Когда отпустило, показалось, что Эмиль взлетел, как воздушный шарик.
От охватившей тело легкости захотелось прыгать, как первые космонавты на Луне.
Мы успели.
На последних секундах, тревожно мигающих нам с плюшек красными цифрами.
Но успели. Закинули в пластиковые створы бесчувственное тело Эмиля, а потом заскочили сами.
— Постой, — тихо сказала Лада, останавливая меня за плечо.
Я остановился и повернулся к ней. Она несколько долгих секунд испытующе смотрела мне в глаза.
— Не говори никому про того парня, — тихо прошептала она.
— Почему? — спросил я.
— Потом, — прочитал я по губам. — Вечером.
Я недоуменно нахмурился. Это были какие-то непонятные мне игры, но ок. Мое слово пока что сто двадцать пятое. Я же новичок. Я слегка кивнул и склонился к Эмилю. Проверил пульс на шее. Живой, все еще живой. Лицо измазано кровью и грязью. Левая рука тоже в крови. На запястье — длинная глубокая царапина. Как будто кто-то вырвал с мясом «плюшку».
С тихим жужжанием пластиковые створы ворот разошлись, пропуская вторую тройку. Палтус, кукла-Светка и Папай-Вася ввалились в шлюз с громким хохотом. На голове у Светки венок из пожухлых листьев папоротника, а Вася, как заправский Гэндальф, опирался, как на посох, на длинную сучковатую палку.
— ...злостное нарушение правил техники безопасности! — почти сквозь слезы от хохота простонала Светка. — Шу, полоз, шу!
— Да он полудохлый какой-то был, наверное съел что-нибудь... — пробубнил Папай-Вася.
— Что с Летягой? — все еще широко улыбаясь спросил Палтус, поскакивая ко мне. Оттер плечом, схватил за левую руку. — А плюшка его где?
— Нештатная ситуация, — бросила Лада, глядя куда-то в сторону. — Сигма.
На последнее слово троица моих коллег отреагировала по-разному. Палтус сделал вид, что ничего не слышал. Пружинисто встал и направился к белому шкафчику с красным крестом. Глаза Светки на секунду расширились, улыбка завяла. Она села на скамейку и принялась расшнуровывать ботинки. Папай-Вася начал насвистывать мотивчик и обрывать со своего импровизированного посоха кусочки засохшей коры.
Ясно было одно. Они все поняли, что именно за нештатная ситуация случилась. И даже поняли, как именно им себя вести.
— Что-то ребята там долго, — сказал я и выразительно посмотрел на дверь шлюза.
— У них еще сорок три минуты, — проговорила Лада, потыкав пальцем в свою «плюшку».
Эмиль заворочался и застонал.
Светка стянула с себя комбинезон и скрылась в душевой.
По инструкции, сейчас нужно было снять униформу, сложить ее в специальный ящик и принять душ со спецсредствами. И только потом переодеться в нормальную одежду и возвращаться в реальный мир обратно.
Вроде бы, из «тридцать второй» никогда не выносили опасных бактерий, токсичных веществ или, там, высокой дозы радиации. Но береженого, как говорится...
«Тридцать вторая» все время как-то менялась, так что ритуал выхода из нее старались не нарушать.
В больничный корпус меня запустили без проблем. Собственно, «корпус» — это громко сказано. Скорее уж больничный коттедж. Но в отличие от той больницы, в которой я очнулся, никакой покрашенной масляной краской ламповостью тут и не пахло. Стекло и пластик. И кровати, больше похожие на кресла пилотов звездолета. Высокотехнологиные коконы, с мерцающими мониторами.
Невесомая фея в полупрозрачном белом халате поверх довольно-таки вызывающего фиолетового платья, проводила меня до палаты, куда положили Эмиля и ослепительно улыбнулась.
— Вот здесь в ручке кресла есть кнопка вызова, — сказала она. — Если захотите поесть или еще что-нибудь, то смело нажимайте.
— А что, как только я сяду в это кресло, у меня отсохнут ноги? — ухмыльнулся я.
— Нет конечно! — возмутилась фея-медсестра. — Просто может вам не захочется покидать друга в поисках еды...
— Ну разве что в этом смысле, — я кивнул и сел. Кресло для посетителя, надо же. А ведь явная реанимация же. Насколько я помню, в больницах, чтобы пробиться в палату к родственникам, нужно было преодолеть семью семь церберов, разбрасывая по дороге ворохи крупных купюр... Хотя ладно, что это я? Это у меня какие-то дремучие воспоминания из детства остались.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я опустился в кресло, которое подо мной тихо вздохнуло и приняло еще более удобную форму, чем казалось в начале. Как бы тут не уснуть вообще.
— Ну я пошла? — спросила медсестра.
Я ничего не ответил, откинувшись на спинку кресла и прикрыв глаза. Дверь едва слышно скрипнула, закрываясь.
Мышцы болезненно подрагивали, напоминая о том, что утро сегодня было на редкость бурным. Мозг... В голове вяло крутилась одна невнятная мысль. Как будто мячик ударялась о стенки черепа, отскакивала и вяло перемещалась к противоположной стороне.
Была еще одна часть ритуала выхода из «тридцать второй». Беседа с безликим человеком в штатском в маленькой невзрачной комнате. Вообще там их было двое, но спрашивал один, а второй — записывал. Но когда до меня дошла очередь, эти двое уже устали и торопились, так что я отделался чисто формальным «зашли и вышли, приключение на двадцать минут». Правда, когда я уже уходил, тот, что писал показал что-то тому, что спрашивал. И оба посмотрели на меня с каким-то нехорошим интересом. Но останавливать не стали.
И то хлеб. Прежде чем что-то врать этим специалистам глубокого бурения, я бы предпочел хотя бы узнать, что именно следует врать. Ну и еще, желательно бы понять, почему мне следует им врать. Не только же потому, что они выглядят как типичные агенты из «Матрицы». Даже проводки за ухом имеются.
Но пишут при этом от руки зачем-то...
Впрочем, я уже, кажется, начал привыкать к этому коктейлю из высоких технологий и всяких милых архаизмов, типа той перьевой ручки, которой второй агент за мной записывал. У меня такая была. Чтобы ее заправить, нужно было погрузить перышко в чернила и вытянуть поршень, как будто шприц набираешь. Эта зараза еще и норовила пролиться где-нибудь в портфеле или в кармане. Но я все равно упрямо продолжал ее таскать, гордо игнорируя шариковые ручки. Хороший понт дороже денег, фигли...
Сидеть в кресле было хорошо. Тишина еще такая... больничная. Окно прикрыто плотными жалюзи, а жаль. С той стороны такой отличный вид. Больничный корпус стоит на возвышении, а чуть ниже по склону — ручей со старой плотиной из круглых валунов. И дождь как раз начался. Меланхоличный заоконный пейзаж сейчас был бы очень кстати.
Вставать не хотелось. Кресло было таким удобным, что я, наверное, в нем бы и уснул с удовольствием. Тут даже есть рычажок, которым можно откинуть спинку в почти лежачее положение...
Так, отставить! Я совершил над собой нечеловеческое усилие и встал. Подошел к монитору. Помимо всяких там жизненно-важных показателей, типа пульса, давления и еще каких-то цифр и букв, там было обозначено время, которое Эмиль проспит. Сорок две минуты. А потом этот кокон-кровать приведет его в чувство, и можно будет с ним поговорить.
Справа от окна стоял стеллаж с книгами. На тот случай, если вдруг посетителю станет скучно просто так сидеть. Умно...
У меня все-таки еще сорок минут. Можно что-нибудь и почитать...
Я провел пальцем по потертым корешкам. Томики явно пользовались успехом. Но названия были сплошь незнакомые. И совершенно непривычного формата.
«История двух друзей в полярной экспедиции Ивана Метелина».
«Дневник поимки преступника в Кивголове».
«Нарушения и последствия. Поучительные притчи для школьников старшего возраста и младших научных сотрудников».
«Высота и глубина. Творчество специалистов экстремальных профессий».
Я снял с полки книгу в синем переплете. «Хроники покорителей льдов двадцать первого века».
Странно, на самом деле. Я как-то привык, что в больницах предпочитают всякую беллетристику. Ну, там детективчики, мечи-магия-драконы и все такое прочее. А здесь, судя по названиям, публицистика какая-то.
Вернулся в кресло, открыл книгу.
