Январь 1907
Париж
На буграх
Песчаные, песчаные бугры, —Багряные от пиршества заката.Пространств моих восторги и пирыВ закатное одеты злато.
Вовек в степи пребуду я — аминь!Мои с зарей — с зарею поцелуи!Вовек туда — в темнеющую синьПространств взлетают аллилуйи.
Косматый бог, подобием кустаКо мне клонясь, струит росу листвоюВ мои, как маки, яркие уста, —Да прорастут они травою.
Твой ныне страж убогих этих местЯ, старый бог, степной завет исполню:Врагов твоих испепелю окрест,Прияв трезубец жарких молний.
Пред ним простерт, взываю: «Отче наш».Бурмидским жемчугом взлетело утро.Косматый бог лист лазурь из чашИ водопад из перламутра.
Заря горит: ручьи моих псалмовСластят уста молитвою нехитрой.На голове сапфиром васильковВся прозябающая митра.
1908
Серебряный Колодезь
Полевое священнодействие
Н.Н. Русову
Я помню день: враги с окрестных селВосстали на меня — и вот: погибли,Когда на них молитвенно пошел,Закляв словами травных библий.
Когда, как месть, волшебств туманный ток,Дымящийся росою и ветрами,Подъяв, заклятьем пролил на востокНад охладненными лугами.
Эй. ты! Падешь, коль вновь возмнишь восстатьНа божество, как пал в веках твой прадед, —И мой репейник бешеный, как тать,Иглою шип под сердцем всадит.
Я вольный поп: и ныне, как и встарь,Сюда кустом на брань рукоположен.И вещий — сам. И вещий мой алтарьИз крепких, красных камней сложен.
Колючий клир (ревнивое репье) —Мои прозябшие цветами прихожане —Вознес над вами, скрыв лицо мое,Благославляющие длани.
Вот соберу с болот зеленый хвощ,От ульев — мед, от нивы — колос хлебный!Текут века… Я утро, день и нощьСлужу целебные молебны.
Цветись, цветок, — и в ветер венчик кинь!Взлетайте выше, ладанные струи!Вовек туда, в темнеющую синьПространств восходят аллилуйи.
Медовый ветр струит густой елей,Cлaстит уста и льется быстротечно.Стоят холмы, подъяв престол полейТысячелетия, извечно.
И космами над синею водойВдали поник в бунтующей порфиреСердитый бог с зеленой бородой —Последний бог в пустынном мире.
Твой вопль глухой гудит, летит, твердит, —Твердит в поля. лиет елей и стынет;Зеленой хлябью вновь — и вновь — вскипит,Листвяной купой хладно хлынет.
Из уст твоих — златые словеса!Из уст дуплистых, сластно в высь кидаясь,Они туда — в немые небесаТекут, потоком изливаясь.
Как возвещу в простор окрестных селСладчайших уст, о куст порфирородный, —Как возвещу бунтующий глагол,Неизреченный и свободный.
Из вековой, из царственной глушиТы — сук сухой наставя, как трезубец, —Туда — во мрак трухлявой их душиГрозишь, косматый душегубец.
1908
Серебряный
Колодезь
Последний язычник
Б.К. Зайцеву
Века текут… И хрипло рухнул в логСтаринный куст, изъеденный судьбою.А я в слезах простерт у мшистых ног,Как дым кадильный пред тобою.
В последний раз дупло — твое дупло —Лобзаю я, наполненное гнилью.Века текут; что было, то прошло.Ты прорастешь седою былью.
Медвяных трав касается мой лоб.Испив елей, и ныне, как намедни,В последний раз — твой верный, старый поп —Я здесь служу свои обедни.
Над золотой, вечернею рекойСвивают кольца облачные змииСкорей, скорей, — о поле, упокойВ твоей бездомной киновии.
Меня прими, — в простор простертый гроб!Рассейтесь вы, как дым, седые бредни!В последний раз — твой верный, старый поп —Я здесь служу свои обедни.
1908
Серебряный Колодезь
Успокоение («Ушел я раннею весной…»)
Ушел я раннею весной.В руках протрепетали свечи.Покров линючей пеленойОбвил мне сгорбленные плечи,
И стан — оборванный платок.В надорванной груди — ни вздоха.Вот приложил к челу пучокКолючего чертополоха;
На леденистое стеклоНогою наступил и замер…Там — время медленно теклоСредь одиночных, буйных камер.
Сложивши руки, без борьбы,Судьбы я ожидал развязки.Безумства мертвые рабыТам мертвые свершали пляски:
В своих дурацких колпаках,В своих ободранных халатах,Они кричали в желтый прах,Они рыдали на закатах.
Там вечером, — и нем, и строг —Вставал над крышами пустымиКоралловый, кровавый рогВ лазуревом, но душном дыме.
И как повеяло весной,Я убежал из душных камер;Упился юною луной;И средь полей блаженно замер;
Мне проблистала бледность дня;Пушистой вербой кто-то двигал;Но вихрь танцующий меняОбсыпал тучей льдяных игол.
Мне крова душного не жаль.Не укрываю головы я.Смеюсь — засматриваюсь вдаль:Затеплил свечи восковые,
Склоняясь в отсыревший мох;Кидается на грудь, на плечи —Чертополох, чертополох:Кусается — и гасит свечи.
И вот свеча моя, свеча,Упала — в слякоти дымится;С чела, с кровавого плечаКровавая струя струится.
Лежу… Засыпан в забытьеИ тающим, и нежным снегом,Слетающим — на грудь ко мне,К чуть прозябающим побегам.
1904–1906
Москва
Угроза
В тот час, когда над головойТвой враг прострет покров гробницы, —На туче вспыхнет снеговойГрозящий перст моей десницы.
Над темной кущейЯ наплываю облаком, встающимВ зное.
Мой глас звучит,Колебля рожь.
Мой ножБлеститВо имя Бога —— Обломок месячного рогаСквозь облако немое.
Всхожу дозоромПо утрамОкинуть взоромВражий стан;И там —
На бледнооблачной грядеСтою с блеснувшим копием,Подобным утренней звезде
Своим алмазным остриемПронзившим веющий туман.
1905
Дедово
В темнице
Пришли и видят — я брожуСредь иглистых чертополохов.И вот опять в стенах сижуВ очах — нет слез, в груди — нет вздохов.
Мне жить в застенке суждено.О, да — застенок мой прекрасен.Я понял все. Мне все равно.Я не боюсь. Мой разум ясен.
Да, — я проклятие изрекБезумству в высь взлетевших зданий.Вам не лишить меня вовекЗари текучих лобызаний.
Моей мольбой, моим псалмомВстречаю облак семиглавый,Да оборвет взрыдавший громДух празднословия лукавый.
Мне говорят, что я — умру,Что худ я и смертельно болен,Но я внимаю серебруЗаклокотавших колоколен.
Уйду я раннею веснойВ линючей, в пламенной порфиреВоздвигнут в дали ледянойДвузвездный, блещущий дикирий.
1907
