– Мирзич про эту скалу молвил. Там селение… Яшчи-калы или как-то так вроде.
– К селению не поедем, – сказал Егор. – Далеко слишком, да и что нам крюк делать – завтра Кафа.
Федор шмыгнул носом:
– Да я не про селение, княже. Там ручей должен быть, даже – мирзич говорил – небольшая речка, нынче она не пересохла еще.
– А вот ручей, это хорошо, – согласился Вожников. – Я и сам про него помню – да, мирзич говорил.
«Мирзич» – так ватажники называли ушлого и верткого помощника карымского бека, Аксая-мирзу. Довольно прыткий был молодой человек, и дорогу до Кафы обсказал толково, даже схему нарисовал, не пожалев клочка итальянской бумаги. Эту-то схему князь и вытащил из переметной сумы.
– Ну да, вот дорога… вот «Лошадиная Голова»… а вот и ручей… или речка. Туда сворачиваем – во-он по той дорожке. Телега пройдет, думаю.
– Да пройде-о-от, – обернувшись, уверил возница. – Вон колеи-то – арбы проезжали, а наш воз поуже их будет.
Свернув, поехали по каменистой дорожке, довольно узкой – росшие по обеим сторонам кусты самшита царапали колючками руки. Тележные колеса, поскрипывая, подскакивали на камнях, вокруг зудели откуда-то появившиеся мухи, а вот сильно пахнуло падалью.
– Лошадь, наверное, дохлая, – брезгливо зажав нос, предположил Федька. – Или осел.
– Как бы эта падаль в воде не лежала, – сплюнув, промолвил князь. – А то, чувствую, напьемся мы тут с вами.
Подросток сверкнул глазами:
– Я посмотрю? Сбегаю?
– Давай.
Федька проворно скрылся в кустах, а отряд продолжал путь без остановки – и так медленно двигались, быстроногий отрок догонит, вполне.
Он и догнал, уже через пару минут объявился – с расцарапанной в кровь щекой и порванной штаниной:
– Не, не в воде. Рядом. Да речка туда течет, к лошади, а мы ж куда выше по течению встанем.
– Добро.
Махнув рукой, Вожников приказал искать место для дневки, точнее – для короткого отдыха. Часа два, как прикинул Егор, вполне хватит для того, чтобы дать людям и лошадям отдохнуть, а потом еще успеть пройти-проехать до отмеченного на схеме караван-сарая – примерно километров восемь-десять.
Вскоре обнаружилась небольшая поляна, у самой реки – узенькой, каменистой и бурной, там и встали, первым делом утолив жажду. Пустив коней пастись, набрали хвороста, разложили костер, ответственный за еду возница высыпал в котелок с водой муку, бросил вяленое мясо. Закипела похлебка, парни-дружинники, улыбаясь, готовили ложки.
Князь подошел к речке, нагнулся, зачерпнув ладонями воду…
– Княже, кажется, я кого-то видел там, у падали, – подойдя, негромко сообщил Федор.
Вожников резко обернулся:
– Видел или кажется?
– Чувствовал чей-то взгляд… чужой и недобрый, – юноша почесал за ухом. – И кусты шевелились. Думаю – там был кто-то. Охотник, пастух… Нас испугался – ушел.
– Может, и так, – задумчиво промолвил Егор. – Может. Ладно, иди покуда к костру…
Князь вновь склонился над водой… и почувствовал, как внезапно сдавило грудь.
– Все принесли? – Поправив на голове шлем – обычную солдатскую каску, правда, украшенную разноцветными перьями, капитан Франческо Аретузи недобро посмотрел на местного старосту – смуглого до черноты татарина неопределенного возраста, с реденькими усиками и без бороды.
Селение давно задолжало городскому совету Кафы, коему – по новой договоренности с ханом – должно было подчиняться. И сейчас уже накапали проценты, которые хитрый староста хотел хотя бы чуть-чуть снизить, не понимая того, что сие было отнюдь не во власти капитана наемников. Выколотить долги из Яшчи-Калы – это было второе поручение Совета, и уж его-то старый кондотьер исполнял нынче со всем старанием – он издавна не любил татар, считая их хитрыми и коварными дикарями.
– Все, все, милостивый Артуз-бек, – угодливо улыбаясь, староста беспрестанно кланялся, кивая на кучу старого серебра, сваленную у деревенской мечети.
В тени мечети, на специально принесенной скамье, и расположился синьор Аретузи в окружении своих верных головорезов, по приказу своего командира, несмотря на жару, облачившихся в латы, пластинчатые доспехи, кольчуги с блистающими зерцалами – что у кого имелось. Выставили напоказ и оружие, уж этого-то было в достатке – алебарды, палаши, сабли, кое у кого – и двуручные мечи самых устрашающих размеров, еще и арбалеты, и татарские луки, а кроме того… даже не ручницы, а новое изобретение – аркебузы с фитильными замками. Аркебуз – это вам не ручница – и приклад есть, можно не хуже, чем с арбалета, прицелиться, да потом ка-ак жахнуть! Мало не покажется.
– Эй, Онфимио, – капитан обратился к аркебузиру – судя по имени, хоть и произнесенному на итальянский манер, русскому – скромному с виду парню, рыжеватому, с круглым крестьянским лицом. – С одного выстрела полумесяц на минарете сшибешь?
Эту фразу старый кондотьер нарочно произнес по-татарски, чтоб хитроглазый староста понял все, как есть.
– Полумесяц? – ухмыльнувшись, Онфимио отозвался так же по-татарски и живенько скинул с плеча аркебуз.
Староста упал на колени, запричитал:
– Господин! Господин! Умоляю! Нет!
– Если ты думаешь, что это – все, – синьор Аретузи с презрением кивнул на собранную кучу добра, – то мы сожжем деревню, а всех ее жителей продадим. Так будет вполне справедливо, я думаю.
– Но, господин, мы не виноваты! Ведь Джелал-ад-Дин-хан…
– Нет больше Джелал-ад-Дина-хана! – сверкнув глазами, капитан положил руку на меч. – Есть хан Керимбердио! Сиятельный герцог и будущий властелин всей Орды.
«Вот именно, что будущий», – хотел было прошептать несчастный староста, но, встретившись глазами с надменным взглядом наемника, промолчал. Судя по взгляду и по слухам, которые до села доходили, этот мирза Артуз-бек жесток, как бешеный барс, и вполне может исполнить свою угрозу – воинов у него предостаточно.
Немного полежав в пыли, староста приподнялся, всем своим видом изъявляя покорность:
– Я… мы сделаем все… все принесем, отдадим последнее. Дай только время!
– Времени у вас до полудня! – Встав, старый наемник провел ногой черту. – Как только тень от минарета достигнет этой линии, мы начнем жечь деревню.
– Понял! Понял, господин! – татарин живенько вскочил на ноги. – Мы успеем – да. Позволь отдать распоряжения?
– Давай. Только пошевеливайся.
Синьор Аретузи многозначительно посмотрел на солнце.
Жители селения забегали, засуетились, под смех солдат стаскивая из домов все добро, которое в них было – польские серебряные кубки, литовские золотые подсвечники, собольи меха и украшения из русских княжеств. Все это было награблено и обильно полито кровью.
Несколько оборванцев-мальчишек, судя по всему – рабов, стояли чуть поодаль от мечети, откровенно радуясь происходящему. Видать, натерпелись.
– Напрасно они так, – вскользь заметил капитан. – Когда мы уйдем, с ними непременно расправятся. И очень жестоко – насколько я знаю татар.
– Так, может, возьмем их с собой? – предложил Онфимио.
Кондотьер рассмеялся:
– Зачем? У нас и без того добра будет больше, чем надо. Смотри, какая куча уже! Достаточно было просто припугнуть.
– А если они сами убегут с нами? – аркебузир оказался достаточно жалостливым. – Что, прогоним?
– Зачем? – Речь капитана оставалась все такой же насмешливо ровной. – Тебе разве не нужен слуга? Да и многим из наших. А тут – бесплатно, – наемник посмотрел на мальчишек. – Брать мы их не будем – мы не разбойники! Но если рабы убегут сами, что ж – при чем тут наше славное войско?
Онфимио хмыкнул – старый кондотьер был не только опытен, но и житейски мудр. А этих глупых мальчишек аркебузиру действительно было жаль – он, как и капитан, хорошо представлял, что с ними сделают. Сдерут с живых кожу да бросят собакам. Вполне в духе местных традиций, вполне.
Походив вместе с другими солдатами около растущей прямо на глазах кучи, аркебузир направился к невольникам, однако был остановлен вдруг подбежавшей девчонкой. Не простой девчонкой – новой пассией капитана. Как же ее звали? Данава? Даная? Симпатичная, рыженькая, только слишком уж худа. А глаза – синие, как море. Она уже приоделась стараниями своего покровителя и выглядела не как рабыня или продажная девка, а как достопочтенная матрона – длинная синяя юбка, рубаха, черный, бархатный, вышитый мелким бисером жакет. Капитан ее, похоже, баловал! Привязался, старый черт, только вот надолго ли? Ой, девчонка – востроглазая, улыбчивая… в Кафе такая не пропадет, нет. А голос – как ручеек!
– Давно хочу тебя спросить, славный Онфимио, зачем на твоей ручнице крюк?
Наемник улыбнулся – он очень любил свое оружие, не всякий муж так жену свою любит:
– Это не ручница, а аркебуз.
– А в чем различие?
