— Но ему нельзя доверять, — возразил Уичкот. — Ничего не поделаешь.
Мысли Гарри текли другим путем.
— Любопытно… Рикки тоже об этом прослышал?
— Что?
— С тех пор, как Фрэнк уехал, Малгрейв постоянно заходил к нему в комнаты, забирал то да се. Наверное, Фрэнк дал ему ключ. Но сегодня перед самым обедом Рикки зашел к нему с человеком леди Анны, и они обнаружили Малгрейва. Разразился скандал. Он забрал у Малгрейва ключ.
Уичкот нахмурился.
— С человеком леди Анны?
— Я встретил его в комнатах Рикки сегодня днем. Некто Холдсворт.
— Я знаю.
— Вероятно, он работает под началом того старого дворецкого… Как бишь его? Ну, знаете — тот, который выглядит так, как будто уже умер.
— Кросс, — сказал Уичкот. — Холдсворт навестил Фрэнка. Вам об этом известно?
Аркдейл взглянул на него.
— И? — В его глазах мелькнула тревога. — Как, по-вашему, они о чем-то прослышали?
Уичкот засмеялся, хотя втайне тревожился о том же; Гарри не знал и половины случившегося той февральской ночью.
— Откуда старой даме в Лондоне что-либо знать? Но хватит об этом… я не стану вам больше мешать. Так, значит, до среды. И постарайтесь явиться в боевом расположении духа. Робость неуместна, когда приносишь жертву богам.
Войти в «Энджелс-Ярд» можно с Зернового рынка. Холдсворт оказался в кафе, где официант направил его к привратнику, а тот, поощренный шестипенсовиком, охотно провел к отхожему месту за кухнями. Сарай вонял, как навозная куча на конюшне. В углу на груде мешков храпел мужчина.
— Сюда, сэр, — произнес привратник. — Том Говнарь к вашим услугам.
Он схватил спящего за плечо и встряхнул так сильно, что приподнял бы и мешок с углем. Золотарь застонал, открыл глаза, перекатился на бок и изверг содержимое желудка на пол.
— Как нажито, так и прожито, — заметил привратник. — Судя по запаху, он пообедал пивом и рюмкой-другой чего покрепче.
Он схватил Тома за ухо большим и указательным пальцем и привел его в сидячее положение.
— К тебе джентльмен. Гляди веселее.
— Спасибо, — поблагодарил Холдсворт привратника. — Этого достаточно.
Он подождал, пока мужчина уйдет, и снова повернулся к Тому Говнарю, вытиравшему рот рукавом.
— Меня прислал мистер Мепал из Иерусалима.
— Я ничего плохого не сделал, сэр. Я же говорил мистеру Мепалу, мне надо выполнять свою работу, и я не виноват, что колеса тележки гремят…
Холдсворт достал шиллинг из кармана жилета и поднял повыше. Воцарилась тишина, как будто окончание фразы обрубили топором. У Тома отвисла челюсть. Единым слитным движением рука метнулась к монете, схватила ее и засунула в карман бриджей. Шатаясь, он поднялся на ноги, при этом чуть не упал. Том был невысоким, сгорбленным мужчиной, лет на десять или двадцать младше, чем можно предположить по его виду. На нем красовалось все то же длинное коричневое пальто. Акцент уроженца Болот был густым и вязким, как ил, и поначалу Холдсворт разбирал от силы одно слово из трех.
Холдсворт вывел его во двор, где Том слегка оживился на свежем воздухе.
— Я ничего плохого не сделал, сэр, — повторил он, — только выполнял свою работу.
— Я хочу задать тебе несколько вопросов о теле, которое ты нашел.
Том хитро посмотрел на него.
— Каком еще теле?
— Не шути со мной, если ценишь доброту мистера Мепала. Расскажи о леди в Иерусалиме. В пруду.
— Я подумал, что это простыня или мантия в воде, сэр.
— Почему? Было темно?
— Довольно темно. Перед самым рассветом. Я упал в воду. Господи боже, ну и холод! И… я коснулся ее руки… — Он снова осекся, кривя лицо. — Подумал, что это та, другая.
— Какая другая? — озадаченно спросил Холдсворт.
— Супруга его чести, сэр.
— Жена директора, миссис Карбери?
Том кивнул.
— Но это не она бродила на этот раз. А та, хорошенькая.
— Выходит, ты знал ее в лицо?
Золотарь беззубо усмехнулся.
— Такую не забудешь, сэр, стоит хоть раз ее увидеть. Она часто навещала ту, другую. Я узнал ее, сразу как мы вытащили тело на берег. Лицо совершенно безумное, как будто она увидела призрака. Говорят, в Иерусалиме много привидений, и они ходят по ночам, как то, другое привидение…
— Вздор. Привидения существуют лишь в воображении глупцов и детей. Однако я не стану с тобой спорить, — Холдсворт подавил нарастающую ярость, сознавая ее абсурдность, обескураженный самим ее существованием. Что-то в его сознании на мгновение поднялось на поверхность и исчезло. Он попытался ухватить мелькнувшую мысль, но не успел. — Вернись к тому моменту, когда ты упал в воду и обнаружил, что перед тобой тело. Оно плавало лицом вверх?
— Не знаю, сэр.
— Что ты сделал?
Том закрыл глаза.
— Было холодно, сэр, смертельно холодно. Я заорал, и завопил, и решил, что тону. Но потом встал ногами на дно, а ил и водоросли цеплялись за меня, как будто хотели утянуть вниз.
— Прекрати молоть чушь. Даже если там были ил и водоросли, они не хотели утянуть тебя вниз. У них в любом случае нет чувств.
— Да, сэр. Прошу прощения, сэр. Я пытался вылезти на берег, когда прибежал мистер Мепал и вытащил меня из воды, — на лице мужчины появилось горделивое выражение. — И я упал в обморок от ужаса, сэр.
— Чертов глупец, — произнес Холдсворт.
— Да, сэр, но я тут же очнулся. Затем пришел мистер Ричардсон, и мы вытащили бедную леди из воды и положили на берег. Тогда я и увидел, кто это. Мистер Ричардсон велел мистеру Мепалу сходить за людьми и принести дверь, чтобы положить на нее тело, — мужчина умолк, опасливо поглядывая на Холдсворта. — Ее лицо было таким странным… Как будто она до смерти испугалась. Богом клянусь.
— Как, по-твоему, это случилось?
— Я подумал, что леди осталась у миссис Карбери, как порой делала. Вышла подышать и, быть может, споткнулась. Упала и ударилась головой, сэр, вот именно, и полетела в воду.
— Ударилась головой? С чего ты взял?
— Из-за раны, ваша честь.
Холдсворт уставился на него. Том Говнарь простодушно вернул взгляд. На мгновение повисла тишина.
— Раны? — небрежно переспросил Холдсворт. — И что же это была за рана?
— На голове, сэр.
Холдсворт поежился, несмотря на теплый вечер.
— Свежая рана?
— Да, сэр. Мы ждали дверь, чтобы положить на нее тело, и мистер Ричардсон решил проверить, может, в леди еще теплится жизнь. А я сидел на берегу рядом с ним. Он тоже видел рану.
— Но ты сказал, что дело было перед рассветом, — возразил Холдсворт. — Как тебе удалось все это заметить?
— Светлело с каждой минутой, — ответил Том с ноткой упрека. — Я видел рану так же ясно, как вижу вас.
— Синяк или рана? Кожа была разорвана?
— Наверное, и то, и другое, ваша честь. Кожа была разорвана, это точно.
— Рана кровоточила?
— Нет, сэр. Кровь, наверное, смыло.
Холдсворт смотрел на него и с тошнотворной ясностью видел маленькую гостиную на Банксайд, где Мария часто молилась и куда принесли ее сочащееся влагой тело. Никто не проронил ни слова насчет разбитого окна, выходящего на реку, сломанного стула или пятен крови на полу. Кто-то закрыл Марии глаза, и Джон был рад этому. Даже мертвые глаза способны обвинять. Ее голова была ободрана сбоку. Рана на левом виске, наполовину прикрытая прядями мокрых волос.
Цвета тернослива. Размером с пенни.
Джон молился о том, чтобы рану ей нанесла река. Ведь если это случилось не тогда, когда она упала в воду или сразу после; значит, это случилось раньше: когда он ударил ее, когда швырнул через комнату.
— В любом случае, это ничего не значит, — произнес Том. — Мистер Ричардсон сказал, что это неважно, было темно, и бедная леди упала в воду и утонула.
— Какого размера она была? — спросил Холдсворт.
— Кто, сэр?
— Рана на ее голове, черт тебя побери, — Холдсворт схватил Тома за лацкан пальто. — Ради Христа, скажи мне, какого размера?
Том поднял дрожащую руку. Соединил большой и указательный палец в кружок.
Размером с пенни.
17
Закончив с Томом Говнарем, Холдсворт дал коричневому человечку еще один шиллинг ее светлости и зашагал к рынку. Он не знал, чем заняться. Пить ему не хотелось, потому что голова и без того болела. Сидеть в профессорской комнате Иерусалима — тем более. Но больше всего он не желал думать о ранке размером с пенни на женском виске.
Казалось, атмосфера жарких суетливых улиц переместилась к нему в голову. Рынок был полон пьяных, которые спорили, играли в азартные игры, обнимались, пели, извергали содержимое желудков и спали. На углу Зернового рынка и Овощного рынка бушевала драка трех горожан с четырьмя студентами.
Холдсворт попытался представить лицо Марии, но не смог вспомнить, как она выглядела. Она усохла до болезненной пустоты, подобно ампутированной конечности. Но, по контрасту, представить Элинор Карбери было даже слишком легко. Сама мысль о жене директора казалась вероломством по отношению к несчастной утонувшей Марии.
