— Кадавров оживляете? — спросил я и весело подмигнул. Хотелось как-то девушку отвлечь что ли. Сделать так, чтобы она улыбнулась.
— Что?! — ее брови удивленно взлетели вверх, она посмотрела на меня круглыми глазами, но сразу поняла, что я шучу. Улыбнулась мимоходом, потом снова нахмурилась и вздохнула.
— Ах, если бы, — сказала она и нервно постучала пальцами по столу.
— У вас тоже кто-то в больничке отдыхает? — понимающе спросил я.
Грустно усмехнулась. Кивнула.
— Нельзя рассказывать? — спросил я.
— Да почему нельзя? — она дернула плечиком, нагнулась и сорвала травинку. — Можно. Просто вам, наверное, скучно будет. Это же не кадавров... оживлять.
— Неправда, мне пока все интересно! — заявил я и поставил локти на стол. — В моем родном Нижнеудинске ничего подобного точно нет, а про научный оккультизм я вообще ничего не знаю. Так что если это не секретные знания, за которые полагается предупредительный выстрел в голову, то я бы послушал. Ну, если вам хочется рассказывать, конечно...
— Вы знаете, что такое сейды? — спросила она.
— Конечно, — я кивнул. В Карелии я был неоднократно, и этих конструкций из камней, поставленных друг на друга, насмотрелся во всех видах. Всякие гиды-экскурсоводы плели про них всякое разное, про то, что это места силы, средоточия магии и прочие энергуйные телеги задвигали. Но у меня сложилось ощущение, что многие из этих каменных пирамидок они же сами и собрали, чтобы было про что лапшу на уши легковерным туристам вешать. — Каменные штуки такие. Видел много раз.
— Мы этим летом вернулись из экспедиции, и у нас появилась гипотеза, что в каждом сейде зашифрована «точка входа» в потусторонний мир, — Вера ухватила себя за кисточку косы и принялась нервно ее трепать. — Что само расположение, фактура и размер камней — это своего рода и замок, и ключ. Шаманы этот язык знают, вот только тайны раскрывать не спешат. Ну да это и логично, в общем. Шаманы вообще личности противречивые... Но гипотезу надо было как-то проверить. А в нашем случае вход в потусторонний мир может осуществляться пока что только одним способом — клинической смертью добровольца. И у него есть примерно три минуты, чтобы что-то успеть сделать.
— А почему так мало? — спросил я. — Разве современные приборы не позволяют как-то подольше держать тело в почти мертвом состоянии без вреда для этого самого тела?
— Нельзя приборы, — развела руками Вера. — И препараты современные нельзя. Нужно, чтобы смерть была... ну... настоящей.
— Звучит здорово опасно, — хмыкнул я. — Думал, это мы только жизнью рискуем на благо советской науки.
— Да не в риске дело, — Вера махнула рукой. — А в том, что мы топчемся на месте. Никакой ведь проблемы нет в том, чтобы рисковать собой или даже жертвовать жизнью, когда это действительно чему-то поможет.
— Не получилось опять? — спросил я. Захотелось обнять девушку. Отечески так погладить по волосам... Ну или может не совсем отечески. Она была такая живая, так искренне сейчас переживала.
— Еще не знаю, — вздохнула она. — Мне сказали, что еще часа два надо ждать, чтобы Дениска после реанимации пришел в себя. Ну вот я и жду... Переживаю.
Она вынула из кармана пачку сигарет «Казбек» и показала мне. А я подумал, что раньше только папиросы такие видел, видимо, сигареты появились уже после временной «развилки». Или нет? Впрочем, я не следил за табачной промышленностью...
— А что должно произойти, если все получилось? — спросил я.
— Он должен найти этот дурацкий вход! — Вера стукнула кулачком по столу и сжала губы. Нахмурилась. — Извините... Просто... Просто через неделю заседание ученого совета. И если у нас не получится показать хоть какой-нибудь прогресс, то проект закроют, а нашу тройку перебросят на какой-нибудь другой. А я чувствую, что в этом что-то есть, понимаете? Да, шаманы нас водят за нос, но мы же ученые, а не детсадовцы на прогулке!
— А что такое этот потусторонний мир? — я подался вперед и заглянул в серые глаза Веры. — Загробный? Там где жизнь после смерти?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Не совсем, — Вера опять оживилась. — Это в каком-то смысле информационное пространство, где человек оказывается на краткий миг между жизнью и смертью. И касается этого же пространства, но только в более легкой форме, когда спит. Шаманы попадают туда ритуальным путем и могут там хозяйничать на свое усмотрение.
— При помощи бубна и ритуальных плясок? — усмехнулся я.
— Ритмический рисунок транса тоже имеет значение, — кивнула Вера. — Но здесь тоже важно отделять зерна от плевел. Шаманские техники во многом вещь театральная, рассчитанная прежде всего на зрителя, а не на его внутреннее состояние. Так что...
Вера пустилась в пространные рассуждения, а я залюбовался ее заблестевшими глазами. Люблю смотреть на людей увлеченных, даже если сам я ни черта не понимаю, что именно они рассказывают. Смотрел на Веру, вспомнил Настю. Она вроде тоже занимается этим же самым научным оккультизмом. Получается, что у Веры тоже есть устрашающее воинское звание? И что это сейчас она похожа на миловидную увлеченную своей работой студентку, но встретившись на узкой тропиночке с прапором Семенычем, она, получается, тоже превратится в грозного особиста?
Она говорила. Жестикулировала. Рассказывала мне о связи сознательного и бессознательного, сетовала на бесполезность сомнологических тестов и демагогию клинических психологов, которая просыпается в самый неподходящий момент. Рассказывала про сейды, называя их по цифрам и названиям, и сложность определения возраста конструкции, которая на самом деле тоже имеет первостепенное значение. А потом вдруг замолчала на полуслове и вскочила.
— Ой, Клим, простите! — в глазах снова вспыхнула тревога и надежда. Она легко потрепала меня по плечу, чем вызвала некоторый совсем даже ненаучный трепет. — Мне пора!
Я проследил за ней взглядом. На крыльце стоял, прищурившись, высокий жилистый парень со светлыми волосами и в круглых желтых очках. Одет он был слегка не по сезону — в яркую гавайскую рубашку и льняные широкие штаны. На плечи наброшен свитер крупной вязки. Ага, значит Дениску реанимировали и отпустили. И сейчас будет момент истины. Вера помахала ему рукой с тропинки, он заметил ее, лицо его стало задумчивым, и он начал что-то говорить. Только что именно, мне слышно не было. Я мог только видеть, что его губы шевелятся. Не получилось?
Но тут Вера радостно подпрыгнула, прямо как школьница, хлопнула в ладоши, а потом толкнула Дениса в грудь. Тот громко засмеялся, они обнялись и запрыгали теперь уже вместе.
Губы помимо воли стали растягиваться в улыбке. Надо будет потом спросить у ребят, что у них там получилось. Явно же получилось, иначе они бы так не радовались. Значит на ученом совете им будет что рассказать. И то ладно...
Я проводил взглядом эту парочку научных оккультистов, и понял, что моя тревожилась тут на самом деле не только Вера. Эмиль все еще не вышел, значит беседа с вежливым человеком в сером затянулась.
Эмиль появился через минут сорок, которые показались мне вечностью. Я уже почти собрался встать и дойти до его палаты, чтобы уточнить, все ли с ним в порядке, и продолжается ли беседа, или его бесчувственное тело извлекли через окно и погрузили в неприметную машину.
Ерунда, конечно...
Эмиль остановился на крыльце, как и Денис перед этим. Зажмурился на неяркое осеннее солнце, которое вдруг решило на закате немножечко поиграть лучами и окрасило облака в оттенки золотого, розового и лилового.
— Эмиль! — окликнул я и тихонько свистнул. — Я тут!
— О, отлично! — Летяга перескочил ступеньки и зашагал к моей беседке. — Боялся, что ты уже ушел.
— Ага, не дождешься, — буркнул я. — Долго ты. Я даже проголодаться успел.
— А у меня наоборот аппетит пропал, — скривился Эмиль. — Но ничего, аппетит приходит во время еды...
Сначала Эмиль присел на лавочку в беседке, но почти сразу заерзал.
