– Приехали уже? – завозилась Майко на моем плече, подняла голову и протерла заспанные глаза, продолжая поражать меня своей милотой прямо в сердце. Вот как в одном человеке может уживаться и «Майко крушить и ноги отрывать» и вот эта милая, заспанная девушка, трущая свои глаза рукой, словно кошка – лапкой?
– Майко! – говорю я, вдохновленный идеей, вдруг пришедшей в голову: – а ты ушки отрастить можешь?
– Ммм? Уши? А зачем? На, вот… – ее уши удлинились и через секунду я глядел на юную эльфийку, которая ехала на соседнем кресле в «Токио Экспресс».
– Я немного не об этом… но и так тоже хорошо. – киваю я, наслаждаясь зрелищем: – не приехали еще, спи.
Майки кивает и снова погружается в сон, а я достаю блокнот, в который я записываю важные идеи и проекты, цели и задачи, поставленные перед самим собой в этом суровом и беспощадном мире. То, что помогает мне жить, несмотря ни на что. Перелистываю страничку, нахожу заголовок «Обязательно сделать!!!» – с тремя восклицательными знаками, записываю новый пункт.
Тридцать второй. Переспать с эльфийской девой. После написания – немного колеблюсь, кошусь на Майко, которая снова пускает слюни мне на плечо, посапывая во сне. Уши она не убрала и сейчас выглядит как вылитая Элберет Гилтониэль, только не худосочная, а как полагается девушке, которая прыгает с ветки на ветку в своем лесу, с луком наперевес – с фигурой, которая сошла с полотен Бориса Валеджио и Паоло Сеприери. С массивными и упругими грудями, которые упираются мне в руку, с бедрами, которые прикасаются к моим. Настоящая Гилтониэль, да. Провожу карандаш вверх, до пункта «Кошкодевочки!» – и обвожу его дважды. Есть надежда.
– Что? – шевелится во сне Майко, чувствуя неладное.
– Спи, спи, скоро будем. – говорю я и глажу ее густые, шелковистые волосы: – скоро приедем.
В Токио мы прибыли ранним утром, город еще спал, еще не отворились Врата Ада, выпуская всех этих менеджеров, клерков, секретарш и референтов, специалистов по продажам и мерчендайзеров, аналитиков и девушек на ресепшн, и еще сотню других, чьи названия я не знаю. Все эти белые воротнички, смешанные с рабочими, сантехниками, монтерами – синими воротничками – хлынут в раскрытые пасти метро и заполнят собой улицы.
Но в четыре утра город был еще пуст, свеж и умыл ночным дождем. Светало, в воздухе еще висела ночная прохлада, а мы с Майко стояли на площади у вокзала и ждали такси.
– Ну. – говорит Майко: – что ты там мне сказать‑то хотел?
– Смотри. – я смотрю, как мимо проезжает машина с надписью «такси». Не наша.
– Вот, смотри, у меня идея есть. Я считаю, что ты можешь становиться меньше. Ну прямо вообще меньше.
– Угу. – кивает Майко. Ее эльфийские ушки при этом приходят в движение, а я – в восторг.
– Нет, ты не понимаешь, совсем меньше. Прямо совсем. Например ты же можешь превратиться в … ну в кошечку. Как профессор Минерва Макгонагалл.
– Я не оборотень. Я – метафорф.
– Это не говорит о том, что ты не можешь преобразится в кошку. Мы можем начать понемногу. С ушей, например. И хвостика. – подъезжает такси и мы садимся на заднее сиденье. До пригорода, где живет Кикуми Тоторо ехать часа два. Рановато мы в гости собрались, надо будет заехать куда‑нибудь, поесть. Или поспать. Невежливо в четыре утра в дом ломится.
– Да могу я в животных перебросится, если захочу. – поясняет мне Майко: – не хочу я. Шесть, когти, фу.
– Но есть же милые животные. Кошки, например. Вот, кошачьи ушки…
– Так? – На голове у Майко встают кошачьи ушки и я таю от умиления. Достать блокнот, вычеркнуть один пункт, написать второй.
– Ты чего это там пишешь? – подозрительно спрашивает Майко, глаза ее сужаются.
– Да так. Планы… – говорю я, закрывая блокнот. В этом суровом мире у меня должны быть нравственные ориентиры. И они есть.
Глава 34
Мы с Майко сняли номер в отеле. Номер порадовал нас огромной двуспальной кроватью в форме сердечка, зеркальным потолком и большим набором приспособлений для веселого времяпровождения на черном подносе – тут тебе и наручники с мехом, и серебристые дилдо разной формы и даже маленький хлыст. Не говоря уже о вазочке, наполненной упаковками презервативов и тюбиков со смазкой. На мое возмущение Майко заявила, что ничего она не планировала, а в таких вот отелях зато вопросов не задают и документов не требуют. И вообще внимания поменьше, тут ценят конфиденциальность клиентов, понимают, что продают не только номер для утех, но и анонимность в придачу. Кровать, кстати оказалась вполне удобной. На ней мы с Майко и заснули после поездки – в обнимку. Потому что решили в гости зайти вечером, ведь согласно информации, добытой Акирой, опекун Кикуми Тоторо, Мария Сантос – государственная служащая, аналитик какого‑то 4‑отдела при секретариате какого‑то правительственного агентства. Не то по пчеловодству, не то еще что. В любом случае, как государственная служащая она будет должна бежать с утра на работу и вернется домой только вечером. Подумать, на что похожа жизнь Кикуми в таком вот случае – страшновато. Если даже эта самая Мария Сантос – хороший человек и добросовестный опекун, все равно она не может быть рядом с ней большую часть времени. Как она может о себе позаботится, как она просто, извините, в туалет сходит? Покушает? Программу телевидения себе включит или выключит? Или она просто стоит как самовар в окне и смотрит наружу, ожидая, когда ее опекун с работы вернется? А зная японские требования на службе, все эти трудоголики вряд ли Марию с работы раньше отпустят. Подумаешь, тебя дома ждут, всех ждут. Иногда японцы удивительно черствые. Как правило, когда это касается работы или обязанностей. Должен сделать и все тут. Потому как вежливые гости мы должны были дождаться вечера. Надеюсь, что она не задерживается до двенадцати ночи в коллегами в какой‑нибудь пивнушке, пока Кикуми стоит на подоконнике в луже собственной мочи. В этом случае, мы и спрашивать разрешения не будем. Семь часов вечера. Если ее не будет дома – мы войдем и так. Кикуми достаточно настрадалась за это время и заставлять ее ждать еще один день – просто жестоко.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Знаешь. – говорю я проснувшейся Майко: – в такие вот минуты я так рад, что моя способность – излечивать. Когда мы встретились с Минору и Линдой в первый раз я переживал, что мой дар не такой полезный. Что я не могу стрелять лучами из глаз, или обрушивать на людей мощь гравитационного колодца. Не могу быть сразу во всех местах. Не могу быть как ты, Акира или Линда. Но сейчас я понимаю, что мой дар – самый лучший из всех, которые только могут существовать в этом мире. Потому что я могу помочь таким людям как она.
– Не боишься, что она потом на тебя запрыгнет? С новыми‑то ногами и руками? – поворачивается ко мне Майко и по искрам в ее глазах я понимаю, что она шутит. Разряжает атмосферу пафоса и серьёзности, что она умеет лучше всего.
– Пускай запрыгивает. – говорю я: – были бы ноги.
– Тут не поспоришь. – говорит Майко: – надеюсь мы от нее хоть что‑то узнаем. Потому что если их на самом деле шестьдесят восемь было, то я ж от злости лопну. Вот ей‑богу, буду его в подвале держать и яйца отрывать – а потом просить тебя вылечить. Годами. Может быть десятилетиями. Детям своим завещаю, чтобы продолжали славную традицию.
– А если это организация? Если их много? – спрашиваю я, уже зная ответ.
– Еще лучше. Тогда мне хоть немного удаться пар спустить. Если он один, то мне в очередь встать придется, ты ж видел, как Читосе реагирует. Ей это просто сердце разрывает. – говорит Майко. Мы лежим в одной кровати, практически обнаженные, но мыслей о сексе у нас не возникает. Сейчас мы – напарники, команда. При других обстоятельствах, лав‑отель и кровать сердечком, не говоря уже о прочем – обязательно навели бы и меня и Майко на фривольные мыслишки. Но сейчас – нет. Нам надо поспать, нам надо подготовится к визиту, нам нужно проработать варианты событий. Выехали в Токио мы первым же рейсом и времени для проработки плана или проверки информации не было. Действуем эмоционально, да. Но тут надеемся на мою неубиваемость и нашу с Майко импровизацию. Ходим с бубей, так сказать.
