— А сейчас какие-то версии есть? — внимательно всмотрелся Мищенко в хорошенькое молодое личико Татьяны.
Могу пока лишь высказать предположение: телесные повреждения обеим жертвам причинены, вероятно, одним и тем же ножом. Можем указать примерно форму и размеры клинка. Так что дадим вам, товарищ Петруничев, — с улыбкой и давней симпатией глянув на волевое и обветренное лицо начальника городского уголовного розыска, заметила Раскопова, — параметры предмета, который вам придется искать. Думаю, что и механизм причинения телесных повреждений в обоих случаях одинаков.
Однако, как потом выяснилось, именно волевой, энергичный, спортивный и красивый Петруничев, человек, безусловно, честный, добросовестный, но слегка от своего давнего успеха у милицейских и прокурорских дам рассеянный, особенно по весне, сильно лопухнулся в этом деле и чуть было не поставил успех расследования под удар.
Когда в прокуратуре получили предметы, изъятые работниками милиции у Авдеева, обнаружили, что протокола обыска и изъятия этих вещей среди сопровождающих предметы документов не оказалось.
Честный Петруничев, самый видный жених в городе, по которому давно сохла судмедэксперт Татьяна Раскопова, даже имела тайную, и не без оснований, надежду в скором времени лишить Петруничева несчастной жизни в одиночестве и вредного питания в столовой гормилиции, этот самый добросовестный Петруничев, на которого уже были готовы документы на представление к майору, под разными предлогами оттягивал представление в прокуратуру этого протокола.
Мищенко сам решил допросить Авдеева в качестве подозреваемого.
— О чем базар, гражданин следователь, — канючил Авдеев — я ж ранее не сидел, не привлекался, в натуре. Зачем мне запираться? Никаких таких преступлений, про которые кричал на меня капитан Петруничев в ментярне, я не совершал. Клянусь мамой и бабушкой, мир ихнему праху, как говорится.
— Что вы делали и где были вечером 18 марта 1997 года?
— Ну, где я мог быть, гражданин прокурор, — дурашливо развел руками Авдеев, сияя фиолетовым фингалом, полученным при задержании его от скорых на руку ребят Петруничева, — это вопрос... Не в филармонии же областной! В натуре, выпивал дома в обществе прелестных девиц старшего возраста Тамары Лисенок и Веры Щербаковой.
— Как у вас оказались две пары дамских часов и два перстенька желтого металла, можете пояснить?
— Натурально, выиграл их в карты, в подкидного дурака, что не возбраняется законом.
— У кого?
— Да у баб этих, у кого же? У Томки и Верки.
— Они смогут подтвердить?
— Натурально. Не суки же они позорные, чтобы отказываться от того, что было.
— А как объясняете, что у вас найдены ключи, один из которых подходит к входной двери квартиры убитой гражданки Селивановой?
— А никак не объясню. Ключей этих у меня никогда не было. И об изъятии ключей у меня работниками милиции ничего путем сказать не могу, так как при задержании был сильно выпивши.
Допрошенные в тот же день Тамара Лисенок и Вера Щербакова подтвердили, что вечером 18 марта действительно находились в квартире Авдеева, выпивали, ничего подозрительного в его поведении не обнаруживали.
Правда, в подробностях путались. По их словам, и они, и сам Авдеев были пьяны в лоскуты. Когда «отключились», в 20, 21 или в 22 часа того злополучного вечера, сказать не могли.
Тем временем из ГОВД в прокуратуру был доставлен наконец протокол личного обыска Авдеева и изъятия у него перстней, часов и связки ключей...
Процессуальное оформление протокола оказалось безупречным.
Но Мищенко в эту безупречность не поверил. Да и слишком долго коллеги из ГОВД тянули с присылкой протокола. Он решил проверить фактическую достоверность этого акта, приобретавшего важное доказательное значение.
Результат был ошеломляющим. Протокол оказался полностью сфальсифицированным дежурным по ГОВД.
БРОШЬ КНЯЖНЫ ВАСИЛЬЧИКОВОЙ.
КРОВЬ НА КАМНЕ
Выпив по бокалу шампанского, Бугров и его супруга, раскланиваясь с общими знакомыми, вышли из гримуборной. Там остались близкие друзья юбиляра и его жены. Но и они вскоре покинут тесную гримуборную. Если Вадим отыграл в первом отделении, то второе, под названием «Итальянское каприччио», целиком было отдано Надежде Красной с ее дивным голосом и удивительной артистичностью.
Проходя по узким коридорам «Дома Васильчиковых», супруги Бугровы задержались возле своеобразной «стенной газеты», посвященной истории особняка. Текст информировал о разных этапах в судьбе дома, а старинные фотографии словно иллюстрировали страницы истории. На одной из фотографий начала XX века была изображена Лидия Леонидовна, урожденная княжна Вяземская, супруга князя Иллариона Сергеевича Васильчикова. Строгая, подтянутая фигура, красивое, благородное лицо. Изящное вечернее платье. И сбоку, чуть ниже ключицы, — необычайно красивая брошь. Фотография была чернобелая и не позволяла определить, что за камень в центре броши, — светлее брильянта и темнее агата. Да такого размера и формы брильянтов в истории драгоценных камней и не было! Брильянты, судя по всему, были расположены вокруг камня: шесть очень крупных, граненных по амстердамскому стилю круглых брильянтов, между ними шесть больших листьев, усыпанных брильянтами меньших размеров, если можно судить по фотографии, очень чистой воды и прекрасной огранки.
— Что за камень в центре? — спросила за спиной Бугровых женщина.
— Скорее всего очень крупный изумруд. Может быть, самый крупный из всех мною виденных, — ответил ей мужчина. — Это, если сравнивать с брильянтами, «Орлов» среди изумрудов. Чудная брошь!
Бугрова отошла от фотографии, стараясь не попасть на глаза стоявшим позади людям, но невольно наступила на ногу мужчине и была вынуждена повернуться к этой паре. И тут же последовал возглас:
— О, Господи, да на вас же эта самая брошь!
— Ну и что из этого? Похожая на нее, копия или она сама, что это меняет? — Готовый было завязаться салонный разговор Ирине Юрьевне был крайне неприятен.
— Вы из рода Васильчиковых?
— Что, если да? И что, если нет? Какое вам до всего этого дело? — решила отрезать сразу, высокомерно смерив словоохотливую даму с ног до головы.
— Нет-нет, ради Бога, нас это совершенно не касается, — виновато уводя в сторону жену, поспешил заверить лысый господин в потертом смокинге.
— Извини, — обратилась Бугрова к мужу. — Ты, если хочешь, можешь остаться на второе отделение, а я еду домой. У меня дико разболелась голова.
Они всегда в гости, на концерты и в театры ездили на разных машинах. Нередко и уезжали порознь.
— Мне очень хотелось послушать итальянскую музыку в исполнении Надежды Красной и Вадима Федоровцева... Но... Я еду с тобой.
Подавая жене пальто из белой лайковой кожи, Бугров чуть задержал руки на ее плечах.
— У тебя эта брошь год? Насколько понимаю, не фамильное наследство. Можешь мне сказать, откуда она?
— Купила в прошлом году в комиссионке, — Ирина Юрьевна медленно натягивала на длинные белые пальцы белые лайковые перчатки.
— Не хочешь говорить?
— Я же тебе сказала: купила в комиссионном магазине.
— Эта брошь стоит целое состояние. Такие вещи в «комках» не продают.
— Много ты знаешь, что сейчас у нас продают, — скривила губы в презрительной усмешке.
— Не хочешь говорить?
— Если тебя не устраивает мой ответ, тем хуже для тебя.
— Да, тем хуже для меня, — сухо повторил Бугров. — Ты едешь на своем «БМВ»?
— Естественно. Слава Богу, можем не тесниться в одной машине.
— Если приедешь раньше меня, завари, пожалуйста, чаю, — бесцветным голосом попросил Бугров.
— Думаю, ты приедешь раньше. У твоей «правительственной» всякие там мигалки, сирены, вы на светофорах не застреваете.
— Ты прекрасно знаешь, что я не пользуюсь ни мигалкой, ни сиреной.
— Откуда мне знать? Я сто лет с тобой не ездила.
— Не сто лет, а всего пять...
— Вечно ты споришь, тебя не переговоришь, обязательно настоишь на своем! Только благодаря упрямству и сделал карьеру.
— Тебя это не устраивает? Мне казалось, прежде всего именно ты хотела. Разве не так?
— А теперь расхотела. Впрочем, какая теперь разница? Знаешь, я не поеду домой. Поеду на дачу. Времени на дорогу не намного больше, а хлопот меньше.
— Может быть, все-таки нам поехать вместе? Ты не хочешь кое о чем поговорить?
— Неужели ты не наговорился за долгие годы совместной жизни? Я наговорилась. Извини, мне надо побыть одной. Я ужасно устала.
— Хорошо. Позвони, когда приедешь. Я буду беспокоиться.
— Ничего со мной не случится!
Уже в машине Ирина Юрьевна сняла с тонкого шерстяного платья большую брошь, полюбовалась крупным, таинственно переливающимся при свете лампы в салоне «БМВ» камнем и сунула брошь в сумочку.
