Если мы не уйдем с опушки леса в сторону шоссе, то мы попадем под огонь нашей артиллерии. По опушке могут ударить реактивные установки. А они, известно, бьют по площади.
По танкам могут промазать, а нас разнесут в клочки. Оставалось одно. Бежать под стволами у танков и преодолеть триста метров открытого пространства. Первыми пустим ребят, которые поволокут пленных немцев.
Из танков пока нас не видят, у них внимание сосредоточено вперед. Те, кто первыми пойдет, у них есть шанс проскочить невредимыми.
– Вы двое, берите немца за руки и бегите в сторону шоссе! – говорю я и делаю знак другим оставаться на месте. Пленные видят, что это немецкие танки, но в то же время понимают, что на них надеты русские маскхалаты. Первого немца рывком поднимают и ставят на ноги. Я даю команду – пошли! И они бросаются вперед поперек стоящих танков. Немец цепляется ногами! Первая пара, пробежав сто метров, падает на землю. Танковый пулемет поворачивает ствол в их сторону, пускает длинную очередь и всё трое, вздрогнув, оседают к земле. Средний пытается приподняться, новая очередь успокаивает его. Наши двое, что лежат по бокам, замерли и не двигаются. Выжидают? Убиты? Ранены? – мелькали в голове мысли. Вот тебе и легкая добыча! Одного языка уже нет. Теперь нужно пускать другого. Башенные люки танков закрыты. Но я вижу, как смотровой перископ начинает поворачиваться в нашу сторону.
– Внимание! Всем приготовиться! Сенченко, ты страхуешь немца сзади! Бежать под самыми стволами танков. Не вздумайте ложиться или драпать по диагонали к стволам. Все видели, что из этого вышло? Если немец упадет, задние тут же хватают его за ноги.
– Внимание всем, – подаю команду.
– Вперед!
Триста метров мы пробежали за один удар хлыста. Немцы из танков пустили очередь, когда мы промелькнули у них под носом, у самых гусениц. А в спину нам не прозвучало ни одного выстрела.
Я прыжком скатился в канаву и обернулся назад. Белых халатов на поле не было видно. Где немец? – промелькнуло в голове. В такой ситуации ребята могли схватить кого-нибудь из своих за руки и приволочь сюда. Все дышали прерывисто, хватая воздух открытыми ртами.
– Где немец? – спрашиваю я. Все молчат.
– Где немец? – заорал я.
– Вот он, товарищ гвардии капитан – похлопав немца по плечу, показал Сенченков.
На душе у меня сразу стало легче. Собираюсь с силами, сжимаюсь в комок – вспоминаю последний момент перед рывком через открытое поле.
А может, лучше бы в глубь леса уйти? Переждать там? Что-то наши из пушек и реактивными не стреляют. Думаешь, как лучше, а выходит все наоборот. Пустил двух ребят с языком, потерял людей зря.
– Сенченков! А где первые двое с немцем, что на поле легли?
– Они здесь, в овраге. Немца убитого приволокли.
– А ребята ранены?
– Нет! Они без царапины.
– Отправь пленного в штаб полка. Всем остальным идти в густой ельник!
Отдышавшись в канаве, мы поднимаемся. Обходим стороной открытое поле и, пригибаясь за гребень, выходим на огневые противотанковых пушек. Со мной остались трое. Остальные ушли к ящикам, в лес.
– Почему не ведете по танкам огонь? – кричу я, забегая, пригнувшись, на огневые позиции.
– Где ваши офицеры?
– У нас бронебойных нет. Командир батареи побежал в штаб, чтобы снарядов подвезли.
– Ничего себе, прохвосты! Немцы на танках идут, а он по другую сторону шоссе прячется! А это какие снаряды?
– Это все осколочные.
– Наводи по стволу! Заряжай по гусенице осколочным!
– Гусеницу не возьмет!
– Наводи! Я приказываю!
Наводчик и заряжающий припали на колено и умоляюще смотрели на меня. Как будто я их хотел схватить за шиворот, приподнять над бруствером и показать немцам. Смотрите, мол, вот они! Дайте им свинца порцию!
Я выхватил из кобуры пистолет, рыкнул на них, но они не подались к затвору ни на сантиметр. Я взглянул на разведчиков, стоявших рядом и державших на изготовке автоматы, и увидел, что они улыбались.
Действительно, на эту трясущуюся у пушек прислугу было жалко смотреть. Я сплюнул на станину пушки, сделал два выстрела по стальному щиту и покачал головой. Пули ударились и завизжали рикошетом.
Я подумал: несколько выстрелов из шести противотанковых пушек и гусеницы у переднего могли сползти. Этих несчастных трусов нужно бы расстрелять на месте.
Но у меня не поднялась рука выстрелить в русского человека. Голос мой не слушался меня, был какой-то сиплый и хриплый. Я еще раз плюнул, убрал пистолет, подошел к краю бруствера и стал смотреть на танки.
Перед фронтом шести противотанковых пушек стояли два тяжелых танка. Стоял собственно один. Второй был сзади, прикрываясь корпусом первого.
Были бы сейчас бронебойные – дать залпом по первому и дело с концом. Он даже бы и не рыпнулся. Я с пулеметами держал танки под Белым. А эти с пушками навалили в штаны. Мать их в затвор!
По дороге между нами и танками из-за крыши опущенного дома показался гусеничный трактор. На прицепе он вез за собой 152-ух миллиметровую гаубицу. Тягач, по-видимому, возвращался к своим. Где сейчас 158-я дивизия с танками и пушками, что ушла вперед? Вон ее первый вестник на тракторе появился.
Водитель сидел за рычагами, посматривал вперед на дорогу и покуривал. Ему ни к чему, что справа стоят два немецких танка. Он ни на кого не обращает внимания. Тракторист уверен, что он шлепает по освобожденной земле.
– Дай две очереди трассирующих по трактору с опережением. Может, увидит, очнется! За гулом мотора – кричи не кричи – всё равно не услышит.
Сенченков пустил две короткие очереди поперек дороги. Трактор гремел, водитель, как сидел, так ничего и не увидел. Передний танк повел стволом в сторону и вниз. Опустил дульную часть на нужный уровень.
Сейчас он его разбудит. Блеснул выстрел. Из ствола вырвалось облако дыма. Мы, как привороженные, смотрели на трактор и на тракториста.
Снаряд ударил беззвучно. Потому ли, что расстояние было небольшим? Выстрел и взрыв прогремели почти одновременно. Водитель свалился набок и стал медленно падать к земле. Как в замедленной съемке. Может, это было и не так, но мне именно так показалось.
Упав на землю, он подскочил на месте, сделал перебежку и снова припал к земле. Второй выстрел пришелся в бак с горючим. Тягач сразу вспыхнул, выплескивая веером пламя и дым. Выпустив облако черного дыма, он продолжал гореть и урчать на месте.
Вот удобный момент ударить нашим из пушек. Но разве у наших хватит духу собраться и выстрелить в этот момент?
Я стоял за бруствером и смотрел на танки. Если они захотят ударить сюда, то я просто присяду. Перед выстрелом он довернет ствол сюда. Разведчики, видно, поддались трусости пушкарей. Они пригнулись к земле и попятились задом. Все ждали, что танк теперь ударит сюда.
– Куда попятились? – крикнул я.
– Если они тронутся с места и поползут сюда, мы всегда успеем отбежать к опушке леса. Ищи нас потом в лесу. А на этих прохвостов нечего смотреть. Они землю готовы есть, видишь, как они на брюхе ползают вокруг лафетов? Им бежать некуда. Им пушки бросить нельзя.
Мои слова подействовали и на тех, и на других. В бою всегда надо чуть-чуть. Одно брошенное слово может сделать панику или поднять дух.
В это время со стороны зарытого дома послышалась пушечная стрельба. Там стояли наши полковые семидесяти шести. Всплески огня и дыма, перебежки солдат были видны в том направлении вдоль дороги. Я вскинул бинокль и посмотрел туда.
В узкое пространство между двумя опушками леса вползали немецкие танки. Один, два, три, десять. Они шли по дороге, по которой только что прошел наш гусеничный тягач. Передние танки крупные, похожие контуром на эти, а задние, в пыли и в дыму, другого калибра и поменьше.
На войне бывают нудные моменты. Никаких тебе героических дел и боевых эпизодов. Немец бьет из всех видов стволов. А мы сидим под огнем в окопах и не смеем поднять головы.
А здесь – стоило нам перевалить через шоссе, не успели одного расхлебать, как тут тебе, пожалуйста, лезет одно хлеще другого.
Не думайте, что слова о войне можно высосать из пальца или придумать. Нужны конкретные факты безо всяких гнусных крылатых слов и литературных оборотов. А то и война будет звучать фальшиво и дешево.
Если бы у меня была возможность когда-нибудь потом объехать все эти места, я бы показал вам заросшую яму, где была опущена в землю изба. Ящиков и пустых бутылок, я думаю, не осталось. А вот могилы солдат и сгоревшего майора я смог бы найти. Майора и солдат похоронили вместе. Тогда на фронте всё было быстро и просто.
Убило офицера рангом повыше, он собственно, и не воевал, а роют могилу. Погибли солдаты стрелковых рот – лопаты в землю не воткнут. Живые оставшиеся солдаты зря силы тратить не станут. Вонять можно и без полковой жалостной музыки.
