— А этот ее Гэрт, который гот?
— Гэрт? Ему не больше двадцати пяти!
— Ну и что? Считается, что у мужчин в сорок лет пик сексуальной активности уже позади, а женщины как раз в этом возрасте его достигают. Возможно, Луиза ценит… мм… молодые крепкие мускулы.
— Но чем сама Луиза может привлечь двадцатипятилетнего парня?
— Добротой, чувством юмора. Да, представь себе. Заботливая, чувственная женщина, которой плевать на целлюлит и которая не помешана на липоксации. И еще — она всегда тебе благодарна.
— Благодарна?!
— Между прочим, это очень важно. Мужчины тоже часто не уверены в себе, даже чаще, чем женщины. Нам сложнее доказывать свою состоятельность. И женщинам, и себе. Бессонными ночами каждый мечтает о той, которая будет всем довольна. Молоденькие женщины порою слишком пугливы и зажаты. В постели они больше напрягают, чем радуют. К тому же вы, душеньки, так сосредоточены на том, как выглядите, и на своем мобильнике, что это здорово охлаждает. Поэтому молодым парням вроде Гэрта иногда проще общаться со зрелыми дамами, такими как Луиза.
Сестра Луиза вдруг предстала перед Марианной в ином, непривычном ракурсе, и она тут же спросила:
— Значит, она все же тебя заинтересовала?
— Луиза? Меня — нет. Но теоретически… Ты же хотела услышать мужское мнение.
— У тебя были романы с женщинами старше тебя?
— В молодости было дело. В Абердине. Дама моя была с амбициями, обожала свою работу и не хотела засесть с детьми, потому их не заводила. Мне, зеленому юнцу, было лестно ее внимание и нисколько тогда не смущало, что я ей нужен только как самец. Я получал удовольствие, обоих все устраивало.
— Ты никогда не был женат?
— Я никогда не искал прочных отношений. Возможно, поэтому они так ни с кем и не завязались.
— Союзы с нефтяниками в принципе не бывают долгими.
— Да, это испытание для обоих. Но женам все же тяжелее. После Харви много было мужчин?
Она ответила не сразу и коротко:
— Немного.
— A-а! Вот мы и подошли к запретной зоне. Я, правда, не заметил предупредительного знака.
— Прости, Кейр, но мне стало как-то неловко… сижу тут в пижаме, обсуждаю с тобой свою интимную жизнь… и твою, и ты совсем рядом, и… какой же ты слон? Не понимаю, что происходит.
— Ничего особенного. Просто сидим с тобой, болтаем. Значит, говоришь, Луиза увидела во мне… гм… брутального героя. Интересно, каким ты меня видишь.
— Я тебя никаким не вижу, это известно.
— Неправда, видишь, но зрение тут ни при чем. Не волнуйся, у меня нет таких помыслов. Ты само очарование, и я не хотел бы отпугнуть тебя своей настырностью. И я действительно, если угодно, герой, но не брутальный авантюрист, и ни при каких обстоятельствах не воспользуюсь чьей-либо слабостью. Знаешь, нам лучше быть откровенными друг с другом. Хотя бы потому, что я не все понимаю, ведь ты не подаешь привычных, так сказать, сигналов. И не говоришь того, что говорят обычно. Поэтому я вынужден сам до чего-то додумываться.
— Я тоже.
— Надо же, один другого стоит! Хочешь еще кофе?
Она расхохоталась:
— Струсил, решил сменить тему?
— Ничего подобного. Кофе я предложил для передышки, на самом деле у меня в запасе убойный вопрос.
— Это какой же?
Он немного поерзал.
— Услышав от меня про смерть Мака, ты, помнится, сказала, что людям надо так друг к другу относиться, будто жить им совсем недолго. Говорить все, что хочется сказать.
— Что теперь-то об этом вспоминать. Я тогда подумала про несчастную жену Мака. И про Харви.
— Это я понял. Ну а., что бы ты сказала мне, если бы знала, что скоро умрешь? Или что я скоро умру?
— Но это же нечестно!
Он пожал плечами:
— Ты не обязана отвечать.
— Ты же знаешь, что я отвечу.
— Надеюсь, что ответишь.
Помедлив, она спросила:
— С тобой… все нормально?
— В принципе да. Но на свете всякое случается.
Она сердито теребила край одеяла.
— Ты невозможный тип, Кейр. Это не по правилам.
— Что считать правилами? — тихо спросил он. — Лично я люблю хоккей. А это игра не для робких.
— Если бы нам скоро… — Она убрала за уши растрепавшиеся прядки и вздохнула, раздраженно вздохнула.
— До чего дурацкий вопрос!
— Не отвечай.
Она еще раз вздохнула.
— Если бы мы скоро должны были… я… я попросила бы тебя обнять меня… и вероятно… сказала бы, что хочу стать твоей… совсем… — Она прикрыла рот ладонью и покачала головой. — Боже, неужели я это сказала! Что ты подмешал в кофе, а?
— Но сейчас не скажешь? — выждав, спросил он.
Она прижала к губам кончики пальцев умоляющим жестом.
— Нет, сейчас нет.
— Так я принесу кофе?
Он поднялся, и матрас резко выровнялся, у Марианны на миг закружилась голова. Когда он отошел от кровати, она позвала:
— Кейр!
— Да?
— А что бы ты сказал?
Он остановился, чуть сгорбившись, чтобы не удариться о скошенный потолок.
— Примерно то же самое.
Он стал медленно спускаться, но на последней ступеньке забыл пригнуть голову. Раздался перезвон трубочек «музыки ветра».
Марианна
Я одолела лестницу, потом водные процедуры в душе, потом снова лестницу — поднялась. Наверху оделась и опять спустилась, уже более уверенно. В кухню я вошла, когда Кейр мыл посуду. Он перестал оттирать железной мочалкой сковороду и задумчиво поинтересовался:
— Ты всегда носишь черную одежду?
— Нет. Иногда и белую. Так удобнее. Черное и белое всегда хорошо сочетаются.
— Это важно? Я вообще не обращаю внимания на подобные мелочи.
Меня смутил его вопрос, я не знала, что ответить, и спросила:
— А ты в чем сейчас?
— Джинсы, водолазка, флисовая куртка.
— Цвета?
— Водолазка темно-коричневая. Мм… контрабас. А куртка зелено-голубая… арфа.
— Зелено-голубая? Как твои глаза?
— Нет, глаза разных цветов. Один голубой, другой зеленый.
— Хотела бы я их увидеть.
— Мерцающие звезды… Мои глаза… Что-нибудь еще?
— Снег.
Я услышала бульканье воды, спускаемой из раковины. Потом Кейр взял меня за руку.
— Идем.
Кейр провел ее к черному ходу. Распахнул дверь, Марианну окатило волной холода, влажный воздух обволок ее, будто открыли холодильник. Кейр захлопнул за ними дверь, Марианна задрожала от резкого перепада температуры. Обхватив себя за плечи, чтобы согреться, спросила:
— Расскажи, что ты видишь.
— Снег.
— А еще?
— Много снега. Он блестит от солнечных лучей.
