Пятаков и Сокольников. С сентября в Германии находился Уншлихт, занятый формированием “красных сотен” (известных также как “сотни Уншлихта”) и секретной службы; там же неоднократно появлялись Берзин, Трилиссер и другие высокопоставленные руководители разведки. Конкретная дата восстания, которое должно было начаться с провокационных стычек с полицией, была назначена на 9 ноября. В преддверии этого в Германию выехала нелегальная делегация РКП (б) в составе Пятакова, Радека, Шмидта и Крестинского, двое последних отправились туда вместо планировавшихся ранее Куйбышева и Рудзутака. Радек выполнял функции политаческого руководителя, нарком труда Шмидт занимался созданием немецких советов, а член ЦК РКП (б) Пятаков отвечал за обеспечение координации и связи. Главным военным советником германских красных частей являлся П. А. Скоблевский, всего же в страну прибыло несколько сотен советских специалистов и советников, большинство из которых были военными и разведчиками.
Следует помнить, что СССР совершал все это в дружественном государстве, с которым у него имелись дипломатические отношения, торговый договор и соглашение о военном сотрудничестве. Более того, в 1923 году Германия являлась практически единственным “окном” в дипломатической изоляции Советского Союза, и все же подготовка к экспорту революции шла полным ходом, хотя Политбюро и испытывало определенные сомнения в ее осуществимости. В Москве дважды откладывали начало восстания, но, наконец, окончательное решение было принято. Все ожидали победных реляций Радека, однако в назначенный срок не произошло ничего. Убедившись в иллюзорности своих планов, эмиссары Коминтерна и руководители германской компартии проявили здравый смысл и остановили восстание. К несчастью, в Гамбург курьер с приказом об отмене выступления прибыл слишком поздно. Дисциплинированные немцы начали действовать точно в срок, но при отсутствии поддержки извне понесли большие потери и смогли продержаться против рейхсвера и полиции только три дня.
Ряд исследователей утверждает, что для советской разведки провал октябрьского восстания имел неожиданные и, как ни странно, благоприятные последствия. По их мнению, политический отдел берлинской полиции 1А якобы остался в непоколебимом убеждении, что все это явилось делом рук исключительно ГКП и Коминтерна, и что СССР как дружественная держава никогда не отважился бы на столь вопиющую акцию. Как следствие, все внимание полиции было поглощено коммунистами. Немцы не занимались серьезной разработкой советских спецслужб, поскольку полагали, что те просто используют территорию Германии в качестве плацдарма для работы по другим регионам, против чего никаких возражений не возникало. После этого ИНО и Разведупр приступили к работе уже без оглядки на скорую победу революции, а ориентировались на приспособление к условиям, как тогда считалось, “временной стабилизации капитализма”, хотя некоторых разведчиков все же перевели в более спокойную Австрию. В действительности все обстояло несколько иначе. Полиция Веймарской республики отнюдь не страдала близорукостью или наивностью и уже осенью 1923 года выявила если и не все детали событий, но их основную канву. Сравнительно малая известность этого факта объясняется простым стремлением германского руководства не афишировать перед всем миром свою осведомленность относительно подлинных организаторов беспорядков. Позднее Берлин получил ряд дополнительных доказательств участия Москвы в ноябрьском восстании, прежде всего от порвавшей с партией одной из руководительниц ГКП Рут Фишер. Некоторое время спустя был арестован и фактический командир “немецкой Красной Гвардии” Скоблевский. Весной 1925 года в Лейпциге над ним намечался суд, в преддверии которого ОГПУ арестовало двух переводчиков и одного дипломата из посольства Германии в Москве по обвинению в подготовке покушения на жизнь Сталина и Троцкого. Это позволило сторонам обменяться “пленными” и постепенно свести скрытый конфликт к минимуму. К августу 1925 года отношения СССР и Веймарской республики практически нормализовались, хотя никогда в дальнейшем они уже не были столь хороши, как до ноября 1923 года.
Несмотря на перечисленные инциденты, в продолжение всего периода времени между двумя мировыми войнами Германия являлась действительно надежной базой для развертывания операций советских разведывательных служб в Европе. Берлин оказался именно тем местом, в котором агенты ИНО впервые проникли в посольство Великобритании, а агенты Разведупра — в посольства Японии и США. На протяжении нескольких лет советская военная разведка получала информацию от двух дочерей начальника отдела сухопутных войск рейхсвера генерал-полковника Курта фон Хаммерштейн-Экворда, которых редактор коммунистической газеты “Рота фане” Вернер Хирш убедил в важности их работы для победы революции. Молодые женщины тайно фотографировали документы, с которыми работал дома отец, а также записывали содержание его разговоров с посетителями. В числе прочего, по этому каналу Разведупр довольно стабильно получал добытые разведкой рейхсвера сведения о вооруженных силах европейских государств. Также на Запад были ориентированы действовавшие в Берлине “Германо-советская торговая компания” (“Дерутра”), “Германосоветская нефтяная компания” (“Дероп”) и “Гарантийный и кредитный банк для Востока” (“Гаркребо”). Естественно, речь идет не об их уставных задачах, а о прикрытии разведывательных операций.
Важнейшую роль играло размещение в Германии наиболее эффективных подпольных мастерских по изготовлению документов для Коминтерна и спецслужб СССР, известных также как “пасс-апарат”, или “пасс-централь”. Формально этот аппарат считался нелегальной структурой ГКП и был создан в течение 1919–1920 годов, в 1921 году подвергся разгрому, однако вскоре был восстановлен и реорганизован. Вопреки названию, его продукцией являлись не только паспорта, но и все сопутствующие человеку в обыденной жизни документы, легализующие его образование, работу, воинскую службу, социальное страхование, уплату налогов и иные вехи жизненного пути. Паспортная линия являлась жизненно необходимым инструментом для внедрения нелегалов и обслуживалась разветвленной сетью источников. Специалисты этого профиля, или, на сленге разведки, “сапожники” при изготовлении документов использовали информацию о чернилах, которыми вносились записи в различные периоды времени, о распространенных в той или иной местности именах, о дефектах печатей, об особых требованиях полиции к регистрации граждан и многих других аналогичных деталях. Ежегодно в период с 1927 по 1933 годы в мастерских “пасс-аппарата” изготавливались по 400 комплектов разного рода документов. В одной из них в 1932 году хранились различные шрифты, включая уже вышедшие из употребления, но еще имеющиеся в действующих бумагах, общей массой в 1,7 тонны. Документы заверялись подлинными и поддельными печатями различных государств от Турции и Болгарии до Голландии и США. Вспомогательные мастерские Коминтерна и разведывательных служб СССР располагались в Дании, Швеции, Швейцарии, Норвегии, Голландии, Бельгии, Саарской области, Австрии, Чехословакии и Данциге. Общее количество специалистов, вовлеченных на постоянной основе в деятельность этой подпольной полиграфической индустрии, достигало 170 человек. В ноябре 1932 года полиция разгромила располагавшуюся на берлинской Кайзер-аллее одну из мастерских “пасс-аппарата”. Опубликованный в газете “Берлинер тагеблатт” отчет о результатах этой акции гласил: “В мастерской было обнаружено 2000 штампов, 600 бланков паспортов, 35 почти заполненных паспортов, 807 фотографий для паспорта, 710 штампов для подтверждения уплаты пошлины, 300 официальных
