Почтовые адресные наклейки делают из дешевой бумаги: они клеятся так, что их уже не отдерешь. Нет, отодрать то, конечно, можно: мелкими заусенцами по краю листа, – но клей останется. Комковатый и желтый, как сопли, он будет собирать пыль и сигаретный дым, пока не превратится в черный замшелый прямоугольник. Люди быстро сообразили, что лучше оставить картинки, как есть. Любой рисунок – это все таки лучше, чем уродское клеевое пятно.
Так что никто не сдирает наклейки. Они так и висят в лифтах и туалетных кабинках. В церковных исповедальнях и примерочных в магазинах. В таких местах, где немного художества явно не помешает. А художники рады, что их работы хоть кто то видит. Намертво. На века.
Но любую идею можно довести до абсурда – чем, собственно, и страдают американцы.
Грандиозная идея пришла к Терри Флетчеру, когда он стоял в очереди, чтобы посмотреть на «Мону Лизу». Он подходил ближе, но картина не становилась больше. У него были альбомы по искусству и то больших размеров. Он пришел посмотреть на самую знаменитую в мире картину, а она была меньше диванной подушки.
Не будь здесь столько народу, ее можно было бы запросто сунуть под пальто и унести. Украсть.
Он подходил ближе, но в картине по прежнему не было ничего особенного. Да, это была мастерская работа великого Леонардо да Винчи, но не такое уж дивное диво, чтобы убивать на него целый день в длинной очереди в Париже, во Франции.
Точно так же он разочаровался, когда увидел тот древний петроглиф, изображавший танцующего флейтиста, Кокопелли , уже после того, как сто раз видел его на рисунках, на галстуках и глазурованных керамических мисках для собачьей еды. На ковриках для ванной и крышках для унитаза. Когда же он, наконец, добрался до Нью Мексико и увидел оригинал, выбитый в скале и раскрашенный разноцветными красками – первое, что он подумал: Как это избито…
Все эти невзрачненькие шедевры древних мастеров с их незаслуженно раздутыми репутациями, и картинки. Не британских почтовых наклейках… подумав, он пришел к выводу, что может сделать гораздо лучше. Он может нарисовать лучше и пронести свою работу в музей, спрятанную под пальто: уже в рамке – все, как положено. Что нибудь небольшое. Сзади можно прилепить двустороннюю монтажную клейкую ленту, и потом, улучив подходящий момент… просто приклеить картину к стене. Вот здесь, между Рубенсом и Пикассо, чтобы все видели, все… подлинник Терри Флетчера.
В галерее Тейт, рядом с тернеровским «Переходом Ганнибала через Альпы», будет Террина мама. (Смотрит с улыбкой, вытирая руки красно белым полосатым кухонным полотенцем.) В музее Прадо, прямо напротив портрета инфанты Веласкеса, будет его девушка, Руди. Или его пес. Прикол.
Да, это будут его работы, с его подписью. Но не для того, чтобы прославиться самому, а чтобы прославить любимых людей.
Жалко только, что большинство из его работ не продвинется дальше музейных общественных туалетов. Это – единственное место, где нет охраны и камер наблюдения. В часы затишья можно даже попробовать проскользнуть в женский туалет и повесить картину и там.
Далеко не каждый посетитель музея обходит все залы, какие есть. Но в туалет ходят все.
Было даже не важно, что изображено на картине и как она сделана. Принадлежность к большому искусству, к шедеврам, похоже, определяется тем, где она выставлена, картина… насколько у нее богатая рама… и какие полотна ее окружают. Если все правильно рассчитать, найти походящую антикварную раму и повесить картину на стену, где уже висит много картин, она пробудет там несколько дней, может быть, даже недель, пока к нему не придут из музея. Или из полиции.
А потом начались обвинения: злоумышленно причиненный вред, порча общественного имущества, граффити.
Судья обозвал его искусство «мусором» и приговорил Терри к штрафу и лишению свободы до завтра.
Терри Флетчера отвели в камеру. Все, кто сидел там до него, тоже были художниками. Они разрисовали все стены, соскоблив с них зеленую краску. И подписали свои работы. Петроглифы, более оригинальные, чем Кокопелли. И Мона Лиза. И они были подписаны именами отнюдь не Пабло Пикассо. В ту ночь, глядя на эти рисунки, Терри почти решился бросить свою затею.
Почти.
На следующий день к нему в студию пришел человек. В студию, где черные мухи кружили над вазой с фруктами, которые Терри пытался выписать на холсте, когда его арестовали. Это был известный художественный критик, печатавшийся в различных периодических изданиях. Оказалось, что этот критик был другом судьи со вчерашнего разбирательства, и он сказал, что история Терри – это и вправду забавно. Замечательный материал для его авторской колонки про мир искусства. Не обращая внимания на сладкий запах гниющих фруктов и на жужжание мух, он сказал Терри, что хотел бы увидеть его работы.
– Хорошо, – сказал критик, разглядывая холсты, все – достаточно небольшие, так чтобы их можно было спрятать под пальто. – Очень хорошо.
Мухи кружили над вазой с фруктами, садились на яблоки в пятнах гнили и почерневшие бананы, жужжали над головами мужчин.
Критик носил очки с линзами, толстыми, как корабельные иллюминаторы. При разговоре с ним хотелось кричать, как мы кричим с улицы человеку в окне на верхнем этаже большого дома, когда он не спускается отпереть нам дверь.
И все таки это был – определенно, неопровержимо, вне всяких сомнений – не Таннити Бревстер.
Это не самые лучшие произведения, сказал ему Терри. Самые лучшие так и лежат в полиции. Это будут вещественные доказательства для последующих судебных процессов.
Но критик сказал, что это не важно. На следующий день он привел в студию Терри одного галерейщика и одну коллекционершу, больших людей в мире искусства, знаменитых своими авторитетными высказываниями, периодически появляющимися в центральных журналах. Они рассмотрели работы Терри. При этом они то и дело поминали одного художника, прославленного своими безнравственными портретами мертвых знаменитостей, который подписывал свои работы огромными размашистыми буквами из баллончика с красной краской.
Опять же, упомянутый галерейщик – это не Деннис Бред шоу. Коллекционерша говорила с явным техасским акцентом. У нее были рыжие волосы, того же бьющего по глазам апельсинового оттенка, что и ее загорелы плечи и шея, но это была не Брет Хиллари Биле.
Это полностью вымышленный персонаж. И все же, глядя на работы Терри, она несколько раз повторила фразу: «очень даже коммерчески привлекательно».
Да, у нее на лодыжке имелась крошечная татуировка: слово «сладкая» изящным, похожим на кружево шрифтом, – но это была не мисс Брет Хиллари Биле. Ни в коем случае. Абсолютно. Ни разу.
Нет, эти вымышленные персонажи, существующие исключительно в воображении автора: критик, коллекционерша и галерейщик, – они заявили нашему художнику: у нас есть предложение. Они вложили несколько миллионов в работы того художника с мертвыми знаменитостями, но в последнее время его изделия буквально наводнили рынок. Да, он делает деньги масштабно, но эти масштабы снижают ценность его ранних работ. Ценность их собственных капиталовложений.
И вот какое у них предложение: если Терри Флетчер убьет вышеупомянутого художника, тогда критик, галерейщик и коллекционерша сделают из Терри настоящую знаменитость. Превратят его произведения в выгодные инвестиции. Каждая его работа будет стоить целое состояние. Портреты его мамы и девушки, его собаки и хомячка, получат лучшие отзывы – все необходимое для того, чтобы стать классикой наряду с «Моной Лизой» и Кокопелли, этим богом проказником у индейцев хопи.
В этой студии, где черные мухи по прежнему кружат над гниющими яблоками и бананами.
Эти ценители искусства, они говорят Флетчеру, что если это его утешит, то художник, которого ему надо убить, стал знаменитым лишь потому, что убил одного ленивого скульптора, который в свою очередь прикончил нахала художника, который до этого «разобрался» с одним предателем коллажистом.
Все эти люди уже мертвы, но их работы по прежнему выставляются в крупнейших музеях. Это как банковский счет, который прирастает с каждой минутой. И не важно, что краски блекнут и выцветают, как подсолнух Ван Гога, а лак трескается я желтеет – все равно эти произведения лишь дорожают. Люди стоят в длинных очередях, чтобы это увидеть, пусть даже увиденное ну никак не тянет на шедевр.
Рынок произведений искусства функционирует, таким образом, уже много веков, сказал критик. Если Терри откажется, если он не возьмется за свой первый настоящий «заказ» – нет проблем. Но у него впереди еще столько судебных разбирательств и незакрытых дел. Они, люди искусства, могли бы решить эту проблему одним телефонным звонком. С другой стороны, они ведь могут и усугубить ее. Даже если Терри Флетчер не сделал ничего плохого, его все равно могут упечь в тюрьму – и надолго. В камеру с разрисованными стенами.
