мысль — это все произошло по моей вине. Трахнуть ее, а потом оставить там — вот до чего я ее довел. До вечной панической атаки. И даже несмотря на то, что я сейчас в ярости, один ее вид затрагивает те части меня, которые я стараюсь держать в тайне.
— Я не могу заставить ее успокоиться, — говорит Мали. — Каждый раз, когда я даже приближаюсь к нормализации ее дыхания, она снова закручивается в спираль.
Лейкин схватилась за грудь, похоже, что она испытывает самую сильную боль в своей жизни.
Кэм берет ее за руки и располагает так, чтобы она была вынуждена смотреть на него. — Лей, дыши. Ты должна дышать. — Но это не помогает, и она начинает падать на пол. — Черт. Мы должны отвезти ее в больницу?
Да, я не могу этого сделать. Я не могу сидеть и ничего не делать, пока она разбивается в пух и прах. Даже если она довела меня до такого состояния, я должен что-то сделать.
Я перепрыгиваю через спинку дивана. — Двигайся.
Кэм отползает в сторону, когда я падаю на колени перед Лейкин. Она смотрит на меня с таким страхом в глазах, какого я никогда не видел. Я хватаю ее и притягиваю к себе, прижимая ее голову к своей груди, чтобы она могла слышать биение моего сердца.
— Сосредоточься на моем дыхании, — говорю я ей. — Ты потеряешь сознание, если не будешь получать достаточно кислорода, а ты этого не хочешь. Не обращай внимания на все остальное и сосредоточься на мне.
В нос ударяет запах ее шампуня, и я ненавижу то, что он все еще действует на меня. Мне очень хочется поцеловать ее в макушку, как, я знаю, она любит, но я не даю себе этого сделать. Это было бы слишком для меня.
Слишком много и слишком рано.
Проходит минута, но ее дыхание начинает успокаиваться.
— Вот и все, — пробормотал я. — У тебя получилось.
Если Вселенная хотела меня помучить, то у нее это получилось. Лежать всю ночь в своей постели и уничтожать себя мыслями о ней было бы лучше, чем это. Ощущение того, что она находится в моих объятиях, нуждается во мне так же, как я всегда нуждался в ней, напоминает хождение по натянутому канату — с высоты в тысячу футов и сотней голодных тигров подо мной.
Когда она наконец преодолевает самый сильный приступ паники, который я когда-либо видел, я чувствую, как она начинает отступать от меня, и мне приходится заставлять себя отпустить ее. Она проводит пальцами по своим волосам, напоминая мне о том, как я дергал ее раньше.
Прекрати, мать твою.
Кэм и Мали с облегчением смотрят на нас, когда мы все садимся на диван. Лейкин прислонилась к Мали, как будто только она удерживает ее в целости и сохранности, и я ненавижу тот факт, что теперь она полагается не на меня. Но, опять же, я не давал ей никаких оснований полагать, что она все еще может это сделать.
— Ладно, когда ты успокоилась, расскажи мне, что произошло, — говорит Кэм.
Ну, по крайней мере, когда он вырубит мою задницу, я получу несколько минут покоя. Но, опять же, мысли о Лейкин имеют свойство преследовать и мои сны. Остается только надеяться, что он не станет бить по ребрам. Сейчас они могут вынести не так уж много.
Глаза Лейкин встречаются с моими, прежде чем она отводит их, и я понимаю, что мне крышка. — Я даже не знаю, с чего начать.
— Хорошо бы с начала.
Мали сужает глаза за этот умный комментарий.
— Черт, ладно, — вздыхает Лейкин. — Мне кто-то угрожает. С тех пор, как я уехала.
У Кэма отпадает челюсть. — Что за хрень? — Он поворачивается ко мне. — Ты знал об этом?
Я не могу понять, радуюсь ли я тому, что речь идет не обо мне, или беспокоюсь о том, что еще могло привести ее в такое состояние. — Я не знал до сегодняшнего вечера. Она держала этот маленький секрет при себе, как будто мы не имеем права знать.
— Не будь придурком, — усмехнулась Мали. — Я люблю тебя. Ты мне как брат. Но я не собираюсь сидеть здесь и слушать, как ты грубишь ей.
Конечно, блядь, нет. Неужели она не понимает, что Лейкин бросила и ее тоже? Что даже то, что они были лучшими подругами большую часть своей жизни, не имело для нее достаточного значения? Как будто в тот момент, когда Лейкин вернулась, Мали ослепла от всего этого, и они снова стали такими, какими были всегда.
Только не со мной.
Я не дам ей силы снова так сломать меня.
Вместо того чтобы извиниться, я показываю Мали средний палец.
— Хочешь, чтобы тебе засунули это в задницу? Потому что это можно устроить, — угрожает она.
— Ладно, — вмешивается Кэм. — Нам не нужно, чтобы вы сейчас нападали друг на друга. Лейкин, что ты имеешь в виду, когда говоришь, что кто-то угрожает тебе?
Ее дыхание затруднено, что является следствием гипервентиляции. — Они знают о том, что случилось с Монти. Поэтому я и ушла. Они угрожали, что если я не уеду, то Хейса обвинят в убийстве. — Она снова начинает плакать. — Я не могла этого допустить. Слишком много людей, которые были бы опустошены этим.
Я закатываю глаза, заставляя себя отвести взгляд. Дело не в том, что я не ценю то, что она сделала для меня. Какая-то часть меня ценит, но ее пересиливает гораздо большая часть, которая просто хочет крикнуть ей в лицо, что она должна была сказать мне об этом.
— Лей, дыши, — напоминает ей Кэм, и она снова начинает делать длинные медленные вдохи, чтобы успокоиться. — Мне кажется, в этом гораздо больше смысла, чем в том, что ты просто случайно ушла, но почему ты не пришла к нам? Мы могли бы тебе помочь.
— Потому что мне не разрешили, — объясняет она. — В моей машине лежал конверт с фотографией, сделанной в ту ночь. Явное доказательство того, что Монти был мертв, а Хейс был замешан в этом. А на обратной стороне конверта были три правила, которым я должна была следовать, если хотела, чтобы он не попал в тюрьму.
— Какие три правила? — спрашивает Кэм, чтобы мне не пришлось этого делать.
Лейкин перечисляет их так, словно они выжжены в ее мозгу. — Уехать от Хейса и покинуть Колдер-Бей. Не вступать в контакт. И, наконец, не позволять ему узнать, что я уехала по какой-либо причине, кроме как по собственному желанию. Я
