от банка «Лира Плюс», он увидел впереди двигающийся белый мерседес.
«Неужели это едет Наташка?!» — мелькнула у него мысль. При этом сердце забилось учащённо. На душе стало тревожно. Как его встретит Наталья после их первой и последней встречи на её даче?
Прибавив скорость, рассмотрел номер автомобиля, принадлежавшего Наталье Пожарской. Это она после работы возвращалась домой. Он пристроился к ней с левого бока. На перекрёстке на красном сигнале светофора Сизый открыл правое окно и громко крикнул:
— Наташа, мне надо с тобой поговорить.
Она вздрогнула, услышав знакомый голос. Посмотрела на Сизого, сдержав взволнованные, но всё-таки радостные эмоции, громко сказала:
— Сейчас будет поворот направо. Ты немного отстань и подъезжай за мной. Переговорим.
Мерседес под управлением Натальи свернул направо в тихий переулок и остановился у забора, ограждающего детскую площадку. Сизый остановил свою «Волгу» на небольшом расстоянии от её машины. Он, не спрашивая разрешения, открыл переднюю пассажирскую дверь мерседеса и сел на сидение рядом с Натальей.
— Рад тебя видеть. Ты такая же красивая. Как поживаешь?
— Привет. Ты где пропадал столько времени?
Наталья старалась скрывать свои смешанные чувства: радость от встречи и злость на Сизого из-за его всё-таки подлых, как она считала, действий. Она помнила просьбы Владислава и Грибкова не показывать своё негативное отношение к членам и руководителям преступного сообщества, поэтому не обрушилась на Сизого с претензиями.
— Живу как прежде. Работаю. Пашу на даче. Вот весь набор моих занятий. Теперь твоя очередь рассказывать о себе.
— Ты извини, что, не простившись, исчез из твоего поля зрения. Дело в том… — Сизый немного замялся, потом решительно сказал: — Буду говорить начистоту с самого начала. Я хочу, чтобы ты знала обо мне больше. Чтобы между нами не было недомолвок. — Его слова прозвучали решительно и сомнений у Натальи не вызвали. — Понимаешь, я несколько лет назад попал в очень сложную ситуацию. Был студентом. Я тогда перешёл на четвёртый курс педагогического института. Учился на факультете иностранных языков. Как-то вечером после экзаменов засиделись в кафе недалеко от площади трёх вокзалов. Я жил за городом, на электричку опоздал. Пошли вчетвером пешком в общагу. Ночь была тёмной. На улице никого, и вдруг навстречу идёт супружеская пара с чемоданами. Одеты прилично. Один из наших парней говорит:
— Вот шмотки и бабки корячатся. Что, фраерок, тяжело нести сразу два угла? Давай поможем. Хата твоя далеко отсюда?
— Вон наш дом, — показывает на массивное здание сталинской постройки. — Мы к сыну с подарками. У него свадьба, — искренне залепетал мужичок, напуганный встречей с группой подвыпивших молодцов.
— Чего такси не взяли? Сын вас не встретил почему?
— Так недалеко от вокзала, мы хотели сделать ему сюрприз.
— Жадность фраера губит. Будет вашему сыну сюрприз. Мы вас бить не станем. Углы поставьте и топайте домой. Если идти недалеко.
Короче я сообразить не успел, что грабёж происходит. Не ожидал. Шли, говорили про экзамены — и на тебе. Думал, что однокашник шутит. Оказалось, что нет. Супруги бросили чемоданы и быстро скрылись в темноте.
— Так бывает. Начинают за компанию, не подумав о последствиях. Ложное понятие о товариществе.
— Был бы трезвым, не допустил бы такого. Я даже крикнул, чтобы остановились. Ну что там, только пятки засверкали. Забрали мы чужие вещи и отнесли в общежитие. Часть похищенного продали на Тишинском рынке. Кое-что подошло ребятам. Отдали бесплатно. Кто-то стукнул куда надо о нашей щедрости. Скорее всего, тот, кому ничего не досталось. Как вывод: на четвёртом курсе учиться не довелось. Приговор — шесть лет лишения свободы. На зоне познакомился с Машинистом — Юрой Ромкиным. Он тогда был смотрящим в нашем бараке. Между ним и другим пацаном, который верховодил в «семье» кавказцев, возник конфликт. (В лагере стараются жить «семьями». Так легче срок мотать.) Я помог Машинисту избавиться от наглеца, пытавшегося захватить власть в отряде. Был опасный момент. Ты, наверно, заметила у меня шрам на левом плече? Вот остался на память от выигранной борьбы. Соперника Машиниста после карцера в итоге перевели в другой отряд, а потом и вообще он исчез из лагеря. Всё стало разруливаться по понятиям. Машинист в целом порядочный пацан. Я ему многим обязан.
— Георгий, ты отклонился от темы. Почему таинственно куда-то исчез?
— Об этом исчезновении тоже расскажу. Дело в том, что недели за две-три до поездки к тебе на дачу я в последний раз отметился в уголовно-исполнительной инспекции. Срок, на который я был условно-досрочно освобождён, закончился. У Марка в этот же день был день рождения. С Марком и Розой пошли в ресторан в городке, где они жили. Отмечали наши праздники. Я танцевал с одной дамой. Вдруг появился какой-то пьяный фофан и начал качать права, что это его женщина и чтобы я к ней не подходил. Для острастки треснул меня по печени. Очень больно, так что в голове помутилось. Я ему пару раз врезал с обеих рук. Но, наверно, слабо. Подскочил Марк — и давай его мутузить ногами. Он кикбоксёр в прошлом. Так отбуцкал, что этот фофан без сознания разлёгся на полу. Потом оказалось, что конфликт у нас был с ментом. Мы убежали. Уголовное дело было заведено. Нас объявили в розыск. Вот поэтому Марк и Роза с удовольствием у тебя на даче зависли. Машинист перед поездкой к тебе на дачу попросил меня организовать твоё неприличное фотографирование. Он мне обещал дать денег, для того чтобы я уехал подальше и не отсвечивал. Я отсиживался в соседней с Московской области. Сейчас дела нет. Сгорело. Мента уволили. Машинист на зоне сидит, свою десяточку мотает. Прости меня, если можешь. Не хотел я тебя фотографировать в постели. Тебе от этих фоток какие-нибудь неприятности были?
— Нет, неприятностей не было. Где сейчас Марк и Роза? Тоже, как и ты, провалились куда-то? — Наталья сдержалась и ничего о судьбе фотографий не сказала.
— Они тоже залегли где-то на дно. Машинист обещал после фотографирования тебя отправить их куда-то подальше с ментовских глаз.
— Может быть, это неприятный вопрос для тебя, но женское любопытство не даёт мне покоя. Хочу из первых уст узнать: как отбывают срок в заключении? Если это для тебя сложно, то не надо исповедоваться.
— Рассказать тебе я всё могу. Как говорил Высоцкий, первый срок я отбывал в утробе. Ничего хорошего там нет. Как тебе уже говорил, вначале были непонятки с одним перцем и его «семьёй». Уладили. Сразу по прибытии меня как студента направили работать на пилораму. Обрезную доску гнали. Потом, когда я сдружился с Машинистом (он
