— А теперь все — в баньку! — провозглашаю я, видя, как обрадовались девчонки настоящему жилищу.
— Тут еще и баня? — изумляется Толлардо.
— А как же! Я даже помыться успел после дороги, перед тем, как Бланмениль погнал вас под пушки. Ты бы тоже помылся, если б не сразу повел баталию назад.
— Ну так веди. Еще немного, и все от вшей чесаться будем.
В печи ровно гудит пламя. От нее идет сухой жар, неимоверно желанный после бесконечных морозов. Кто бы мог подумать, что хлопотать на кухне так приятно? Аэлла силится сдержать улыбку, но обветренные губы все равно улыбаются — ласково и немного лукаво. Мол, знаю я вас, соскучились по дому… Потому что мысли ее — о друзьях.
В сердце причудливо смешались радость и грусть. Тетрик, которого она так по-глупому оттолкнула, даже дважды, может подарить море счастья. Если будет свободен. В детстве она часто мечтала, как ее схватят, а потом освободит прекрасный принц. Ну, в неволе ей побывать довелось. Два года рабства у соплеменников Сати, а потом дорогой муженек — этого хватило, чтобы не оставить от наивной девчонки почти ничего. А на прекрасных принцев и освобождения жизнь поскупилась. Точнее, освобождаться приходилось самой, зато и принц стоит того, чтобы пойти за него в огонь. И сам Мир, каким бы несправедливым он ни казался, прекрасен — если только сами люди его не отравят.
Аэлла еще раз улыбается, ухватом ловко вынимает из печи чугунок с ухой. Щеки, не прикрытые капюшоном, колет мороз, но идти недалеко, а ствангарские чугунки славятся тем, что способны держать жар часами. Не остынет…
— Садитесь есть! — произносит Аэ то же, что каждый день говорят детям и любимым женщины на всем Мирфэйне, и на каждом из сотен языков это звучит ласково и по-домашнему. В последнее время Аэ хочется верить, что однажды она позовет к столу и свою семью.
Незамысловатая работа, которая так возмущает Сати, предпочитающую лишьесть, вызывает радостное волнение. У нее только лишь будет семья? Но отчего сейчас чувство такое, будто она готовит для своих — для тех, кто прекраснее, сильнее и добрее всех (для нее, остальных можно не слушать), ради кого не страшно вынести все?
«Мы и вправду почти семья! — думает женщина, и мысль не кажется крамольной. Наоборот, сколько можно не понимать очевидное? — Такие разные, выходцы из враждующих стран и Храмов, поднявшиеся над враждой во имя Мира — и все-таки составляющие единое целое». И Неккара, отдавшая все, чем дорожила, во имя Храма, и Воитель Крейтон, казавшийся вначале слишком жестоким и циничным, и Левдаст, бывший Палач, и даже злючка Сати, и оставшиеся в страшном Марддаре Базиль с Айшой, которые сражались за свою любовь и победили, и полковник Толлардо, для которого честь превыше всего. Она приняла их в сердце такими, как они есть, общие беды и победы сделали всех единым целым, теперь танцовщица не может и помыслить, что они когда-нибудь расстанутся.
Приходит черед ухи. И все собрались рядом с пышущим жаром камином. Некоторое время каждый был занят лишь едой. Но когда последние ложки съедены, Неккара изумленно восклицает:
— Аэ, как ты вкусно готовишь! Раньше такого не было!
— Раньше я готовила не для семьи, а для членов отряда! А теперь вы стали мне семьей. Я почти не думаю о настоящей семье, но постоянно — о вас и о том, чем вы меня одарили. Знаете, — Аэлла немного замялась, не зная, как сказать открывшееся ей. — Прежде у меня была любовь, была дружба, был Храм. А семьи не было. Но мы стали единым целым. Вы чувствуете? Когда все кончится и мы вернемся домой, вы навсегда останетесь у меня в сердце. Надо никогда не терять друг друга из виду.
— А Тетрик? — спрашивает Неккара.
— Тетрик — мой будущий муж, — отвечает танцовщица. — Для себя я все решила, дело за ним. Но когда сестры выходят замуж, они ведь остаются сестрами, Нек?
— Конечно, Аэ. И… знаешь, ты права. Нам нужно быть вместе. Тогда нам все будет по плечу.
— Можно кое о чем вас попросить?
— Конечно, Аэ, — за всех отвечает Неккара.
— Не знаю, подходящее ли время и место, но мне бы хотелось для вас спеть и станцевать.
— Так за чем же дело? — удивляется целительница. — Я тут обнаружила кое-что, на чем смогу сыграть. — Целительница показывает небольшую флейту. — А ты будешь петь и танцевать. Но что?
— Сейчас скажу, — улыбается Аэлла и что-то не то шепчет, не то мурлыкает той на ухо. Целительница нахмуривается, потом счастливо смеется и отвечает: — Ну, это я сыграть сумею. Можешь даже одеть костюм.
Простая и трогательная мелодия, исполненная светлой грусти и в то же время надежды, затапливает землянку. Происходит чудо: куда-то исчезает крошечная сельская банька, плошка с жиром и горящим фитилем, а надежда, что однажды они снова увидят летнее солнце и цветущие луга, разгорается жарким костром. Умудрившись не врезаться в стену в тесном помещении, Аэлла делает несколько стремительных разворотов, сплетает руками странный, завораживающий узор и поет:
… Все в мире течет, вдаль летит, изменяется, Всем правит лишь спешка, одна суета. Спешат, будто мир весь базаром является: Купить подешевле, дороже продать… И только на друга могу положиться я, Который один не предаст никогда, Пока мы с ним вместе идем вдаль по жизни, Нам все по плечу. И беда — не беда…
В песне поется о старых, как Мир, и в то же время вечно новых вещах — Мир видел их миллионы раз, но никогда еще они не казались ненужными, устаревшими. О бессмертной, способной изменять мир любви и — о нерасторжимой, надежной, как кованая сталь, дружбе.
По-аркотски сложив руки, описав круг по баньке, Аэ садится на свое место. Некоторое время мы еще ожидали продолжения. Потом, совсем как уличной плясунье из балагана, закричали: «Браво!» Только что монеты не кидают, но похвалы тех, кто дорог, дороже всего золота мира.
— Спасибо, друзья! — растроганно произносит Аэлла. — А теперь давайте отдохнем. Завтра идти по Замерзшему морю…
— Она права, — поддерживает Неккара.
— Часовых нужно выставить, — напоминает Крейтон. — Мы не на своей земле.
— И даже двоих, — добавляю я. — Знаю, Крей, тебе нет равных, но у каждого есть спина.
— Я не спорю, — ехидно отзывается Воитель, одеваясь потеплее и нацепляя на себя целый арсенал. — Охота скрасить мое одиночество — пожалуйста. Буду только рад, что не я один мерзну и не сплю. Но я бы изменил распорядок. В первую стражу могли бы встать вы с Толлардо, а потом и мы с Нек. Идет?
Понять, в чем подвох, но так и не сумел.
— Идет, — бормочу на всякий случай. И лишь чуть позже понимаю, зачем это нужно Крейтону.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
