«Да, — поёжился Роберт, — внушает уважение. Какая первобытная сила! Не завидую я коллегам, которые будут смотреть на это со стороны. По крайней мере, сзади и, во всяком случае, первое время, пока не привыкнут. А может быть, так и надо? Вдруг это и есть тот всегда ускользавший от него неожиданный ход, который требуется, чтобы начать карьеру? Впечатление рубашечка производит и запоминается, это уж точно. Жаль, что нельзя надевать одну и ту же сорочку каждый день, но уж через сутки он её носить будет, пока не приестся. Хотя непохоже, чтобы её действие когда-либо полностью прекратилось. Хорошо, что это не печать, а вышивка, краски долго не потускнеют. Но всё-таки — что за экспрессия! Интересно бы узнать, кто художник».
Криспен, преодолевая внутреннее сопротивление, протянул руку к хищной обновке, распахнул и нашёл ярлычок, пришитый у основания воротника. Никакого имени дизайнера там, конечно, не было. Отсутствовали, впрочем, и обычные правила по уходу за изделием. Наличествовали название производителя, довольно своеобразное — «Фирма «Хоррор»» — и странный символ, состоящий из извилистых линий и отдалённо напоминающий многолучевую звезду, переболевшую в детстве полиомиелитом. «Мда, — подумал Криспен, — способности этих ребят в ономастике явно уступают их живописным талантам».
В ту ночь он спал плохо — видимо, сказалось перевозбуждение. В полудрёме он брел нагой сквозь джунгли, и окружающая фауна текла справа и слева, накатывала сзади и гнала, гнала, отсекая боковые тропинки стеной колючего кустарника и переплетением лиан в руку толщиной. Наконец он оказался у широкого и глубокого рва, до краёв заполненного костями и черепами. Приглядевшись, он понял, что это останки животных: одни умерли сравнительно недавно, и их остовы ещё покрывали ошмётки мяса, другие, судя по их виду, скончались уже многие годы тому назад. Из-под земли, из недр чудовищного кладбища раздался громовой голос, который мерно произносил неведомые слова. В такт речи приподнялись, опираясь на обломки конечностей, скелеты, заскрежетали пеньками зубов обнажённые челюсти, вся опрокинутая гора смерти зашевелилась. Сзади, охватывая овраг кольцом, приближался, нарастая, топот и рёв.
Бежать было некуда, и Роберт ускользнул по единственно оставшейся тропе — в явь. Но, видимо, проснулся он не до конца, очертания комнаты колыхались в зыбком мареве, запертая дверь приоткрылась, и в щель просочилось-протекло не имеющее чёткого облика нечто, бесформенное облако белого плотного тумана. Вытянувшись в высокий узкий цилиндр, оно обошло помещение по периметру, несколько задержавшись у висящей на вешалке новой сорочки. «Надо же, — усмехнулся про себя и в бреду сохранивший проблески юмора Роберт, — и ему понравилась». По мере продвижения визитёра воздух в комнате густел, тяжелел, словно перед грозой, и наполнялся странными ароматами.
Завершив путь, клубящийся столб резко изменил характер перемещений, медленно направившись в глубь спальни. Как это и всегда бывает в полусне, Роберт осознавал происходящее, но не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой, ни даже пальцем. Язык тоже не повиновался и, казалось, присох к гортани. Между тем ночной гость после непродолжительных поисков, сопровождавшихся хаотическими рывками из стороны в сторону, обнаружил какую-то ему одному ведомую точку, утвердился в ней основанием и начал быстро вертеться, разрастаясь, ширясь и заполняя собой помещение. Белёсая муть закупорила рот и ноздри, не давая дышать. Глаза Криспена полезли из орбит, рёбра выгнулись и затрещали в тщетном усилии помочь лёгким добыть хоть глоток кислорода. Оцепенение спало, он бился в агонии и слышал, как скрипели кроватные пружины.
И вдруг всё прекратилось. Отчаянно звенел будильник. Роберт приподнялся с постели. Комнату заливало утреннее солнце, дверь была закрыта, и лишь рубашка фирмы «Хоррор» чуть покосилась, что, впрочем, легко объяснялось естественными причинами.
Весь день Криспен, а точнее, новый предмет его туалета находился в центре внимания. Можно даже сказать, они произвели фурор. С момента появления его в холле знакомые и полузнакомые сотрудники и, в особенности, сотрудницы под самыми надуманными предлогами забегали в его отдел, чтобы своими глазами увидеть шедевр портновского искусства. Роберту даже почудилось, что именно в этом состояла главная причина вызова к большому боссу, заместителю генерального директора мистеру Чайфу, который минут десять вышагивал вокруг, расспрашивал о жизни и работе, но ничего существенного так и не произнёс. И хотя первое впечатление должно было к тому времени схлынуть, при расставании мистер Чайф выглядел всё еще потрясённым. Как бы то ни было, это оказался первый за четыре года работы на фирме случай, когда про Криспена вспомнили наверху. Похоже, приобретение начало окупаться. Роберт ощущал прилив энергии. Его пальцы так и порхали по клавиатуре. О былом кошмаре напоминала лишь лёгкая головная боль.
И только единственный приятель, Ричард Пратт из отдела маркетинга, заглянув в конце дня, постарался, по старому доброму обычаю всех друзей, испортить Криспену настроение:
— Привет, Боб! Дай-ка рассмотреть твою обновку. Да. Поздравляю. Классный прикид. Впечатляет. Собственно, вкус у тебя всегда был. В отличие от интеллекта. Как, говоришь, фирма называется?
Роберт ответил, слегка обиженный, хотя пора было бы ему и привыкнуть к подколкам Пратта.
— Никогда не слышал. А сколько стоила? Недорого, учитывая качество вышивки. Не настораживает?
— Нет, Дик. Производитель неизвестный, потому и цена низкая. А вообще, это беспокойство о ближнем для тебя очень характерно. Уверен, что если бы я продал рубашку тебе, с ней бы сразу же всё оказалось в ажуре.
— Ошибаешься, Боб. Я не куплю ее у тебя даже со скидкой. Мне не нравится название производителя, не нравится рисунок, а главное — не нравится то, как здорово они подходят друг другу. По-моему, надеть это мог бы только сумасшедший.
— Почему? Ведь ты только что хвалил мой вкус.
— Не могу тебе объяснить. Однако интуиция подсказывает: с сорочкой что-то очень и очень не так. Я просто всей кожей ощущаю исходящие от неё эманации, и мне они не нравятся. Если хочешь, можешь назвать это шестым чувством. Послушай, Боб, отправь её в шкаф, и пусть висит. Не носи ее больше.
Кто-нибудь другой мог принять Пратта за психа, религиозного маньяка или жалкого адепта уфологии с трясущимся от полового бессилия объективом фотоаппарата, но Роберт слишком давно, ещё со школы, знал его. Просто Дик терпеть не мог, когда кто-либо, кроме него, оказывался в центре общественного интереса, и был готов на всё, чтобы обратить на себя взоры окружающих, особенно, девочек. Ничего не оставалось, как прощать старому приятелю эту слабость и не реагировать на бредни. Если что-то и представилось ему, то жуткая картина выглядела так: вот они с Робертом входят в бар, и на кого же обращаются взгляды красоток? Уж во всяком случае, не на нашего остряка и ловеласа. Поэтому он в панике и понёс первое, что родилось в его бедноватом воображении.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
