Однако неприятный осадок от разговора с Праттом держался до вечера. Стараясь избавиться от него, Роберт проторчал у телевизора до тех пор, пока осоловевшее сознание не объявило забастовку. Лишь тогда, с трудом справившись с кнопкой «дистанционки» и выключателем торшера, он доплёлся до кровати и рухнул в нее, чудом успев увернуться от коварно напавшей стены. И мгновенно отрубился.
Позже, пытаясь восстановить в памяти, как всё началось, Роберт снова и снова изумлялся, что в ту ночь он проснулся не от шума или прикосновения. Его разбудила тишина. Он присел на кровати, пытаясь осознать, что прервало сон. В окружающей атмосфере присутствовала некая странность, настолько чудовищная и невозможная, что никак не удавалось ее определить, зафиксировать. Она растворилась в действительности и перемешалась с ней. И вдруг Криспен понял. В мире воцарилось безмолвие. Оно являлось таким абсолютным и полным, как бывает, наверное, только на дне глубочайших подземелий или в вакууме. Отсутствовали обычные городские шумы, не текла вода по трубам, не шуршали тараканы на кухне, не тикали часы на столе. Не слышно было вообще ничего. «Господи, — в испуге подумал Роберт, — я оглох». Для проверки он щёлкнул пальцами, и это грянуло, как орудийный салют.
Он немного успокоился и перевёл любовный взгляд на рубашку фирмы «Хоррор», висевшую на плечиках на ручке шкафа. Её заливало лунное сияние; казалось, вокруг неё вспыхнул нимб. «Хороша, — восхитился Криспен, откидываясь на подушку, — ах, как хороша». Внезапно ему почудилось, что, когда вешалка уходила из поля зрения, рукава сорочки пошевелились. Он вновь уставился на покупку. Та висела совершенно неподвижно. Роберт медленно, очень медленно отвел взор. Что за чёрт?! Теперь он мог бы поклясться, что краем глаза уловил волнообразное движение, пробежавшее по лёгкой материи. Может быть, сквозняк? Нет, всё закупорено. Он приподнялся на локтях и стал неотрывно смотреть на рубашку. Несколько минут они, казалось, испытывали терпение друг друга. Вдруг обшлаг правого рукава медленно, по миллиметру приподнялся и уставился на Криспена, как пушечное жерло. Второй рукав чуть согнулся в локте. Острые концы воротника шевельнулись и застыли торчком, вертикально, как уши насторожившегося зверя. А ещё через минуту рубашка дёрнулась, полы взвились в воздух, и она забилась в неистовых корчах, как сумасшедший в пляске святого Витта.
Сколько это продолжалось? Криспен не знал, заворожённый чудовищным танцем. Вдруг на него океанской волной обрушилась лавина звуков: гудки, свистки, шарканье ног пешеходов, отдалённый женский визг, обрывки музыки, собачий лай. Девятый вал какофонии затопил спальню и смыл липкую паутину безмолвия. Когда он чуть отхлынул, Роберт встал, нашарил в темноте тапочки и подошел к рубашке. Та висела неподвижно и безжизненно. Он протянул пуку и потрогал гладкую, чуть прохладную ткань. Перед глазами поплыли разноцветные круги…
Звон возник ниоткуда, крепчал, ширился, заполнял Вселенную и, похоже, намеревался вырваться за её пределы. Криспен сел на ложе и помотал головой. Будильник надрывался из последних петушиных сил. Роберт пожалел самозабвенный агрегат и отключил звонок. «Неужели это был всего лишь сон? — с облегчением подумал он. — Вот так и сходят с катушек. А вообще, неудивительно после дурацких предостережений Дика. Но хорошая порция ужаса всё же лучше, чем обычный бессвязный бред. Взбадривает».
На службе привычное безразличие окружающих оказалось даже приятно после вчерашнего ажиотажа. Во всяком случае, можно было немного расслабиться, в чём Роберт весьма нуждался. Мистер Чайф, с которым он столкнулся в лифте, отправляясь на обед, даже его не узнал. «Ничего, голубчики, — думал Боб, гоняя «мышку» по столу, — посмотрим, как будете вести себя завтра».
Сны его были сладки и наполнены видениями реванша. Кажется, в ходе одного из них он занимал место Чайфа, переводил бывшего шефа в личные референты и за каждое прегрешение гонял его, как пенсильванского козла. Ближе к финалу Боб соблазнял дочь шефа и обеих его хорошеньких племянниц, а тот долго и униженно благодарил его за внимание к своей семье.
Действительность не обманула ожиданий Криспена, и весь день вокруг бурлила публика. Он попеременно чувствовал себя топ-моделью и самозванцем. «Интересно, — размышлял он, — насколько хватит действия рубашечки?» Пока, по крайней мере, оно не иссякало. Похоже было на то, что половина конторы, уже видевшая его, привела посмотреть на него друзей и родственников, а вторая половина, позавчера не успевшая на представление, спешила заполнить сей пробел.
Домой Криспен вернулся порядком измотанным и выжатым, как бельё на веревке. Он вознаградил себя за переживания (довольно приятные, но всё еще непривычные) тортом-мороженым и, вывалив его на тарелку, умял в одиночестве под боевик о похождениях суперсыщика Филипа Марлоу среди из рук вон плохо стреляющих злодеев и сексуально озабоченных дамочек. Потом он снял с полки первую попавшуюся книгу (это оказался сборник комиксов о своеобразных радостях склепа) и немного полистал. Наконец он решил, что программу дня можно считать исчерпанной, и с блаженным вздохом опрокинулся на ложе.
Роберта разбудил какой-то шорох. Вот так всегда: если особенно устал, то, едва уснёшь, как что-нибудь обязательно разбудит — гудок ли машины за окном, внезапный ли приступ безумия у пьяного соседа сверху — и после этого сколько ни повторяй себе: «спать, спать», ничто не помогает. Ночной дом полон загадочных скрипов, стуков, шелеста, неритмичных шлепков, поразительно напоминающих шаги босых ног — или лап? Никому еще не удалось внятно и вразумительно объяснить природу этих звуков, но каждый из них ударяет по взбудораженным нервам, как взрыв. Вот и попробуй тут вновь отключиться. Так и маешься до света, и только ранним утром проваливаешься в забытье, более похожее на хмельное, и просыпаешься с чугунной головой.
Роберт прислушался, не раскрывая глаз. Никакого шума, кроме приглушённого жужжания улицы. Не смотри, ни к чему, засни, убеждал он себя. Смежи веки, погрузись в дрёму, отдайся объятьям Морфея, черт возьми. Чтобы расслабиться, он начал представлять поочерёдно всех знакомых девушек в самых рискованных позах. Это было приятно, но релаксация не наступала. Тогда он принялся вспоминать в мельчайших подробностях служебную документацию. Этот приём был надёжнее, и Боб уже чувствовал, как его «я» отступает, растворяется в мутных водах подсознания… И тут шорох раздался вновь. На сей раз он прозвучал резче, настойчивее. Казалось, некто или нечто задалось целью во что бы то ни стало разбудить его. «Нужно раскрыть глаза и проверить, что там», — убеждал себя Роберт — и не мог исполнить собственный приказ. Тело не повиновалось. Шелест повторялся и становился громче. По спине побежали мурашки, в конечностях ощущалась противная слабость.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
