Так все это было на самом деле или нет, но в протоколе судебного заседания Военной коллегии, состоявшегося 29 июля 1938 года (через пять месяцев после ареста), записано рукой секретаря суда, что Дыбенко виновным себя признал и свои показания, данные им на предварительном следствии, подтвердил. Данное заседание нисколько не отличалось от предыдущих и последующих: судьи уложились во все те же 20 минут, вынеся подсудимому приговор по 1 й категории, о чем и просило следствие (осудить Дыбенко с применением закона от 1 декабря 1934 года). В суде по существу предъявленных ему обвинений Павел Ефимович не допрашивался, а материалы предварительного следствия судьями (армвоенюрист В.В. Ульрих, диввоенюристы И.Т. Никитченко, А.Д. Горячев) не проверялись. Все заседание свелось к тому, что ему был заклан единственный вопрос, на который Дыбенко, судя по протоколу заседания, ответил, что виновным себя он признаем полностью и свои показания на предварительном следствии подтверждает. Приговор исполнен в тот же день.
Дело это было списочным (альбомным) и участь тех, кто в нем числился, заранее предрешалась Сталиным. Конечно, не в пользу подсудимых. А находился в том списке фактически весь цвет высшего командно-начальствующего состава РККА, опытные руководители войсковых объединений и центрального аппарата: командарм 1-го ранга И.П. Белов (еще один член Специального судебного присутствия), командармы 2-го ранга И.Н. Дубовой, М.К. Левандовский (его показаниями оперировали Ямницкий и Казакевич, понуждая Дыбенко к самооговору), А.И. Седякин, И.А. Халепский, М.Д. Великанов, комкоры И.К. Грязнов, С.Е. Грибов, Е.И. Ковтюх, В.К. Лавров, И.Ф. Ткачев, В.В. Хрипин, коринженер Н.М. Синявский, армейский комиссар 2-го ранга Я.К. Берзин, корпусной комиссар И.М. Гринберг, комдивы П.П. Ткалун (комендант Московского Кремля). В.С. Погребной и многие другие. Всего 138 человек.
Список этот, составленный первоначально на 139 человек, в конце июля 1938 года Ежов направил Сталину, указав в сопроводительной записке, что все перечисленные в нем лица подлежат суду по первой категории. Сталин, ознакомившись с ним, численность уменьшил на одного человека, собственноручно вычеркнув фамилию Маршала Советского Союза А.И. Егорова. И недрогнувшей рукой написал резолюцию: «За расстрел всех 138 человек». И расписался. Рядом поставил свою подпись председатель Совета Народных Комиссаров В.М. Молотов. Все лица, указанные в этом списке, в течение двух дней (28 и 29 июля 1938 года) были осуждены Военной коллегией к смертной казни через расстрел. А вычеркнутого из списка Егорова посадили писать дополнительные показания о военном заговоре в Красной Армии, сделав на него ставку в проведении «разоблачения» бывших военнослужащих высокого ранга. Тем самым более чем на полгода был отсрочен суд и приговор по делу маршала[71].
Жену П.Е. Дыбенко – Зинаиду Викторовну арестовали месяц спустя, приписав ей недонесение о вредительской деятельности мужа. Ее вынудили подписать два сфальсифицированных протокола, допроса, содержащие обвинения в адрес супруга, от которых она вскоре отказалась. Особое совещание при НКВД СССР осудило З.В. Дыбенко к 5 годам ИТЛ. До этого приговора ее держали в тюрьме в ходе следствия свыше года.
Немногочисленные свидетели, а также стенограмма судебного процесса над группой Тухачевского показывают, что начальник Военно-Воздушных Сил РККА Я.И. Алкснис проявил там достаточную активность. Однако не смогла спасти Якова Ивановича и такая показная ретивость на суде, ярко выраженное желание выслужиться перед власть имущими. Досье на него в НКВД продолжало пополняться все новыми и новыми показаниями лиц, находившихся во внутренней тюрьме на Лубянке, в Лефортово и Бутырках. В частности, показаниями комкора Э.Ф. Аппоги – начальника военных сообщений РККА, дивинженера С.В. Бордовского – начальника Технического управления Красной Армии, а также бригинженера А.К. Аузана, в которых они назвали Алксниса в качестве одного из руководителей антисоветской националистической латышской организации.
После Н.Д. Каширина из членов Специального судебного присутствия Алкснис пошел под арест вторым – за ним пришли 23 ноября 1937 года. А через двое суток (25 ноября) появилось на свет его собственноручное заявление на имя наркома внутренних дел: «Я решил дать правдивые показания о своей шпионской работе следствию. Я был завербован латвийской разведкой через начальника штаба латвийской армии Гартманиса в 1936 г.».
У нас есть возможность в определенной мере воспроизвести события, происходившие в эти двое суток. Основными действующими лицами здесь выступали начальник Особого отдела ГУГБ НКВД СССР комиссар госбезопасности 3-го ранга Н.Г. Николаев (Журид), его помощник майор госбезопасности В.В. Рогачев-Цифринович и сотрудник того же отдела старший лейтенант госбезопасности Э.А. Ивкер. И, конечно, сам Яков Алкснис. Действия сотрудников Особого отдела в отношении бывшего начальника ВВС РККА вполне вписываются в схему, установленную Ежовым.
Бывший заместитель начальника УНКВД по Московской области старший майор госбезопасности А.П. Радзивиловский в ходе следствия по его делу показал в 1939 году, что когда он спросил Ежова о том, «…как практически реализовать его директиву о раскрытии антисоветского подполья среди латышей», тот ответил: «Стесняться отсутствием конкретных материалов нечего, а следует наметить несколько латышей из числа членов ВКП(б) и выбить из них необходимые показания. С этой публикой не церемоньтесь, их дела будут рассматриваться альбомным порядком. Надо доказать, что латыши, поляки и другие, состоящие в ВКП(б), – шпионы и диверсанты…»
Далее Радзивиловский показал, что выполняя указания Ежова он, как и другие начальники УНКВД краев и областей, поголовно уничтожали всех представителей указанных национальностей – кандидатов и членов партии. «Все показания об их якобы антисоветской деятельности получались, как правило, в результате истязаний арестованных, широко применявшихся как в центральном, так и в периферийном аппаратах НКВД»[72].
В качестве объекта применения мер физического воздействия Алкснис не являлся исключением, что признают сами сотрудники НКВД. Так, бывший заместитель начальника отделения Особого отдела М.З. Эдлин в 1954 году показал: «…Когда я по своим делам ехал в Лефортовскую тюрьму, меня вызвал Рогачев, дал мне готовый протокол допроса Алксниса и просил вызвать в тюрьме Алксниса и дать ему его подписать. Я после своей основной работы вызвал в кабинет Алксниса и передал ему готовый протокол, сказав при этом, что меня об этом просил Рогачев. Прочитав этот протокол, Алкснис заявил мне, что он не соответствует действительности и пусть его подписывает тот, кто его исполнял, а у Рогачева была такая манера допроса – он делал заметки, а потом сам составлял протоколы допросов, печатал их на машинке и давал их на подпись арестованному, а если этот протокол не подписывался, избивал его… Второй случай, который я вспоминаю, происходил также в Лефортовской тюрьме: когда я проходил по коридору тюрьмы, то из одной из комнат слышал душераздирающий крик Алксниса, которого там избивали несколько человек…»[73]
О применении незаконных методов следствия (читай: издевательств, пыток, избиений) к командарму Алкснису показали в 50 х годах бывшие следователи НКВД А.О. Постель, А.И. Вул, Э.А. Ивкер. Двое последних специализировались по военной авиации. В частности, Вул, занимавший в конце 1937 года должность начальника особого отдела НИИ ВВС РККА, а посему хорошо знавший Алксниса, вел не только его дело, но и жены командарма – К.К. Алкснис-Меднис.
По замыслу «стратегов» из НКВД Алкснис должен был занять крупный пост в придуманной ими националистической латышской организации. Учитывая, что латышей в Красной Армии, особенно в высшем эшелоне ее командования, было достаточно много (несколько командармов и комкоров, не говоря уже о более низких воинских званиях), в НКВД решено было выделить ее в самостоятельную организацию, поставив во главе военного центра, помимо Алксниса, также командарма 2-го ранга И.И. Вацетиса (бывшего Главкома Вооруженных Сил Республики), комкоров Р.П. Эйдемана, Ж.Ф. Зонберга (первый был председателем Центрального Совета Осоавиахима СССР, а второй его заместителем по военной работе), Я.П. Гайлита (командующего войсками Сибирского, а затем Уральского военных округов), комдива Г.Г. Бокиса (начальника автобронетанковых войск РККА).
О том, какие большие усилия предпринимали в НКВД «специалисты» по созданию контрреволюционных организаций, косвенным образом свидетельствует Кристина Карловна Алкснис-Меднис, арестованная два дня спустя после мужа. В своем заявлении из Темниковского лагеря, расположенного в Мордовии, она писала в ноябре 1939 года: «…26/ХI.37 г. меня вызвал следователь НКВД Вул и, предупредив меня, что я никакой «ведущей роли» в деле не играю, предложил мне написать показания по следующим вопросам: каковы были наши взаимоотношения с Эйдеманом и Бокисом, с латышским клубом «Прометеем», кто из латышей у нас бывал в доме, почему и по чьей инициативе моя сестра приехала в СССР (из Латвии. – Н.Ч.), о моих родственниках в Латвии, о поездке А. (Алксниса. – Н.Ч.) в Ригу в 1922 году… 14/ХII.37 г. Вул еще раз вызвал меня и сразу заявил мне, что А. латвийский шпион с 1922 года и член латышской контрреволюционной организации с 1935 года и что моя сестра тоже шпионка. На мой вопрос, что заставило А. изменить Советской власти, которая ему дала столь много, как ни одна власть не могла бы дать. Вул сказал, что это очень сложный вопрос, что вообще «латыши до сих пор считались апробированными революционерами, но теперь положение изменилось и каждый латыш берется под сомнение…»[74]
