Мать шла за Максимом, растерянно оглядываясь на развешанные по стенам странные картины – не картины, так, мазня какая-то, ярким поналяпано. Совсем разучились рисовать. Маленькие кресла, обтянутые светлой кожей, светильники в форме подсвечников, ковры на полу такие дорогие, что страшно по ним и ходить-то в обуви.
– Дочка, мы же вовек не расплатимся, – пробормотал отец, растерянно и даже с каким-то подозрением разглядывая просторный светлый сьют со сливочного цвета стенами, лепниной под потолком и мебелью из цельного дерева.
– Забудемте эту тему… – успокоил его Максим и первым шагнул в номер. – Ни за что вам платить не придется. Карточку-ключ вставляете, и свет зажигается автоматически. Вот холодильник, вот бар…
– Бар? – оживился Петр.
– Молчи уж, – воскликнула Вера Ивановна, но отец взял курс прямиком к мини-кухне. Однако увиденное не произвело на него впечатления.
– А чего ж бутылки все какие-то, как для лилипутов? – удивился он.
– Я скажу, чтобы принесли другие, нормальные, – улыбнулся Максим.
Вера Ивановна сердито покачала головой.
– Ты в своем уме, Максим? Зачем ему нормальные? Он что, сюда надираться приехал?
– Не начинай, Вер! Чего тут делать-то?
– Вот телевизор, – продолжал экскурсию Максим. Он включил большой экран и настроил спутник, чтобы работал спортивный канал. Появление на плоском экране футболистов моментально примирило Петра с реальностью. Он в три шага преодолел расстояние до дивана и почти уже опустился на него, когда его настиг крик супруги.
– Не садись, Петя, подожди! – засуетилась Вера Ивановна, роясь в сумке. – Давай я тебе треники достану…
– Ага, – кивнул Петр, послушно замерев посреди комнаты. Максим улыбнулся и покачал головой.
– Чувствуйте себя как дома и ни о чем не волнуйтесь. Если понадобится со мной связаться или с Ариной, номер мой знаете.
– А вы не здесь будете жить? – уточнил Петр, и на его лице прочиталось столь явное облегчение, что Максим невольно опять улыбнулся.
– Нет, мы вам мешать не будем, – бросил он.
– Да что вы, какое – мешать! Такие хоромы, как в музее. Да тут на всех места хватит, – заторопилась уверить его Крылова, а ее муж закивал в такт словам хлопотливой супруги.
– Ага, ага. Сюда весь наш скот можно было б вместить.
– Что ты несешь, а? – вспылила Вера Ивановна. – Вот же дурень, а ты говоришь – еще бутылку ему.
– Ужин вам принесут в номер, – напомнил, улыбаясь, Максим. – Если только вы не захотите спуститься в ресторан.
– Ну их, рестораны эти. А вы что же, где?
– Мы будем на последнем этаже, в пентхаусе, – сказала Арина, слегка краснея при мысли, что скоро они останутся с Максимом вдвоем. Странное ощущение не покидало ее, как будто со времени, когда они в последний раз были вдвоем, прошло не меньше миллиона лет. Слишком много эмоций, слишком много страха и борьбы с ветряными мельницами. Слишком много реальных опасностей. Жизнь словно поделилась на две эпохи, две эры. До того, как кошмары Максима выплеснулись наружу, и после. Неопределенное, пропитанное смутными предчувствиями «после», темная река, скрывающая тайны на дне, под мутной, быстро бегущей водой. Водоворот.
– На чердаке? Почему вы на чердаке-то должны спать? – не могла взять в толк Вера Ивановна, и Максим не выдержал и расхохотался в голос. Арина сначала улыбнулась, а затем засмеялась тоже, хоть это и было несколько странно и даже обидно. Мать смотрела на них двоих с откровенным неодобрением, не понимая, чего она такого сказала.
– Мать, ну какой чердак, а? – пробурчал отец и покрутил пальцем у виска.
– Да, мам, не волнуйся. Наш чердак – ничего, в порядке. Я вам потом, завтра все покажу.
– Ох, Аринка, – покачала головой Вера Ивановна. Она выпустила из рук сумку и тяжело опустилась на стул. Максим подошел, подал ей руку и провел по всему номеру. Показал спальню, просторную ванную комнату и то, как включается и выключается вода.
– Обещаете, что не станете ни о чем волноваться? Я отвечаю за вас и за ваш комфорт. Если вам что-то не понравится, моя невеста меня просто укокошит. Знаете, какой у нее характер?! Ух, иногда мне даже страшно становится, откуда в ней такая твердость.
– Это она в меня, – сообщил Петр с дивана.
Арина застыла, волна изумления пробежала по ее телу, и стало жарко. Невеста. Это звучало так странно, почти неестественно, особенно из уст Максима, что могло показаться, что это только послышалось ей. Но нет, вот он стоит, смеется и смотрит на нее, небритый, усталый, родной.
– В тебя? – Крылова с возмущением фыркнула и не удостоила его словом.
– Ты ее защити, Аринку мою, – попросила она Максима. – Ведь она ж никому ничего плохого не сделала, верно?
– Верно, – совершенно серьезно ответил Максим. – Она у вас чудо.
– Что ж тогда это у вас происходит, что нам прятаться надо, а? Разве же это нормально?
– Ничего нет нормального в нашей жизни, – вздохнул Максим, подошел к Арине и взял ее руку в свои ладони. – Но я сделаю все возможное, чтобы изменить это. Я обещаю.
– А вам-то поесть дадут? Арина какая-то совсем бледная. Прямо зеленая, честное слово. Может, тут есть магазинчик, можно хоть огурцов купить, помидоров? Я бы салатик нарезала. – Вера Ивановна была простой женщиной и жизнь свою понимала просто. Утром, когда наступает рассвет, нужно вставать и идти к коровам. Каждый день существует, потому что солнце не забывает выйти из-за горизонта, значит, и нам нечего искать новизны и дуростью маяться. Приготовить еду, накормить всех своих, покрутиться по дому. Так и к ночи доберешься.
Арина ушла, и Вера Ивановна растерянно огляделась по сторонам. Слишком красивый номер, слишком чистые тарелки в шкафу, слишком белоснежные простыни. Когда в дверь постучали и затем вкатили на тележке так называемый ужин – миллион тарелок и тарелочек, открытых и прикрытых овальными металлическими крышками, – Крылова растерялась окончательно.
Наверное, поэтому, когда ее муж Петр предложил ей немного выпить, она не отказалась.
Янтарного цвета бурда, что подали в бутылке с яркой этикеткой, исписанной английскими буквами, показалась Вере Ивановне какой-то чересчур вонючей и резкой на вкус, но, на худой конец, и она пойдет. В такой-то день, как говорится, не до претензий. Лишь бы забыться.
10
Он не выпустил ее руки, так и вел за собой, словно боялся, что, если хоть на секунду ослабит хватку, она убежит или растворится в тонком ночном воздухе, как случайный призрак, залетевший на секунду в мир живых, чтобы удовлетворить любопытство[6].
