– Что будем делать с этими? – мотнув головой в сторону избы, спросил Федор Федорович.
Я посмотрел на него, перевел взгляд в сторону серой крыши и подумал:
– Почему эта семейка оказалась здесь, на нашей белорусской земле? Кто они, эти пришельцы? Безземельные переселенцы или колонизаторы, помещики из Литвы?
Хотели, наверное, прибрать к рукам наши русские земли. Когда-то в далекие времена, в средние века Великое Литовское княжество царствовало здесь.
Вернулись на свои, так сказать, исконные владения. Эту мерзость надо давить на нашей земле, чтобы отбить всякую охоту занимать здесь поместья. Расстрелять их недолго. Подождем до утра.
– По всему, Федя, видно, что сидят они здесь не день и не два. Помещики в Россию пожаловали. Эксплуататоров здесь не хватало. На чужую землю позарились. Наши славяне на них должны были спину гнуть, а они пришли вотчины свои возделывать. По законам военного времени всем захватчикам, в мундирах они или в юбках, положена пуля в лоб. "Рот не разевай на чужой каравай!"
Витебск и земли с окружными городами в средние века были захвачены Литвой. В 1670 году с окончанием Ливонской войны все эти земли по договору были возвращены России. Видать, старички эти следом за немцами явились сюда. Поделили нашу землю на фольварки и поместья.
Это не важно, что они не военные. Они, как оккупанты, тоже подлежат уничтожению. Другое дело, когда мы придем к ним в Литву. На их земле мы не имеем права тронуть их пальцем. А здесь они не пленные и не местные жители. Они – оккупанты, и нечего с ними возиться. Сегодня они нам нужны для приманки. Другое дело, когда мы однажды в деревне ночью вместе с немцами взяли француженку-проститутку. Та занималась честным трудом и на имение не рассчитывала. А этих гнид нужно давить.
Со свободными от вахты ребятами я отправился в густой ельник. Там, за ельником, в глубине леса валялись какие-то ящики. Я велел ребятам принести пустых ящиков и сложить лежанку. Валяться на холодной земле нет никакой охоты.
– Сходите, взгляните, что там за склад. Ребята вернулись и показали консервные банки, бутылки анисовой тридцатиградусной и несколько буханок хлеба.
– Там у немцев брошенный продуктовый склад! До склада недалеко, каких-то метров сто, не больше. Я посылаю туда еще ребят, чтобы они притащили всё сюда, в ельник. Сюда в ельник из чужих солдат никто не войдет. Это наша территория, и часовой никого из наших полковых сюда не подпустит. А на склад может припереться завтра всякий народ. Это ничейная территория и общее достояние в виде трофеев.
На складе кругом валяются разбитые ящики. Тут же на земле стоит железная печка с трубой и вмазанным котлом. Немцы здесь грели воду, разогревали консервы, варили еду и сидели за длинным обеденным столом. Поодаль – яма и целая набросанная куча пустых консервных банок.
Посланные разведчики быстро перебрали все ящики и вместе с банками и бутылками приволокли их в ельник. В ельник ни один офицер или солдат не сунется. Здесь разведчики стоят. Так что закусь и выпивка у нас опять появились.
Я накладываю на добытое запрет, приказываю послать за старшиной и сдать ему всё на хранение.
– Мимо вашего рта ничего не пройдет. Все получите сполна, как только встанете на отдых.
– Вы, трое, всё заберете, отнесете, сдадите старшине и немедленно назад. Через три часа вы с этим заданием должны управиться. Я лёг спать, проспал три часа, меня разбудили, я встал на ноги и отправился к Рязанцеву.
– Ну, как тут у вас? – спросил я его.
– Тихо пока! Рязанцев лежал под елью метрах в десяти от дороги. Трое разведчиков расположились впереди. Только я опустился около Рязанцева, как один из них метнулся в нашу сторону и шепотом доложил:
– Кто-то по дороге сюда идет.
Мы поднялись с Рязанцевым и шагнули вперед к дороге. По дороге в темноте лесного прогалка в нашу сторону двигалась одинокая фигура человека. Темный силуэт шел в нашу сторону спокойно, уверенно и совсем не пригибаясь.
