Но белокурая девица, не обращая внимания на пикантные предложения, равнодушно повернулась к ним привлекательным задом и погасила свет.
Моряки, разочарованно вздохнув, двинулись дальше на поиски объектов для своего сладострастия.
Люся, зная расположение комнат, типовое для этого квартала, ногой распахнула дверь первой комнаты, нашарив выключатель, включила свет. На огромной, во всю комнатенку, тахте лежал на спине Олегов, а могучая негритянка сидела на нем, ритмично сжимая и разжимая гигантские черные бедра. Она с недоумением обернулась к двери. Олегов смотрел на дверь с ужасом, который остановил даже крик в его горле.
Крик так и не успел вырваться из глотки несостоявшегося бразильского миллионера. Выстрел разнес его череп в крошево. Калибр позволял.
Люся приложила палец к губам, пристально глядя в лицо негритянки, подошла к ней вплотную и с силой ударила насосом, секунду назад выполнившим функции поршневого ружья, по шейным позвонкам. Негритянка вяло скользнула в сторону, обнажив место своего кратковременного союза с гостем. Люся достала из заднего кармана джинсовых шорт складной нож, раскрыла его и одним взмахом перерезала плоть, соединявшую два тела.
Не теряя времени и не тратя его на то, чтобы проверить, мертвы ли клиенты — осечек у нее не бывало, — погасила свет, вышла в «смотровую» и ударом ноги выбила дверь во вторую спальню.
Одно движение руки, и свет зажегся и в этой комнатенке. Композиция, представшая ее глазам, мало отличалась от предыдущей. Только, вероятно, на этот раз сверху был партнер, судя по тому, что он уже успел соскочить с коричневого тела и судорожно шарил в кармане куртки, пытаясь достать свой «магнум». Но на эту попытку ему было отведено слишком мало времени.
Люся уже передернула велосипедным насосом, приспособленным под ружье, и послала крупный заряд дроби в причинное место Йоганна. На этот раз она не поскупилась на контрольный выстрел, который разнес брыластое лицо Йоганна по всей комнате. Четвертый выстрел четырехзарядного «насоса» пришелся в грудь дебелой негритянки. Она умерла в страхе, но без мучений.
Тем временем в овальном зале «Дома Васильчиковых» на Большой Никитской продолжался концерт в честь пятидесятилетия замечательного русского музыканта Вадима Федоровцева.
Волевая, исполненная героики и силы мелодия стремительно и дерзновенно вырывалась из-под ударявших по клавишам стейнвейновского рояля пальцев Вадима Федоровцева.
Тема, звучащая в нежной исповеди скрипки, певучая, с легким, чуть заметным налетом меланхоличности, контрастировала с главной темой, изящно оттеняя ее. Один инструмент дополнял другой, ничуть не поступаясь своим богатством.
«Как жаль, что не смог прилететь Ростропович, — подумала жена Вадима, народная артистка России Надежда Красная, которой предстояло петь во втором, «итальянском» отделении, в том числе ожидаемую многими «Аве, Мария». — У него виолончельная тема была бы не просто драматической, а трагической и непреклонной. Но и у Саши Корнеева сегодня получается почти все».
Рояль ни на миг не смолкал. Он то задавал тон, то аккомпанировал, то вступал в борьбу с другими инструментами, то поддерживал их, то рассыпался раскатистыми пассажами, то интонируя тему, то подхватывая ее.
Знатоки-меломаны замерли в восторге, предвкушая эпизод, предваряющий репризу.
После бурной, полной света и звонкой бодрости разработки вдруг наступила тишина. И в ней, прерываемый лишь короткими вопросительными возгласами струнных, безумолчно звучал рояль. Его отрывистые, четкие фразы были похожи на стук маятника, отсчитывающего секунды, оставшиеся до прихода радостной коды.
Очаровательную перекличку струнных с роялем в третьей части чуть было не прервала трель сотового телефона в сумочке у Бугровой.
Но музыканты справились с неожиданной «вводной», и тонкие пальцы Вадима Федоровцева, многократно поцеловав клавиши стейнвейновского рояля, шутливо дополнили скрипку и виолончель.
— Хозяйка? В Амстердаме все путем.
— Все?
— Да. И сейф у нас, со счета снята вся сумма и переведена на всякий случай на другой цифровой счет. Клиент убыл.
Бугрова молча, не прореагировав словами на сообщение, нажала кнопку «отбой». Чего говорить, когда не о чем говорить? Все идет так, как и должно идти. Она никак не среагировала ни на виновато-просящий и одновременно заранее извиняющийся взгляд мужа, ни на свирепые взгляды соседей. «Ничего, утрутся. А у меня на несколько миллионов долларов больше».
Тем временем на шутливых откликах рояля Федоровцева неожиданно возникла моторная тема струнных, чем-то напомнившая Александру Ивановичу Бугрову пронзительную тему судьбы из Пятой симфонии Бетховена.
На минуту он забыл чувство неловкости от «деловитости» жены. Сколько ни просил ее оставлять телефон дома или в машине, ничего не помогало.
—Не учу тебя руководить правительством? Вот и ты не учи меня руководить институтом. У каждого своя работа, — парировала она.
Чего бы он ни отдал, лишь бы растопить сердце этой стареющей красавицы. Увы!.. Что не дано, то не дано.
Смирившись, вновь отдался музыке Шуберта.
В передаче безмятежного, счастливо порхающего напева четвертой части Вадим превзошел самого себя; партия рояля звучала легко, воздушно; на обаятельную, полную очарования мелодию пальцы Вадима будто нанизывали цветной бисер, соединяя вариации разных красок — от изящно-грациозных до приподнято-героических.
Заканчивалось ми-бемоль мажорное Трио звонким ликованием, в котором, конечно же, солировал рояль.
— Браво, Вадим, браво! — взорвался зал.
И хотя скрипка и виолончель тоже были выше всех похвал, сегодня был день Вадима.
Из-под букетов цветов виднелось его раскрасневшееся, счастливое лицо. И когда в зал, с трудом протиснувшись сквозь проход, помощник Бугрова внес гигантскую корзину цветов, Вадим еле освободил руки, чтобы принять ее. Его глаза встретились с глазами Бугрова, полными слез радости, и Вадим, догадавшись, что букет от него, с благодарностью кивнул Александру Ивановичу.
Они были дружны уже много лет, и оба дорожили этой мужской дружбой, потому что это была дружба людей, любивших искусство. И должности, звания, чины тут не имели ровно никакого значения.
Тем временем в «Амстердамштаатсбанке» некий господин в сером до пят пальто, с седыми усиками отключил сотовый телефон, позволяющий оперативно устанавливать международный телефонный контакт, и, обернувшись к окошку кассира, переспросил по-голландски:
— Простите, где, вы говорите, я должен еще расписаться?
Вот здесь?
— Да, майн херр.
—Извольте. — И он поставил аккуратную, с завитушкой роспись. — Теперь я могу забрать свой бокс с документами?
—Да, разумеется. Прошу вас, пройдемте в зал специальных операций.
Господин в сером твидовом пальто проследовал за клерком в специальную комнату, дверь в которую они должны были открыть двумя ключами: одним, которым располагал клиент, и вторым, который хранился у банковского клерка. Затем вся процедура повторилась; оба вставили свои ключи в камеру храпения бокса, и, лишь когда камера открылась и клиент вытянул из нее бокс-пенал, клерк отошел в сторону. Клиент переложил в раскрытый кожаный кофр драгоценности на два миллиона долларов, тщательно закрыл и кофр, и бокс и сунул опустевший бокс-пенал в камеру хранения, после чего повернул свой ключ вправо.
— Прошу вас.
Клерк подошел и, вставив свой ключ, повернул его влево.
Пустой бокс-пенал оказался надежно закрыт. На тот срок, на который абонирован, — до конца года. Затем, когда кончится срок аренды, банк имел право открыть камеру хранения и использовать ее для нужд другого клиента. Сам же бокс-пенал уже вторично использован быть не мог.
Тем временем в соседнем помещении точно такую же процедуру проделала высокая, с фигурой манекенщицы, очень красивая молодая женщина в необычайно элегантном платье и пальто от лучших парижских кутюрье; драгоценности на ней были, судя по всему, настоящие. Она достала из вынутого бокса-пенала записку и бегло прочитала ее: «Дима Эфесский в Афинах. Поторопись».
24 МАРТА 1997 Г. КРОВЬ НА КАМНЕ.
ДВОЙНОЕ УБИЙСТВО
В ту ночь Мищенко снились всякие кошмары: изнасилованные и убитые маньяком женщины, интерьер квартиры Селивановой, бутылки водки с изображением на этикетках улыбающегося предпринимателя Довганя... У Довганя на этикетках бутылок, похищенных из магазина № 36 ОРСа химкомбината, было лицо человека, словно знающего что-то, остальным пока неизвестное. Он улыбался и подмигивал Мищенко, как бы говоря. «Ну, что, прокурор, в тупик со своим расследованием зашел? Ведь не похож Авдеев на убийцу и сексуального маньяка, не похож... А другого подозреваемого у вас нет...»
Мищенко вставал, жадно пил воду из-под крана, забывая про отсутствие нужного количества и качества фильтров в водозаборе и не думая о последствиях.
