Где только у этого Петьки нет приятелей! Просто фантастика какая-то.
Мы медленно движемся в потоке машин, не выпуская из вида желтый «Запорожец». На площади Пушкина мы поворачиваем и спускаемся вдоль бульвара до Трубной, там огибаем сквер, и вот уже перед нами полутемный, круто карабкающийся вверх узкий переулок.
До этого места Мушанский никоим образом не мог нас заметить среди других машин. Здесь же, в переулке, следовать за «Запорожцем» опасно. Мы останавливаемся перед поворотом в переулок. Впереди тускло светятся прозрачные стены какого-то закусочного павильона. Возле него темнеет машина. «Запорожец» медленно приближается к ней. Мы с Валей бежим вверх по переулку, оставив Петю Шухмина на углу. Он должен держать зрительную связь с нами и с оставленной за углом машиной.
Я вижу, как «Запорожец» тормозит возле закусочной. Нам остается до него метров сорок. Вот вылезает Варвара, за ней Игорь… и все. Мушанский остается в машине.
Все осложняется. Его, видимо, оттуда не выманишь. И оттуда он может открыть стрельбу. И попытаться удрать на машине он тоже может. Ведь Элеонора Михайловна осталась за рулем.
Мы на бегу переглядываемся с Валей.
— Плохо, — говорю я.
Он кивает в ответ.
Мы видим, как Игорь нагибается к опущенному стеклу машины. Наверное, он просит Мушанского помочь вывести подгулявшего братца из закусочной. Но тот отказывается, безусловно отказывается, и Игорь оборачивается к Варваре. Он явно тянет время и соображает, как поступить. В соседней машине наши, но им нельзя показываться, нельзя в такой невыгодной ситуации броситься к «Запорожцу». Мушанский немедленно откроет стрельбу.
Игорь совершил ошибку. Ему следовало там же, в машине, навалиться на правую руку Мушанского, не дать ему выстрелить. И тут же подскочили бы ребята. Но Игорь, вероятно, боялся. Не за себя, конечно. Он боялся за женщин. Случайный выстрел, и кто знает, что бы он принес… Но теперь уже поздно думать об этом. Сейчас дорога каждая секунда.
Мы с Валей уже совсем близко.
И тут я решаюсь. Я знаю, все внимание Мушанского сейчас сосредоточено на Игоре и Варваре. Я подхожу с другой стороны, где за рулем сидит Элеонора Михайловна. Остановившись в двух шагах от машины и чуть-чуть сзади, так, что Мушанский меня не может увидеть, приветственно машу рукой. Элеонора Михайловна сразу замечает меня, открывает свою дверцу и торопливо выбирается из машины. В волнении она даже хватает меня за руку.
— Виталик! Опять чудо? Но это просто счастье, что вы тут. Мы попали в дурацкую историю. Жора просто взбешен.
— Разве он здесь? — удивленно спрашиваю я.
— Ну да. Он в машине. Идите к нему.
Я отстраняю ее и, не задумываясь, кидаюсь через открытую дверцу в темное, пахнущее кожей нутро машины.
Все происходит так стремительно и неожиданно, что Мушанский не успевает даже повернуть голову. Я перелетаю через спинку переднего сиденья и наваливаюсь на него. Левая рука Мушанского оказывается подмятой, а правую я хватаю и успеваю вывернуть так, что теперь он может стрелять только в самого себя.
Мушанский оказывается совсем не таким хлипким, он пытается скинуть меня, и я чувствую, что одной рукой не удержу его. Но в машине уже оказывается Игорь. Теперь легче. Моя рука проникает в карман Мушанского, я почти автоматически нащупываю нужное место на его запястье, и судорожно сжатые пальцы его слабеют. Я перехватываю пистолет. Снаружи кричит что-то Элеонора Михайловна.
Мушанский оглушен всем случившимся и не сразу приходит в себя. Его не очень любезно выволакивают на тротуар. Он изо всех сил сопротивляется, не в состоянии, видимо, сообразить, что все это уже бесполезно. На разъяренном его лице сверкают глаза, он рычит, отбивается, пробует даже кусаться. Его с трудом удерживают двое наших ребят. Рядом стоит и рыдает Элеонора Михайловна.
Снизу подползает вторая наша машина.
Игорь уже успевает связаться по радио с Кузьмичом и докладывает о завершении операции. Получен приказ доставить в отдел не только Мушанского, но и Элеонору Михайловну, Варя тоже едет с нами. Она притихла и выглядит испуганной.
Кузьмич сообщает, что дал приказ об аресте Худыша и обыске в его квартире. Это осуществит группа наблюдения. У них уже с утра на руках ордер прокурора. Осторожный Семен Парфентьевич, наверное, и сам не подозревает, сколько краденых вещей осело у него в доме. Ведь подарки супруге он за таковые не считает, и знаменитый ключ по-прежнему висит на стене.
Я сажусь в машину, куда заталкивают Мушанского. Очутившись на заднем сиденье между Петей Шухминым и еще одним сотрудником, он затихает. Петя в таких случаях всегда производит должное впечатление на задержанных.
Игорь с Варей садятся во вторую машину. Элеонора Михайловна оказывается в своей, впервые, наверное, совершая на ней путь в качестве пассажира. Она совершенно ошеломлена всем случившимся и почему-то беспрерывно спрашивает у всех: «Где Виталик?»
Итак, мы свою часть дела выполнили. Мы нашли и задержали Мушанского, обнаружили его связи, собрали и закрепили первые улики. Теперь дело за следователем. А там и суд.
Я удовлетворенно вздыхаю, прислушиваясь к тишине за моей спиной, и даже начинаю понемногу задумываться над всякими текущими делами. Все вполне естественно. Ведь не мог же я себе представить в тот момент, что раскроется на первом же допросе Мушанского.
Машины одна за другой въезжают во двор. Первым мы выводим Мушанского, поднимаемся с ним на второй этаж и оставляем в моей комнате в обществе Пети Шухмина и еще одного сотрудника.
В соседнюю комнату очень вежливо просят пройти Элеонору Михайловну. Она уже пришла в себя, кокетливо поглядывает на сотрудников, даже пытается шутить. Меня она демонстративно не замечает. Главным объектом ее внимания становится Валя Денисов. Он кажется Элеоноре Михайловне наиболее доступным для ее чар. Она бросает на него выразительные взгляды, томно вздыхает и всем видом своим дает понять, как несправедливо с ней обошлись и как она будет признательна за сочувствие и помощь. Валя стоически выдерживает натиск. Он даже соглашается побыть с Элеонорой Михайловной, пока мы с Игорем идем на доклад к Кузьмичу.
Тот встречает нас спокойно, даже как-то буднично.
— Ну молодцы, — говорит он. — Мушанского допросим завтра утром. Элеонору эту самую можно сейчас. Но кто-нибудь другой, не вы. И пусть себе домой отправляется. Как только закончат там обыск и привезут муженька. Этот гусь у нас останется. Санкция на его арест получена.
— А Варя? — спрашиваю я.
— Варю отвези домой. Спасибо от всех нас скажи. Пригласим ее, когда потребуется.
— Мне что делать, Федор Кузьмич? — спрашивает Игорь.
— Тебе? — Кузьмич чуть заметно усмехается. — Отправляйся-ка домой. Что-то водочкой от тебя попахивает. Как бы твоя Алла чего не подумала.
И только сейчас мы с Игорем вспоминаем про концерт, на который мы уже, правда, опоздали. Взгляды наши на секунду встречаются, и мы почти одновременно встаем.
— Разрешите идти? — спрашивает Игорь.
— Давайте.
Но Кузьмич сказал мне «отвези», поэтому я отваживаюсь попросить машину, она нам с Игорем очень пригодится сейчас.
— Бери, — разрешает Кузьмич.
Все складывается как нельзя лучше. Мы завозим Варвару домой, усталую, довольную, страшно гордую ролью, которая выпала ей во всей этой операции. Мы по очереди крепко жмем ей на прощанье руку и мчимся в театр.
Там уже заканчивается первое отделение концерта. В зал нас не пускают, и мы отправляемся в буфет. Берем по бутылке пива и гору бутербродов. Голодны мы оба зверски. Но тут я соображаю, что сейчас начнется антракт, и предусмотрительно беру еще бутылку фруктовой воды и пирожные. Игорь вполне одобряет эту акцию и, в свою очередь, покупает еще плитку шоколада. Он озабочен встречей с Аллой после утреннего конфликта. Его опоздание на концерт еще больше усугубляет ситуацию. Я его прекрасно понимаю.
— Можешь быть спокоен, — говорю я ему. — С ней все-таки как-никак Светка.
В ответ Игорь только пожимает плечами.
Мы успеваем съесть лишь по два бутерброда, как начинается антракт. Из зала валит народ, наиболее нетерпеливые уже бегут к буфету, и там мгновенно возникает очередь. Игорь остается за столиком, а меня делегирует встречать дам. Это, кстати, непростая задача — найти их в такой толпе.
Но вот наконец я их замечаю в кружащем по фойе бесконечном людском хороводе. Точнее, я вижу только светлую, чуть растрепанную голову Светки и рядом высоко взбитую, отливающую бронзой аккуратную прическу Аллы.
Я пробираюсь к ним.
Они весело о чем-то беседуют. Собственно, говорит Светка, а Алла, по-моему, только улыбается, статная, белозубая, с черными живыми глазами на смуглом лице. Красавица, да и только. А вот Светку я не могу описать, это что-то такое дорогое и близкое, что я не подберу слов.
