Она отложила сумочку и накрыла своей ладонью пальцы Комара.
Гена издал горлом какой-то неопределенный звук (вроде короткого хмыканья) и убрал свою руку, заставив Галину мгновенно испытать целую гамму чувств: разочарование, злость от неожиданно прерванного удовольствия и вместе с тем неожиданно вспыхнувшее желание… Желание прижаться к Комару всем телом. Запустить руки под его пиджак, под рубашку, расстегнуть брюки, скользнуть пальцами между ног.
Она со свистом, сквозь сжатые губы, выдохнула.
— А вот здесь расположен наш офис, — как ни в чем не бывало сказал Комаров. — Вернее, один из офисов. Их у нас много, ой, много! Правда, что теперь будет, когда Гриба не стало, трудно понять, но я себя в обиду не дам…
— Погоди! — опомнившись, воскликнула Ипатьева. — Это что больница, что ли?
— А хоть бы и больница, — спокойно ответил Комар, загоняя машину в предупредительно распахнутые охранником ворота. — И что такого? Место хорошее, тихое. Никто чужой сюда не сунется. И потом… Ты слово «приватизация» слышала когда-нибудь?
— Ну…
— Вот тебе и «ну»! Перед тобой пример чистой, честной и всем выгодной приватизации. Чем строить, как ваши московские понтярщики, замки на холмах, а потом в налоговой инспекции париться, лучше уж, как мы, по-тихому все делать. Понту нет, зато удобно, сыто и пьяно. А что до замков… — Он взглянул на Ипатьеву как-то странно, словно оценивающе. — …Что до замков, то если захочешь, покажу тебе и замки наши.
— Ваши?
— И наши. И мои в том числе. Ну, вылезай, приехали.
— Слушай, это что… — Галина махнула рукой на решетки, которыми были забраны окна мрачного четырехэтажного кирпичного дома. — …Психушка, что ли?
— Ну да, психушка.
В одном из окон Ипатьева увидела лицо, плоское, как блин, бледное, оно прилипло к прутьям решетки изнутри, впечатавшись в нее, сплющив нос, сделавшись еще уродливее, чем было на самом деле — бессмысленное, с потухшими глазами и отвисшей губой, с которой стекала ниточка слюны.
— Бр-р-р! — Галина отвела взгляд от окон больницы. И тут же поймала себя на том, что ей хочется вцепиться в рукав Комара, прижаться к нему, инстинктивно закрыться, прячась от страшного своей пустотой взгляда из-за решетки.
— Ты чего — боишься, что ли?
— Да нет… Просто, непривычно. Я в «дурке» ни разу еще не была.
— Этих нечего бояться. Бояться надо других. Даже не тех, кого ты в «Коломне» видела. Они — мелочь, фраера. Опасаться надо… — Он не договорил, усмехнулся и, взяв Ипатьеву под локоток, повел ее к неприметной железной двери.
Офис Комара (он так и сказал Галине: «Мой офис») занимал полуподвальный этаж главного здания больницы.
— Это не все. Там, внизу, еще два этажа, — пояснил он, когда Ипатьева принялась оглядываться по сторонам.
— Вот тут у нас — машинный зал… — Комаров открыл одну из дверей и вошел, знаком пригласив Галину следовать за ним.
Журналистка смотрела на то, что открылось ее виду, с неподдельным интересом. Помещение, залитое мягким светом спрятанных в потолке светильников, было битком набито аппаратурой и внешне напоминало больше всего московские телевизионные студии, где она чувствовала себя как дома.
— А что вы тут делаете? — спросила она, разглядев и монтажный стол, и пульт, и горы видеотехники самых последних моделей. Она знала, что подобная аппаратура стоит очень больших денег. Настолько больших, что позволить себе обладание такими штучками могла только хорошо организованная и обладающая настоящим, крепким капиталом фирма.
(«Впрочем, если ему сам Понизовский звонит на трубу…»)
— Что делаем? Работаем. Бизнес наш… Игорек! — крикнул он молоденькому пареньку в очках и кожаной курточке, с хвостом длинных волос на затылке, перехваченных резинкой, в джинсах и сапогах-козаках. — Игорек! Погляди там, что у тебя есть на Гнедко Валентина Валентиновича. Из столицы к нам едет. Завтра встречаю.
— От кого едет? Информация открыта?
— От Понизовского, — спокойно ответил Комар.
Игорек, не выказав ни малейшего удивления, отвернулся и забегал тонкими мальчишескими пальцами по клавиатуре компьютера.
— Да… Есть чему позавидовать! — покачала головой Ипатьева.
— Да? — Комаров прищурился. — Чему же это?
— Да вот — всему этому.
— A-а… Ну, это только внешняя сторона. Есть еще другая.
— Та, которую я в «Коломне» наблюдала?
— И такая тоже есть. Но на самом деле увиденное тобой — случайность. Кадры теряем, людей не хватает. Приходится самому все делать. Многостаночник я, — усмехнулся Комаров. — Стахановец. Ударник капиталистического труда. Эти суки, они цены на бензин крутят, как хотят. Думают, что они тут главные. Ну, я их немножко на место и поставил.
Галина не стала комментировать последние его слова. Что-то тут было не так. Она наслушалась достаточно о бензиновой мафии в Питере — все газеты периодически мусолили эту тему. Потом, как по команде, замолкали. А спустя некоторое время начинали вновь. Судя по всему, очень большие люди стояли за топливными проблемами северной столицы. И, несмотря на быстро впитываемую информацию (этот богатый офис, сверхдорогая аппаратура), Ипатьева никак не могла ассоциировать ни Комарова, ни мужиков, сидевших в пивном шалмане, с этой самой могущественной бензиновой мафией. Хотя — опять же, Понизовский…
— А есть где мы будем? — спросила она, чтобы сменить тему.
К вопросу о деятельности Комара она намеревалась еще вернуться. Тем более что доллары, лежавшие в сумочке, настраивали на разговор о делах, долгий и серьезный. Сейчас, второпях, незачем было говорить о важных вещах.
— A у нас тут ресторан свой. Думаю, один из лучших в городе. Конкретно говорю.
— Отлично! А психи ваши тоже там кушают?
— Кое-кто. Не все, — серьезно ответил Комаров. — Далеко не все.
Они пошли по коридору — Комаров сказал, что надо будет спуститься на нижний этаж. Но, не доходя до узенькой лестницы, он остановился перед последней дверью.
— Подожди-ка секундочку. Это мой кабинет. Мне тут надо кое-что… — Он повернул ключ в замке и открыл дверь. — Зайди, посмотри, как я тут устроился.
Ипатьева послушно шагнула в помещение. Комаров пропустил ее вперед; она услышала за своей спиной тихий щелчок запираемого замка и тут же почувствовала, как руки ее провожатого легли ей на плечи.
— Гена… — выдохнула она, вдруг осознав, что означали слова «потерять дар речи». — Гена, ты что?..
Галине сотни раз клали руки на плечи, и десятки раз это происходило именно так, сзади: притягивая ее спиной к себе, мужчины начинали свои игры. Но никогда она не испытывала ничего похожего на то, что с ней творилось сейчас.
Журналистка подалась назад, прильнув к теплой груди Комара, позволив ему сдвинуть ладони с плеч на грудь, сама же опустила руки, завела их назад и впилась ногтями в его бедра.
Комаров не стал медлить и разыгрывать длинные любовные сцены. Он шагнул назад, освобождая пространство для действия, и в два рывка сорвал с Ипатьевой тонкую кожаную куртку. Она не успела даже повернуться к нему, как уже была вынуждена вскинуть руки над головой — Комар стащил с нее свитер, отбросил в сторону и снова схватил Галину за грудь, притягивая к себе: на тот раз для того, чтобы, по-прежнему оставаясь сзади, расстегнуть молнию на ее кожаных джинсах.
Комар быстро расстегнул молнию и, схватившись за пояс джинсов, резко дернул их вниз, спустив джинсы до колен вместе с трусиками. Теперь Ипатьева была связана собственной одеждой и не могла сделать ни шагу без помощи Комара.
Он толкнул ее вперед, к письменному столу, и Галина обязательно упала бы, если бы Комар не придержал ее сзади, одним прыжком вновь приблизившись к ней и обхватив за талию.
Она легла грудью на стол. Вздрогнула, соприкоснувшись с холодной поверхностью. Но спустя мгновение все ее тело наполнилось теплом, исходящим от Комара, который как-то легко (видимо, она была уже полностью готова его принять, и он правильно понял, что не нужны никакие прелюдии), очень легко ввел в нее свой горячий и, как ей показалось, бесконечно длинный член и ритмично задвигался то прижимаясь к ее бедрам, то снова отстраняясь. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, словно с силой вбивая в нее свою плоть…
Перед глазами у Ипатьевой почему-то стояла сцена в давешнем пивном шалмане: волны наслаждения, посылаемые Комаром, достигали своей верхней точки тогда, когда Галина ярко представляла себе, как он бьет короткой дубинкой в бледное лицо своего врага, как он просто размазывает, стирает в порошок пятерку крепких мужиков — практически одними словами… Ну, конечно, если не считать Колиного автомата. Но не до Коли было сейчас Ипатьевой.
Ни один мужчина до этого не мог доставить ей подобного наслаждения — ни в роскошных подмосковных особняках, ни в квартирах, стоимость которых зашкаливала за полмиллиона «зеленых», на роскошных, немыслимой ширины кроватях. Именно здесь, лежа грудью на письменном столе, Галина впервые в жизни поняла, что такое настоящее удовольствие от… От общения с мужчиной.
