Посреди этой паузы в нескольких километрах от шоссе Львов — Бродно затаился полк майора Васько. Дальше к юго-западу концентрировались остальные войска 8-го мехкорпуса. Ближе ко Львову группировались растрепанные, но выполнившие приказ дивизии 4-го мехкорпуса. О странном приказе, приведшем корпус сюда, лучше всех знал подполковник Тарасов. Рискованная игра в фальшивые, но очень похожие на настоящие директивы и приказы входила в решающую стадию.
Майор Васько открыл глаза, посмотрел в темный потолок машины. К отдаленной артиллерийской перестрелке прибавились более близкие разрывы. Серия, вторая… Работали ночные бомбардировщики. Советские или немецкие — не имело значения. На шоссе до самых пригородов не должно быть ни одной организованной части РККА. Беженцы, хаотично отступающие ошметки стрелковых дивизий, — их майор в расчет не принимал. Неизбежная помеха. Из-за нее сейчас невозможно заминировать шоссе. Впрочем, приближающиеся к Бродно немцы выйдут на дорогу восточнее.
Майор постарался отключиться. Случайные бомбардировщики его не интересовали. В расположении полка соблюдалась строжайшая светомаскировка. Для того чтобы заблудившийся бомбовоз вывалил груз на темные рощи, требовалось удивительное стечение обстоятельств. А в удивительное офицер отдела «К» не верил.
* * *
Катрин спала, привалившись щекой к стеклу дверцы кабины. Щека расплющилась, из приоткрытого рта тянулась тоненькая ниточка слюны. Девушка давным-давно так не уставала. Ей снился безлюдный берег лесной реки. Камышовые заросли, у которых прячутся хищные безмолвные щуки. Ветер с гор раскачивал ветви прибрежных ив. Потом все начало беззвучно вздрагивать, дергаться. Катрин испугалась, что тихий мир исчезнет, но не проснулась. Просто все потемнело и исчезло.
Машину сильно встряхивало. Катрин сглотнула слюну, теперь она упиралась в стекло лбом, но все равно не просыпалась. Только колени надежнее сжали винтовку.
Когда вернувшийся Любимов распахнул дверцу кабины, девушка, не успев открыть глаза, машинально вскинула револьвер.
— Тихо, тихо. Это я, — сказал лейтенант, предупреждающе поднимая ладони.
— Извини, заснула.
— Неудивительно. Я думал, хоть из машины выйдешь, когда бомбить начали.
— Бомбили? — вяло удивилась Катрин.
— Артиллеристов разнесло. Говорят, наши соколы и бомбили. Черт его в темноте разберет. Вперед не двинемся, пока машины не растащат. Может, поспим?
— Давай. Я в кузов. Здесь не вытянешься.
— В танке ты не сидела. Долго отдыхать не будем. Тронемся, как только дивизион двинется вперед…
Рядом заржала лошадь. Катрин поправила сползшую с поясницы шинель и поняла, что видит собственные ноги. Сапоги были чуть великоваты, но ходить можно.
Девушка села и выглянула за борт. Мимо двигались телеги. Бородатый возница безразлично глянул на Катрин. На телеге среди вещей лежали закутанные в одеяла, почти неотличимые от узлов дети. За телегой шла усталая, едва передвигающая копытами корова. Поскрипывали колеса, тускло блестел таз для варенья. Над шоссе висела туманная предутренняя дымка. Пахло росой и гарью.
Катрин неловко спрыгнула с машины. После вчерашнего бурного дня мускулы казались деревянными. Дальше по шоссе замерли серые, едва видимые в дымке силуэты машин. Катрин закинула на плечо винтовку, поеживаясь, отправилась в кусты. На обратном пути срезала подходящую веточку. Хорошо, когда не успеваешь слишком привыкнуть к настоящей зубной щетке. Быстренько почистив зубы, девушка прополоскала рот. Воды мало, вместо умывания пришлось просто протереть лицо влажным кусочком бинта.
Над шоссе стояла тишина. Телеги проехали. В армейских машинах спали или просто бросили технику еще ночью. Впрочем, раз телеги ушли, можно двигаться дальше и на полуживой полуторке.
Любимов подскочил, стоило постучать по голенищу сапога.
— Черт, утро уже!
— Не переживай. Если совсем не спать, толку тоже не будет.
Пока лейтенант заводил не желающую просыпаться полуторку, Катрин приготовила «завтрак». Из съестного оставались только сахар и пара поломанных сухарей. Исстрадавшийся грузовик наконец затарахтел. Любимов запихнул в рот горсть хрустящей смеси, торопливо запил из фляжки.
Торопились зря. Буквально метров через сто шоссе перегородил развернувшийся поперек проезда «Газ». Несколько бойцов начали сбрасывать прямо на обочину ящики со снарядами. Их торопил лейтенант с пушками на петлицах.
Любимов высунулся из кабины:
— Вы что, места получше найти не могли? Проезд перегородили. Сваливаете прямо в канаву. Как отсюда забирать боеприпасы будете?
— Приказано немедленно разгрузиться. Пока немцы не налетели. Проезжайте, не задерживайтесь, — огрызнулся лейтенант-артиллерист.
— Как же я проеду? Я ведь не на велосипеде, — удивился Любимов.
— Сейчас разгрузимся и отъедем. Давайте быстрее! — поторопил лейтенант своих бойцов.
— А снаряды? — не понял Любимов.
Артиллерист промолчал. Бойцы подтаскивали к заднему борту тяжелые ящики.
— Лейтенант, вы вообще понимаете, что делаете? — повысил голос Любимов.
Артиллерист, не поворачивая головы, пробурчал что-то себе под нос. Очевидно, нецензурное.
— Где ваш командир, где замполит? — Полный негодования Любимов соскочил на дорогу.
— Вам какое дело, лейтенант? Заняться нечем? — окрысился артиллерист.
— Не забывайтесь, товарищ лейтенант! — рявкнула из кабины Катрин. — Вы разговариваете с полномочным делегатом связи штаба корпуса.
— Нужно — тогда с командиром дивизиона разговаривайте. У меня приказ, — лейтенант-артиллерист слегка подтянулся, но отвечал, мягко говоря, с неприязнью. — А замполит еще вечером уехал.
Любимов быстро пошел вперед. Катрин вылезла на подножку, ненавязчиво прислонила к ноге «СВТ».
— Вы бы, товарищи бойцы, пока перекурили. А то как бы все обратно грузить не пришлось.
Лейтенант покосился на непонятную девицу, но возражать не стал. Очевидно, у него и самого оставались сомнения в целесообразности вываливания боезапаса в придорожную канаву. Бойцы отошли шагов на десять, сели на откос. Вид у них был замученный. Новенькое обмундирование выглядело грязным и засаленным, как будто война шла уже не первый месяц.
Катрин хмыкнула, вспомнив о собственном внешнем виде.
Дальше по дороге гудели двигатели. Несколько грузовиков пытались развернуться. Между ними ворочался горбатый тягач. Темнели остовы сгоревших машин. Один из грузовиков уткнулся бампером в канаву. Стояло несколько 122-мм орудий. Между всей этой беспорядочно стоящей и тыкающейся в разные стороны техникой можно было протиснуться с большим трудом. Зачем дивизион растопырился посреди шоссе, девушка догадаться не могла. Чуть дальше виднелась сосновая роща. По другую сторону шоссе стоял полузакрытый туманом хутор. Там бы пушкарям и остановиться.
К Катрин неуверенно подошел лейтенант.
— А вы, — артиллерист замялся, — товарищ, извините, из какого корпуса?
— Из 8-го. Я прикомандирована ЦК комсомола для связи и выяснения обстановки, — охотно отозвалась девушка. — По постановлению сверху, как смежный специалист.
— Понятно, — кивнул ничего не понявший лейтенант. — А во Львове, не знаете, что происходит? Говорят, немецкий десант в городе?
— Националистическая агентура выступила, но ее уже добивают.
— Да? — В голосе лейтенанта сквозило и облегчение, и недоверие. — Вроде бы даже танки применяли?
— А что ж, неужели жалеть этих белогвардейцев хохляцких, когда они в спину с чердаков бьют? По законам военного времени с ними и обошлись. Какие сомнения?
— Да я не к тому, что сомневаюсь в чем-то. Общую обстановку до нас совсем не доводят. Как дивизион сформирован, еще и трех месяцев не прошло. Личный состав неоднородный. Всякое болтать начинают.
— Пресекайте, товарищ лейтенант, безо всякой жалости. На то вы и командир Красной Армии. Я вместо вас следить за дисциплиной не буду. Я хоть и комсомольский работник, но по другой части. Хотя, если наблюдать, как вы лихо боезапас в канаву сваливаете, поневоле задумаешься.
— Да я что? Приказ, — лейтенант потупился, неопределенно махнул рукой куда-то по дороге, — у меня командир есть.
— Повезло, — Катрин хмыкнула, — будет на кого сослаться, когда до Москвы отступим.
— До какой Москвы? — вскинулся лейтенант. — Я сам из Серпухова. Не бывать там немцам. На старой границе насмерть встанем.
— Там тоже командиры будут. А если нет, всегда на низкий боевой дух бойцов «неоднородного состава» сослаться можно, — негромко сказала Катрин.
— Вы хоть и из ЦК, а так говорить не смейте, — у лейтенанта даже челюсть выпятилась. — Мы за Родину насмерть встанем, где прикажут.
