Услышав это, и с недвижным взглядом
Дивилось мне, своих не помня мук.
55 "Скажи Дольчино[402], если вслед за Адом
Увидишь солнце: пусть снабдится он,
Когда не жаждет быть со мною рядом,
58 Припасами, чтоб снеговой заслон
Не подоспел новарцам на подмогу;
Тогда нескоро будет побеждён".
61 Так молвил Магомет, когда он ногу
Уже приподнял, чтоб идти; потом
Её простёр и двинулся в дорогу.
64 Другой, с насквозь пронзённым кадыком,
Без носа, отсечённого по брови,
И одноухий, на пути своём
67 Остановясь при небывалом слове,
Всех прежде растворил гортань, извне
Багровую от выступавшей крови,
70 И молвил: "Ты, безвинный, если мне
Не лжёт подобьём внешняя личина,
Тебя я знал в латинской стороне;
73 И ты припомни Пьер да Медичина,[403]
Там, где от стен Верчелли вьёт межи
До Маркабо отрадная равнина,[404]
76 И так мессеру Гвидо расскажи
И Анджолелло, лучшим людям Фано,
Что, если здесь в провиденье нет лжи,
79 Их с корабля наёмники обмана
Столкнут вблизи Каттолики в бурун,
По вероломству злобного тирана.
82 От Кипра до Майорки, сколько лун
Ни буйствуют пираты или греки,
Черней злодейства не видал Нептун.
85 Обоих кривоглазый изверг некий,
Владетель мест, которых мой сосед
Хотел бы лучше не видать вовеки,[405]
88 К себе заманит как бы для бесед;
Но у Фокары им уже ненужны
Окажутся молитва и обет".[406]
91 И я на это: "Чтобы в мир наружный
Весть о тебе я подал тем, кто жив,
Скажи: чьи это очи так недужны?"
94 Тогда, на челюсть руку положив
Товарищу, он рот ему раздвинул,
Вскричав: "Вот он; теперь он молчалив.
97 Он, изгнанный, от Цезаря отринул
Сомнения, сказав: "Кто снаряжён,
Не должен ждать, чтоб час удобный минул".
100 О, до чего казался мне смущён,
С обрубком языка, торчащим праздно,
Столь дерзостный на речи Курион![407]
103 И тут другой, увечный безобразно,
Подняв остатки рук в окрестной мгле,
Так что лицо от крови стало грязно,
106 Вскричал: "И Моску вспомни в том числе,
Сказавшего: «Кто кончил, — дело справил».
Он злой посев принёс родной земле".[408]
109 «И смерть твоим сокровным!» — я добавил.
Боль болью множа, он в тоске побрёл
И словно здравый ум его оставил.
112 А я смотрел на многолюдный дол
И видел столь немыслимое дело,
Что речь о нём я вряд ли бы повёл,
115 Когда бы так не совесть мне велела,
Подруга, ободряющая нас
В кольчугу правды облекаться смело.
118 Я видел, вижу словно и сейчас,
Как тело безголовое шагало
В толпе, кружащей неисчётный раз,
121 И срезанную голову держало
За космы, как фонарь, и голова
Взирала к нам и скорбно восклицала.
124 Он сам себе светил, и было два
В одном, единый в образе двойного,
Как — знает Тот, чья власть во всём права.
127 Остановясь у свода мостового,
Он кверху руку с головой простёр,
Чтобы ко мне своё приблизить слово,
130 Такое вот: "Склони к мученьям взор,
Ты, что меж мёртвых дышишь невозбранно!
Ты горших мук не видел до сих пор.
133 И если весть и обо мне желанна,
Знай: я Бертрам де Борн, тот, что в былом
Учил дурному короля Иоанна.
136 Я брань воздвиг меж сыном и отцом:[409]
Не так Ахитофеловым советом
Давид был ранен и Авессалом.[410]
139 Я связь родства расторг пред целым светом;
За это мозг мой отсечён навек
От корня своего в обрубке этом:
142 И я, как все, возмездья не избег".
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Круг восьмой — Девятый ров (окончание) — Десятый ров — Поддельщики металлов1 Вид этих толп и этого терзанья
Так упоил мои глаза, что мне
Хотелось плакать, не тая страданья.
4 "Зачем твой взор прикован к глубине?
Чего ты ищешь, — мне сказал Вергилий, —
Среди калек на этом скорбном дне?
7 Другие рвы тебя не так манили;
Знай, если душам ты подводишь счёт,
Что путь их — в двадцать две окружных мили.
10 Уже луна у наших ног плывёт;
Недолгий срок осталось нам скитаться,
И впереди тебя другое ждёт".
13 Я отвечал: "Когда б ты мог дознаться,
Что я хотел увидеть, ты и сам
Велел бы мне, быть может, задержаться".
16 Так говоря в ответ его словам,
Уже я шёл, а впереди вожатый,
И я добавил: "В этой яме, там,
19 Куда я взор стрёмил, тоской объятый,
Один мой родич[411] должен искупать
Свою вину, платя столь тяжкой платой".
22 И вождь: "Раздумий на него не трать;
Что ты его не встретил, — нет потери,
И не о нём ты должен помышлять.
25 Я видел с моста: гневен в высшей мере,
Он на тебя указывал перстом;
Его, я слышал, кто-то назвал Джери.
28 Ты в это время думал о другом,
Готфорского приметив властелина,[412]
И не видал; а он ушёл потом".
31 И я: "Мой вождь, насильная кончина,
Которой не отмстили за него
Те, кто понёс бесчестье, — вот причина
34 Его негодованья; оттого
Он и ушёл, со мною нелюдимый;
И мне тем больше стало жаль его".
37 Так говоря, на новый свод взошли мы,
Над следующим рвом, и, будь светлей,
Нам были бы до самой глуби зримы
40 Последняя обитель Злых Щелей[413]
И вся её бесчисленная братья;
Когда мы стали, в вышине, над ней,
43 В меня вонзились вопли и проклятья,
Как стрелы, заострённые тоской;
От боли уши должен был зажать я.
46 Какой бы стон был, если б в летний зной
Собрать гуртом больницы Вальдикьяны,
Мареммы и Сардиньи[414] и в одной
49 Сгрудить дыре, — так этот ров поганый
Вопил внизу, и смрад над ним стоял,
Каким смердят гноящиеся раны.
52 Мой вождь и я сошли на крайний вал,
Свернув, как прежде, влево от отрога,
И здесь мой взгляд живее проникал
55 До глуби, где, служительница бога,
Суровая карает Правота
Поддельщиков, которых числит строго.
58 Едва ли горше мука разлита
Была над вымирающей Эгиной[415],
Когда зараза стала так люта,
61 Что все живые твари до единой
Побило мором, и былой народ
Воссоздан был породой муравьиной,
64 Как из певцов иной передаёт, —
Чем здесь, где духи вдоль по дну слепому
То кучами томились, то вразброд.
67 Кто на живот, кто на плечи другому
Упав, лежал, а кто ползком, в пыли,
