В этот момент мой взгляд упал на настенные часы, и я нахмурился – я безбожно опаздывал, а на утро у меня было назначено важное совещание. Бросив последний взгляд на Ксению, я быстро оделся и ушел из дома, даже не выпив кофе.
До обеда все шло как по маслу. Я провел совещание со своим отделом, обсудил повестку на неделю с братом, поговорил по телефону с Мирой, которая взахлёб трещала о новых друзьях в лагере. А потом мне позвонил наш юрист и все пошло наперекосяк. Сделка с японцами висела на волоске. На горизонте появился долбанный Благов и все, что мы с Игорем вложили в этот проект, и моральное, и материальное, оказалось под угрозой.
Всю вторую половину дня я пытался дозвониться до Хаккудо Масаки, чтобы выяснить у него, что происходит, но телефон упрямо перекидывал меня на автоответчик. В это же время вместе с ребятами из службы безопасности успокаивал Игоря, который собирался идти к Петру Благову в офис, чтобы набить ему морду. Хотя я сам не отказался бы это сделать, сейчас нам не хватало только проблем с полицией.
Около пяти вечера я, наконец, откинулся в кресле и потер шею, чувствуя усталость во всем теле. Даже если не брать во внимание экстренную ситуацию сегодняшнего дня, в последнее время работы было чересчур много, отдыха очень мало, еда нерегулярной, сон обрывочным. Уже много ночей меня не покидало беспокойство. Я вспомнил Ксению, беззащитную и уставшую, такую, какой она была утром. Подумал о своей семье, о Мире, о ребенке, который скоро появится и почувствовал ком в горле. С еще большей ясностью я осознал, что просто не могу подвести их. Они заслуживают лучшего из того, что можно купить за деньги. И я обязан им это обеспечить. Любой ценой. Сейчас. Потом я компенсирую им отсутствие дома, жизнь работой, пропущенные праздники, но сегодня, сейчас, я должен был сделать все, чтобы они ни о чем не беспокоились.
Глубоко вздохнув, я вновь набрал номер моего несостоявшегося токийского партнера по «стройке века» в Подмосковье, как ее окрестили журналисты. Выслушав в сотый раз сообщение автоответчика, я повесил трубку и встал. Пора было что-то делать. Созвав экстренное совещание и прикинув с финансистами, сможем ли мы избежать банкротства, если японцы ускользнут от нас после того, как сами мы уже вложили нашу долю в строительство, я вынужден был признать, что на карту поставлено все. Не только контракт, уважение и будущие прибыли, но и вообще все, что есть у нашей семьи.
К семи вечера мне начало казаться, что я схожу с ума. Напряжение достигло пика. Телефон трезвонил не переставая. О том, что сделка под угрозой, каким-то образом пронюхали журналисты и наша пресс-служба и служба безопасности уже несколько часов отбивали все попытки репортеров проникнуть в здание или получить эксклюзивные комментарии. В кабинет то и дело заходили какие-то люди. Игорь выпил половину бутылки виски и смотрел на всю ситуации уже более философски.
Когда телефон зазвонил вновь, я в сердцах выругался, но, бросив взгляд на экран, увидел имя Ксении и перевел дух. Она звонила уже в третий или в четвертый раз. А я в этой суете просто не мог ответить. Сделав знак головой Татьяне, которая помогала мне с поиском возможных компаний, которые смогут заменить японцев в этой сделке, что отлучусь, я вышел из своего кабинета и прошел в смежную комнату для переговоров, где сейчас никого не было. Присев на стул и отвернувшись к окну, из которого открывался панорамный вид на Москва-Сити, я поднес к уху трубку.
– Милая…
– Влад! – в трубке послышался голос жены, в котором отчетливо слышались тревожные нотки. – Что происходит? Почему ты весь день не отвечал на мои звонки?
– Я… Прости, – я вздохнул и взъерошил ладонью волосы. – У меня тут просто сумасшедший дом. Очень много работы. Я хотел перезвонить тебе, но кто-то постоянно дергал меня.
– Что-то случилось? – спросила она ласково.
– Ничего, с чем я не мог бы справиться, детка, – произнес я, закрыв глаза.
На какое-то мгновение в трубке воцарилась тишина.
– Я… Влад, мне кажется что-то не так… – наконец, прошептала Ксения. – С ребенком.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Ксюш, – я перевел дыхание, подбирая слова. – Мы же с тобой были у врача два дня назад. Он уверил и тебя и меня, что все в порядке. Твой гинеколог – один из лучших в городе, отец его рекомендовал. Тебе не о чем волноваться. Нужно просто больше отдыхать и перестать забивать свою голову тревожными мыслями.
– Я знаю, но… – голос жены предательски задрожал, будто она сдерживала слезы. – Я чувствую, понимаешь? Что-то не в порядке. Я… – В этот момент в кабинет зашла Татьяна, жестами показывая, что мне срочно пора возвращаться в кабинет.
– Ксения, не волнуйся, все будет хорошо. Я обещаю, – я встал со стула и кивнул своей помощнице. – Детка, мне надо идти. Поговорим потом, хорошо?
На другом конце провода повисла тишина.
– Я поняла, – услышал я на удивление спокойный ответ жены. – Иди, конечно.
Я услышал короткие гудки и почувствовал себя еще паршивее, чем раньше, если это вообще возможно. Хотел перезвонить Ксении, но тут Таня произнесла:
– Хаккудо Масаки вышел на связь. Он со своими юристами уже на пути к нам.
Я бросил телефон в карман пиджака и ринулся в кабинет, предчувствуя схватку не на жизнь, а на смерть.
***
Переговоры с японцами, которые, все-таки, сдвинулись с места и обещали положительный исход, завершились уже около девяти вечера. Я был так измотан и физически, и морально, что не мог даже как следует порадоваться. Финальное решение они должны были принять завтра. И мне казалось, я не доживу до этого дня.
Я хотел остаться ночевать в офисе, в комнате для персонала, но вспомнил о Ксении и ее звонке. Она была сама не своя и, наверное, мне лучше было бы побыть с ней рядом. Я вызвал такси, понимая, что не в состоянии сам вести машину, и поехал домой.
Первое, что бросилось мне в глаза, едва я зашел в квартиру – это чужие мужские ботинки в прихожей. Испугавшись, что это может быть доктор, я ринулся в гостиную, в которой горел свет и остановился, как вкопанный. На софе, спиной ко мне сидела жена, а напротив нее – ее бывший сокурсник Максим, руки которого обвивались вокруг ее талии, а губы впивались в ее рот.
Я оцепенел. Мне показалось, что Ксения издала звук, похожий на мычание, и будто бы попыталась оттолкнуть ублюдка, но я плохо помню, так ли это было на самом деле. Кровь зашумела в ушах, заглушая все другие звуки. Мои глаза загорелись жаждой крови. Я почувствовал себя разъяренным быком, перед которым взмахнули красной тряпкой. Все события сегодняшнего дня, все волнения, злость, бессилие, нервы привели к тому, что этот финальный удар напрочь выбил почву у меня из-под ног. Я плохо соображал. Еще хуже контролировал себя. Помню только, что подлетел к Максиму и схватил его за свитер, буквально отрывая от Ксении. Мой кулак встретился с его физиономией один раз, потом второй. Другой удар настиг меня, и я почувствовал, как бровь опалило огнем, а потом из раны засочилась кровь.
Крик жены. Не то стон, не то вскрик моего соперника. Запах крови. Все смешалось, расплывалось перед глазами. Я снова ударил мудака, ощутив резкую боль в костяшках пальцев правой руки. А потом почувствовал, как кто-то тянет меня за пиджак. Я обернулся и через мгновение мой взгляд сфокусировался на заплаканном, искаженном ужасом лице моей жены.
В ее глазах плескался страх. И боль. И ужас от всего происходящего.
– Не делай этого, – взмолилась она. – Ты убьешь его.
Я посмотрел вниз, на распластавшегося у моих ног, зажимающего нос, из которого хлестала кровь, Максима. Потом поднял взгляд на Ксению. И снова посмотрел на дерьмо под ногами. За кого она боится? За себя? Или за эту сволочь?
– Убирайся, – ледяным тоном пробормотал я, глядя на него снизу вверх. – Немедленно, или я за себя не ручаюсь.
Максим встал на колени, пошатываясь. Ксения бросилась к нему, чтобы помочь подняться, а меня замутило от отвращения. Костяшки пальцев руки, которой я молотил по его физиономии начали ныть. Ноги перестали держать меня, и я тяжело опустился на диван, отстраненно наблюдая, как Ксения достала платок и протянула его Максиму, чтобы тот зажал им нос. Тот, не глядя ни на нее, ни на меня взял его и поспешил убраться из моего дома. Этот подонок никогда не отличался особой смелостью, подумал я отрешенно.
