злобы исчезли сами собой, растворились где-то в глубине меня. Единственное, что от них осталось – это вот эти несколько тысяч слов. Я не простил её, если и было за что прощать, но в тоже время перестал строить коварные замыслы об её уничтожении. Не помню, чтоб я даже перечитывал это письмо. Кажется, я не прикасался к нему с того дня, когда поставил точку. Вместе с письмом иссякла и моя ярость, моя боль, а также всякое желание как-то вредить ей. Прозвучит странно, но после написания письма мне стало действительно наплевать на неё. Возможно, в процессе написания я сам себе внушил эти мысли, повторяя их на протяжении многих дней. В любом случае, терапия, если позволите этот так называть, удалась, хотя я вовсе не хотел этого. Я начал писать письмо с ярым желанием создать нечто такое, что сможет заставить её кричать от боли, но закончил с равнодушием. В процессе работы бумага забрала всё плохое, что породило разбитое сердце. Я пришёл в себя, будто проснулся, и, трезво оценив ситуацию, с отвращением вспомнив свои клятвы в тот день, когда Эдди вытаскивал меня, залитого слезами и кровью, из ванной, пришёл к выводу, что оно того не стоит. Как бы плохо мне ни было, это совершенно не повод причинять ей боль тоже. Это размышления ненормального, но я и есть ненормальный. Я не рассчитываю, что вы поймёте меня – вас не было рядом, когда по ночам я лил слёзы, с тоской думая о ней. Вы не чувствовали, как сильно билось у меня сердце, когда я видел её. Вы даже представить себе не можете, как часто я мысленно произносил её имя и звал, звал, умоляя быть ближе ко мне, обещая защитить от всего. Я не призываю кого-то верить, а уж тем более стараться понять. Поддержка тоже не нужна, ведь всё, что было, я уже выплакал и теперь вспоминаю это непонятно зачем.
Несколько раз я, когда одиночество превращалось в яд, приходил в комнату к Эдди, подобно тому, как грешник приходит на покаяние к священнику.
Он усаживал меня куда-нибудь и начинал приводить доводы в пользу того, почему я зря так убиваюсь.
– Девушки абсолютно одинаковы, – говорил он. – Им нравится, когда об них вытирают ноги, когда с ними несправедливо плохо обращаются, но потом, и это самое важное, им необходимо некоторое время давать ласку, заботится, делать вид, что любишь. Ты можешь унижать девушку сколько угодно, но потом обязательно нужно сделаться белым и пушистым. Да, это жестоко, но, к сожалению, именно так это сегодня работает. Возможно, это пошло ещё из древности. Ты думаешь, наши предки знали что-то о романтике и хорошем обращение с девушками? Да они их по голове дубинами били и делали, что хотели! Вот и получается, что девушкам сегодня наплевать на тех, кому они действительно дороги, зато сами она осыпают любовью всяких подонков. Не все, конечно же, но напороться на именно девушку очень легко. Ты знаешь о правиле трёх дней?
Я помотал годовой.
– В общем, методика простая. Три дня ты беспрерывно общаешься с девушкой, говоришь ей комплименты, интересуешься её жизнью ну и так далее. А затем три дня игнорируешь её, не пишешь вообще, стараешься избегать в реальности. Девушка, разумеется, начинает нервничать и думать: а что случилось? Почему всё так резко поменялось? Ты заставляешь её думать о себе чаще, просто избегая общения и вынуждая её тоже прилагать усилия для сближения с тобой. Ты как бы показываешь свою независимость и личную жизнь, а девушка понимает, что ради тебя ей тоже необходимо шевелиться.
– Но я не могу так, Эдди, – вздохнул я. – Я хотел общаться с ней каждый день, понимаешь? Я бы так и делал, если б мог. Я боялся надоесть ей, но всё при первой же возможности писал ей. Не могу я игнорировать дорогого мне человека.
– А ты думаешь, что мне это легко давалось? Но это нужно. Посмотри – то, что мы с Софи теперь вместе, результат тактики трёх дней. Это работает, что с этим поделать?
Я промолчал. Конечно, Эдди знал о личной жизни и о девушках намного больше моего, так кто я такой, чтобы спорить и высказывать собственное мнение? История с Леной доказала, что я ни черта не понимаю ни в отношениях, ни в любви, ни в девушках. Что в этом плане я полная бездарность. А потому мне следовало заткнуться, засунуть своё мнение в вопросе девушек куда подальше, и молча слушать то, что мне говорит человек более опытный, тот, кто обладает кое-какими принципами, благодаря которым он, вероятно, нашёл действительно хорошую девушку, пока я остался с перебинтованной рукой и пустой грудной клеткой.
– Я тебе рассказывал о серьгах? – спросил Эдди.
Я помотал головой, а он рассказал мне, как года три назад ухаживал за девушкой, с которой познакомился в летнем лагере. Для Эдди это оказался первый опыт влюбленности:
– Я тогда был пухлым таким и наивным, – рассказывал он смеясь, закинув руки за голову. – Влюбился моментально, стоило мне только увидеть её, вот прям как у тебя с Леной было. И вроде как и она меня тоже полюбила, хотя на самом деле я просто был ей симпатичен. Я тоже ничего не понимал в этом, действовал под нахлынувшими эмоциями и вполне был доволен жизнью. Мы с ней начали встречаться, хотя в силу большого расстояния между нами иногда возникали трудности. Каждый день я писал ей, говорил, как сильно люблю, она мне отвечала тем же, и всё, вроде как, шло хорошо. И дарил я ей многое, то есть по полной старался показать, насколько сильны мои чувства. Однажды я ей и подарил эти самые серьги. Не помню точно, во сколько они мне обошлись, да это и не самое важное, но сумма действительно была для подростка моего возраста немаленькая. Я это говорю для того, чтобы ты понял, что я эти чертовы серьги не в "Вулворте" за пять долларов купил.
– Да понял я, понял! Дальше-то что было?
Эдди усмехнулся.
– Дальше? – переспросил он. – Дальше мы немного поссорились. Виноват был я, признаю. После ссоры мне стыдно стало, всё-таки я её любил по-настоящему. Решил извиниться, вернуть всё, но она не захотела. Просто сказала, что не хочет больше со мной общаться и всё. Попросила не писать ей и вообще постараться забыть. Я, конечно, удивлён был, принялся писать, как сильно я её люблю и всё такое, а ей плевать – просто отвечала, что больше
