Все же эта женщина, всегда такая плаксивая, нервная и капризная, успокоилась наконец - по крайней мере внешне. Она старалась не думать об отъезде и мысленно твердила себе: "Вернусь через два-три дня или даже завтра... Нет, это слишком долго! Вернусь еще сегодня. Только каких-нибудь несколько часов я не буду знать, что с ними. О, боже, как тяжело!"
Анелька была опечалена предстоящей разлукой, к тому же теперь она чувствовала себя ответственной за Юзека. А что, если в городе матери станет хуже и понадобится ее помощь? В девочке говорили привязанность и привычка. Она никогда еще не расставалась с матерью, и разлука казалась ей не только мучительной, но и чем-то неестественным.
Конечно, она знала, что люди уезжают и возвращаются, к этому могли бы приучить ее частые отлучки отца. Но именно потому, что она привыкла к его отсутствию в доме, он вызывал в ней какие-то иные чувства, чем мать. Со всеми можно было расстаться, но только не с матерью.
В другое время и в другой обстановке отъезд матери взволновал бы ее меньше. Когда у человека весело на душе, он и в будущее смотрит весело. Но после стольких несчастий как могла Анелька отогнать предчувствие, что отъезд этот несет им новую беду, новые страдания? Вокруг все рушилось, все безвозвратно уходило из ее жизни. Никогда уже не увидит она родного дома, Каруся, а быть может, и отца - кто знает? Что, если и с матерью они расстаются навсегда?
Шмуль не торопил пани, но, покормив лошадь, собрал остатки сена, убрал торбы и стал запрягать. Наконец, видя, что все это не произвело никакого впечатления, сел в повозку и подъехал к самому дому.
Жена Зайца дала пани свой большой клетчатый платок и новые башмаки. Платок пани взяла с благодарностью, а от башмаков отказалась.
Наконец, Заяц вынес за порог табурет, чтобы пани легче было влезть на повозку.
Юзек расплакался.
- Joseph, ne pleure pas*. Как тебе не стыдно? Мама скоро воротится! утешала его мать, бледная, как восковая свеча.
______________
* Жозеф, не плачь (франц.).
- Ягна, голубушка, вот оставляю вам три рубля. Смотрите за детьми. Когда все, бог даст, переменится к лучшему, я вас отблагодарю, щедро отблагодарю.
- Мама, мы тебя проводим до леса, - сказала Анелька.
- Очень хорошо, проводите меня! Я пройдусь с вами пешком... Ведь еще насижусь в дороге. Поезжай вперед, Шмуль.
Шмуль крикнул на лошадей и медленно двинулся по дороге. Шагах в двадцати шла мать, ведя за руку Юзека, а рядом с ней Анелька. За ними плелись Заяц с женой.
И мать и Анелька старались оттянуть тяжелую минуту прощания.
- Бабушка уже, должно быть, дома, - говорила мать. - Завтра побываю у нее, а послезавтра за вами приедет тетя Андзя. Юзек, ты смотри же, будь умником, тогда я тебе куплю такого казака, какой у тебя был раньше.
Так она старалась отвлечь детей и себя от мыслей о расставании. И все поглядывала на дорогу. До леса было еще далеко. Может, дороге этой не будет конца?
Они шли медленно, часто останавливались.
- Право, здесь хорошо, - говорила мать. - В лесу вы можете собирать ягоды, а дома займитесь курами и кроликами. Попросите как-нибудь Зайца, чтобы он вас повез за лес, там увидите деревню, побываете в костеле...
- Мама, а ты сразу напишешь нам? - спросила Анелька.
- Ну конечно! Шмуль завтра сюда вернется и все вам расскажет... Куплю и пришлю с ним тебе бумаги, чернил и перья, чтобы и ты мне писала. Жаль, что почта отсюда так далеко. Пришлю вам еще книжек, а для Юзека букварь. Ты его учи азбуке, Анельця, тебе будет не так скучно.
Она очень устала, и Заяц подсадил ее на повозку, а заодно и детей, которые хотели проводить мать до леса.
У опушки Шмуль остановил лошадей и, оглянувшись, сказал:
- Ого, как далеко отъехали от хутора. Паненке и паничу пора домой.
Анелька не могла удержаться от слез. Она стала на колени в повозке и, целуя мать, шептала:
- Ты вернешься, мама? Не бросишь нас так, как... - Она не договорила.
Мать прижала к себе головы детей и вдруг крикнула:
- Шмуль, поворачивай обратно. Не поеду я без них.
Шмуль стал ее уговаривать:
- Ай, вельможная пани, какая же вы капризная! Разве я не уезжаю от своих детей? Мне по делам приходится целыми неделями разъезжать... Никто такого баловства себе не позволяет, как паны. Это просто грешно! Ведь ехать вам нужно ради себя и детей. Вот отвезу вас, а через неделю или, может, даже послезавтра повезу в город паненку и панича. Вы теперь думайте не о том, что тяжело прощаться, а о том, как хорошо будет встретиться. Я знаю, что бог все переменит к лучшему, - на свете так не бывает, чтобы человеку всегда было плохо.
- Не плачь, Юзек, - сказала Анелька. - Вот видишь, Шмуль часто уезжает из дому и всегда возвращается.
Заяц ссадил детей с повозки.
- Через несколько дней мама опять будет с нами, - говорила Анелька. Мы останемся тут не одни, а со своими... И мама тоже едет не одна, а с Шмулем. Никому ничего худого не сделается. Шмуль нам все расскажет про маму, а ей про нас.
Пани перекрестила детей и Зайца с женой. Шмуль погнал лошадей. С минуту Анелька бежала за повозкой, потом они оба с Юзеком еще постояли, протягивая руки вслед матери.
Дорога лесом вначале шла прямо. Дети видели мать, а мать - их. Потом Шмуль свернул.
Жена Зайца пошла домой, а Заяц остался с детьми.
- Ну, пойдемте, - сказал он. - Побегаете по лесу и ягод наберете. Будет вам веселее.
Дети его послушались. Он сделал им лукошки из коры и повел их на те места, где росло очень много черники и земляники. Показал им большого дятла, который долбил трухлявый сук, выгоняя червячков, а потом и белку на верхушке сосны, где она собирала молодые шишки.
Дети видели большущие муравейники и папоротник, цветок которого приводит людей к укрытым под землей кладам. Полежали на мху. Анельке было уже не так тоскливо, а Юзек - тот и совсем повеселел. Заяц обещал им, что, когда мать будет возвращаться, они выйдут ей навстречу с ягодами. Ах, какая это будет радость!
Глава четырнадцатая
Унылые дни
На другой день к вечеру вернулся Шмуль. Он привез бумагу, чернила и перья - все, что нужно для писания писем, букварь Юзеку и какую-то старую книжку рассказов и стихов для Анельки. Кроме того, хлеб, печенье и разные мелочи.
Письма мать не написала. Она только передала через Шмуля, что немного утомилась в дороге и просит детей терпеливо ожидать ее возвращения.
От себя Шмуль, чтобы успокоить Анельку, сказал, что все будет хорошо, но, уезжая с хутора, свернул в поле к Зайцу.
- Ну, как доехали? - спросил тот.
- Ох, не дай бог никому таких хлопот, каких мне наделала пани! ответил Шмуль. - Всю дорогу она смеялась, и плакала, и обмирала, а когда приехали в город, мы ее еле с повозки сняли. Там, в хате, я ничего не сказал, потому что пани с меня клятву взяла, что дети не узнают.
Заяц покачал головой и обещал, что даже Ягне не проговорится.
Шли дни за днями, и один был как две капли воды похож на другой. Заяц косил траву. Ягна ходила за скотиной, носила мужу в поле обед, и дети по целым дням оставались одни.
Вначале Анелька хотела учить братишку азбуке. Но Юзек, все реже вспоминавший, что он "слабенький", предпочитал бегать и играть, а не сидеть за книжкой. И странное дело - убийственный воздух болот, грубая простая пища и движение пошли Юзеку на пользу больше, чем постоянное сидение дома и лекарства. У него и цвет лица стал здоровее.
Анелька же была больна. Уже одни только вредные испарения болот могли подточить ее здоровье, а к ним еще прибавилась тоска, от которой не было лекарств. И от лишений, печали и постоянных тревог этот хрупкий цветок увядал на глазах.
Никаких угрожающих симптомов болезни не было заметно, но девочку постоянно лихорадило. По временам у нее бывали озноб, головная боль, упадок сил. Это ее не пугало, потому что в другие дни она чувствовала себя бодрее, чем когда-либо.
Заяц и его жена видели, что девочка худеет чуть не с каждым днем. Лицо ее было бело как мел, а иногда принимало болезненно-желтый оттенок, пальцы стали почти прозрачными, в губах не было ни кровинки. Но по временам щеки ее пылали жарким румянцем, глаза из голубых становились темно-синими, а губы пунцовыми. В такие часы Анелька бывала весела, говорлива, охотно бегала, хваталась за всякую работу.
Ягна думала, что это признаки здоровья, но Зайца этот лихорадочный румянец и возбуждение тревожили больше, чем обычная бледность Анельки.
Юзек часто вспоминал мать, сердился, что она не едет, плакал. Анелька старалась чем-нибудь отвлечь его, никогда при нем не говорила о матери. И только один раз, поздно вечером, когда Ягна, управившись со всей работой по хозяйству, сидела на пороге дома, бормоча молитву, Анелька, сев рядом, положила голову к ней на колени и тихо заплакала.
Прошла неделя, а ни матери, ни вестей от нее не было. Даже Шмуль не появлялся.
Анелька, насколько хватало сил, делала всякую домашнюю работу, отчасти из желания помочь хозяевам, отчасти - чтобы убить время. Она растапливала печь и варила в двух горшках обед на всех (чаще всего картошку и кашу), носила воду из колодца, задавала корм волам, коровам и курам. Она даже пыталась стирать белье, свое и Юзека, хотя это ей было труднее всего и плохо удавалось. Напрасно Ягна запрещала ей делать то, что ее утомляло. Бросив одну работу, Анелька хваталась за другую с упорством, которого ничто не могло победить.
