«Может, мы все-таки уберемся отсюда, а?»
Дэвид Эллиот побежал. Он бежал по вертикали, как бежал весь сегодняшний день, не приблизившись при этом к свободе ни на шаг. Но, будем справедливы, и ни на шаг не скатываясь к плену.
На девятнадцатом этаже он легко перескочил натянутый кабель. На семнадцатом услышал, как кто-то — кажется, даже не один — грохнулся, зацепившись об этот кабель. Слабо улыбнувшись их воплям, Дейв вывернул на ступени два ведерка скользкого жидкого мыла.
Добравшись до этого места, его преследователи разразились бранью. Точнее, бранился один. Остальные кричали и стонали — кто-то что-то себе сломал. Дейв услышал крики боли и подавил смешок.
На пятнадцатом этаже он услышал бессвязные, но все равно радующие ругательства того, кто этажом выше потерял туфли в вязких объятиях быстросохнущего резинового клея. Его ругательства, насколько мог судить Дейв, были глубоко прочувствованными — и тем более ценными благодаря их искренности.
Напротив, тот, кто не вовремя оказался у микроволновки, не ругался. Он просто скулил. Дейву подумалось: этот, должно быть, в состоянии шока. Вероятно, ему требуется врач, и поскорее. Плохо. Впрочем, жить он будет. Ничего особенного там не было: просто небольшая микроволновка, простенькая модель, украденная из комнаты отдыха для служащих. Дейв засунул в нее пару двухлитровых бутылок диетической кока-колы и притащил микроволновку к аварийному выходу. Пробегая мимо, Дейв нажал на кнопку. Сорок семь секунд спустя прозвучал взрыв, и обжигающе горячая кола вместе с осколками разлетевшейся дверцы микроволновки вывела из строя еще одного преследователя.
Дейв все это слышал на бегу: гневные вопли пострадавших, их площадную брань, их крики о помощи — и смеялся.
На тринадцатом этаже (по логике здешнего управляющего — на четырнадцатом) Дейв оставил бутылку с чистящим раствором. Озарение заставило его примотать к ней скотчем коробок краденых спичек.
Поскольку преследователи из осторожности замедлили шаги — и совершенно напрасно, поскольку эти невинные на вид скомканные листы бумаги были ровно тем, чем и казались, — у Дейва было вполне достаточно времени, чтобы опорожнить бутылку, чиркнуть спичкой и, покидая этаж, бросить ее в лужицу моющего средства. Когда оно вспыхнуло и взорвалось, Дейв больше не мог сдерживаться.
Последним, что слышали преследователи, был его смех, низкий, раскатистый смех, безграничная радость, хохот искреннего удовольствия, заполнивший собою лестничный колодец. Они остановились, вопросительно поглядели друг на друга и покачали головой.
Два кусочка покрытого эмалью латунного колечка музыкально звякнули, подпрыгнув по походному столу полковника Джона Джеймса Крютера. Полковник подобрал их, поднес к свету и, сощурившись, осмотрел. Потом он поцокал языком, почесал за ухом и нахмурился.
— Ну чё, лейтенант, так и будем тут стоять, как будто канарейку слопали, или все-таки расскажете мне, что это за штуковины?
— Это знаки различия, сэр. Знаки различия русского офицера.
Дейв не сумел скрыть довольства в голосе. Точнее, и не пытался.
Крютер потер щеку. Он посмотрел на Дейва, потом снова перевел взгляд на две латунные эмблемы.
— Вроде это не какая-нибудь мелкая сошка. Возможно, майор.
— Так точно, сэр. Это именно майорские знаки различия.
Дейв положил на стол полковника сложенный листок бумаги. Крютер посмотрел на него, словно на дохлую крысу.
— А это еще чего, рождественское письмо Санта-Клаусу?
— Никак нет, сэр. Это имя капитана вьетнамской армии, одного из наших верных союзников. Майор назвал его мне незадолго до своей безвременной кончины.
Дейв прикусил язык. Пришлось. Иначе он расхохотался бы.
Крютер развернул листок и кивнул. Он постучал по пачке «Кэмела» без фильтра, вытряхнул оттуда сигарету, щелкнул ногтем по спичке, затянулся и нахмурился.
— Ну и как, молодой лейтенант Эллиот, вы умудрились совершить этот чудесный подвиг?
Дейв улыбнулся во все тридцать два зуба.
— Ну, сэр…
Его переполнял смех, поднимающийся из самых глубин его естества.
— …я просто подумал…
Дейв даже покраснел, так он старался сдержаться.
— …что жить…
Дейву никак не удавалось загнать смех поглубже.
— …намного приятнее…
Нет, можно и не пытаться.
— …чем умирать!
Смех вырвался на волю.
Мамба Джек запрокинул голову и расхохотался вместе с Дейвом.
— Ну-ну-ну, лейтенант, неплохо сделано. Честно вам говорю. Отлично, отлично. Возможно, мы с вами стоим в начале чу-удесной дружбы.
3
19.03
Дэвид Эллиот вышел из лифта на сорок пятом этаже.
«Пришло время вернуться на место преступления. Если какие-нибудь ответы существуют, искать их надо там».
Та часть, где обитало руководство «Сентерекса», была заперта. Секретарша в приемной давно уже ушла, да и все остальные секретари отправились по домам в шесть вечера. Правда, в это время кто-нибудь из начальников-трудоголиков мог все еще околачиваться здесь. Обычно кто-нибудь и околачивался. Дейв надеялся, что не столкнется ни с кем из них, но был вполне готов в случае встречи разобраться с ними.
Он вставил свой ключ в замок, повернул его и надавил.
«Ну как, ты рад, что Берни не установил тут одну из этих штуковин, которые отпираются электронными карточками? Такая фиговина автоматически записывает личные данные всех, кто входит и выходит через нее».
Дейв быстро пересек приемную и свернул налево, в коридор, ведущий к кабинету Берни Леви. А потом, повинуясь внезапному импульсу, он остановился, развернулся и побежал на восток, туда, где двенадцатью часами ранее прятался от пуль Рэнсома и Карлуччи.
Ремонтные работы были проделаны безукоризненно. Дыры от пуль заделаны, обои подклеены, и нигде не видно ни царапины.
«Никаких следов. Если ты попытаешься продемонстрировать кому-нибудь доказательства того, что произошло здесь этим утром, он просто посмотрит на тебя и покачает головой. „Бедный старина Дейв, — скажет он, — совсем умом двинулся“».
Дейв посмотрел на ковер, на то место, где пролилась кровь Карлуччи. Никакого пятна, никаких доказательств, никаких намеков на то, что на этом самом месте умер человек. Ковер заменили другим, точно такого же оттенка, с точно таким же ворсом и даже с точно такой же степенью изношенности, что и остальные ковры в этом коридоре.
«Высокопрофессиональная работа. Но неужели ты ожидал меньшего от мистера Джона Рэнсома и компании?»
Дейв повернул обратно к кабинету Берни и, войдя в приемную, чуть не столкнулся с доктором Фредериком Л. М. Сэндбергом во всем его великолепии.
Сэндберг сделал шаг назад, бросил взгляд через плечо — и взял себя в руки. Он произнес с патрицианской вежливостью:
— Добрый вечер, Дэвид.
— Здравствуйте, док.
Доктор Сэндберг был старейшим членом совета директоров «Сентерекса». Несколько лет назад он ушел с поста декана медицинского факультета Йеля, но по-прежнему вел частную практику. Круг его клиентов был ограничен высокопоставленными управленцами, и он был очень хорошим и очень дорогим врачом. Настолько хорошим, что был личным врачом Берни, Дейва и большинства руководящих работников «Сентерекса».
— Как прошел сегодняшний вечер, Дэвид?
Тон Сэндберга был мягким, ровным, неподражаемо воспитанным.
— Бывало и лучше.
Сэндберг мягко улыбнулся.
— Да, я слыхал.
Дейв скривился.
— Как и все остальные, я полагаю.
— Да, пожалуй. Берни созвал сегодня в конце дня заседание совета. Надо ли говорить, что вы были единственным пунктом повестки дня?
Доктор провел рукой по безукоризненно выбритой щеке, словно собираясь подчеркнуть следующую реплику. Но Дейв заговорил первым.
— Док, вы же знаете меня. Вы наблюдали меня, самое меньшее, пять лет. Вы знаете меня как облупленного.
Сэндберг взглянул поверх своих очков в золотой оправе.
— Да, это так.
— Тогда вы знаете, что я не псих.
Сэндберг улыбнулся исключительно профессиональной улыбкой.
— Конечно знаю. И, Дэвид, я должен вас заверить, что ни я и никто иной не думает, что вы на самом деле… — он сморщил свой аристократический нос из-за того, что приходится использовать такое неподобающее, такое немедицинское слово, — псих.
— История о внезапно проявившем себя препарате. Так?
— Это не просто история, Дэвид. Я видел доказательства. Агент Рэнсом…
— Агент? Так он назвался?
Марк тоже употребил это слово.
— Он не просто назвался. Он действительно федеральный…
— Он лжет. Он — наемный убийца.
Лицо Сэндберга исполнилось одновременно и сочувствия, и жалости. Под красновато-коричневым спортивным жакетом у него был канареечно-желтый жилет. Не жилетка, а самый настоящий жилет. Лишь человек с его стилем и внешностью мог позволить себе надеть такое диковинное произведение портновского искусства. Сэндберг запустил руку в один из карманов жилета.
