которую хочется бросить. «Бедная Ксюша, – думает Ольга. – По моей вине у нее нет отца. А теперь, вдобавок, я стала для нее «злой мамкой». Но как объяснить ребенку, почему я ненавижу «дядю Глеба», и почему он плохой, если дарит ей такие милые игрушки…
Она останавливается перед дверью своей квартиры, опускает сумку с продуктами на пол и ищет в карманах ключи. Что сейчас делает этот жирный боров? Забился в детскую комнатку и трясется за свою шкуру? И долго это будет продолжаться?
Клацает замок, и со скрипом приоткрывается соседняя дверь. Из щели сначала показывается рыхлый и подвижный нос, а затем испуганное лицо старушки. Соседка таращит глаза на Ольгу и заговорщицки манит ее к себе пальцем.
– Здравствуйте, тетя Вера, – говорит Ольга.
Старушка машет руками и прижимает искривленный палец к морщинистым губам. Она хватает Ольгу за локоть и втягивает в прихожую. Тихо прикрывает за ней дверь и взволнованно шепчет:
– Вот что я скажу тебе, девонька! Тут милиционеры ходили, и всех опрашивали, нет ли у кого посторонних. А я вот слышала, – старушка говорит едва слышно, – что в вашей квартире кто-то ходит, и покашливает. А я ведь знаю, что мамка твоя на работу ушла. И как ты утром уходила видела… Вот какие чудеса.
– Наверное, вам показалось, тетя Вера.
– Нет, голубушка! – качает головой старушка и грозит пальцем. – Я хоть и старая, но из ума еще не выжила. Точно тебе говорю – кто-то ходит и покашливает. Ты лучше у меня пережди, а я милицию вызову.
– Перестаньте! – отвечает Ольга и пытается улыбнуться. – Ну кто может у нас ходить? Наверное, это сосед сверху. Он как покурит, то всегда кашляет. Мне иногда самой кажется, что он где-то в наших комнатах спрятался.
– Ай, девонька, не то говоришь! – качает головой старушка. – Что ж, я не могу отличить, где кашляют – за вашей дверью или этажом выше? Не играй с бедой, милая моя. А вдруг это убийца к вам забрался? Позвоню-ка я в милицию, а?
– Не смейте, тетя Вера! – с трудом скрывая испуг, отвечает Ольга. – Убийце делать больше нечего, как в нашей квартире прятаться! Да он, наверное, уже где-нибудь за Уралом. А если милиция приедет, то дверь кувалдой разобьют, и мне потом новую ставить?
– Ну, как знаешь, – с прохладцей произносит старушка и прячет настороженный взгляд. – Ты прям как выгораживаешь кого-то…
Соседка, сама того не подозревая, задевает правду. Ольгу переполняет и страх, и злость. Она распахивает дверь, выходит на лестничную площадку и резко говорит:
– А вы поменьше шпионьте, тетя Вера, тогда, может быть, у вас давление быстрее нормализуется!
Грубо, грубо! Ольга прикусывает язык, но обидные слова уже отпущены на свободу, уже с ликованием перекатываются звонким эхом по этажам.
* * *
Уже в прихожей Ольга услышала, как из кухни доносится звяканье посуды. Наверное, мама раньше обычного вернулась с работы, а не по годам наблюдательная соседка сразу усекла подозрительные звуки за дверью.
– Мама! – крикнула Ольга, сбрасывая туфли и направляясь на кухню. – Ты зайти к тетке Вере, а то она собирается…
Ольга осеклась на полуслове. У кухонной плиты, в цветастом фартуке, с половником в руке, стоял Глеб и вымучено улыбался. Ольга нахмурилась.
– Поваром устроился? – спросила она.
Глеб, полагая, что Ольга настроена на шутливый тон, улыбнулся уже во всю ширину лица и объявил:
– На первое у нас сегодня куриный суп. На второе лангет, запеченный с шампиньонами под чесночным соусом. А на третье – клубника со взбитыми сливками, присыпанная шоколадной стружкой…
– Конечно, – произнесла Ольга. – Тебе без сливок с шоколадом никак нельзя, а то похудеешь.
Она зашла в ванную. Взяла мыло, склонилась над рукомойником и только тогда заметила висящие на сушилке выстиранные мужские носки и трусы. На полочке под зеркалом – новенькая зубная щетка. Рядом – баллончик с пеной и бритвенный станок. «Основательно устроился, – подумала Ольга, чувствуя, как в душе стремительно закипает гнев. – Сережа лежит под капельницей в реанимации, а эта свинья деликатесы готовит. Лангет с шампиньонами! Сейчас я из него самого лангет сделаю!»
Теряя над собой контроль, она выбежала из ванной, по пути смахнув на пол зубную щетку и бритву.
– Жирный, сытый негодяй!! – крикнула она, нанося ему звонкие пощечины. – Как ты можешь так жить?! Как ты еще не удавился от стыда?!
– Оленька, – бормотал Глеб, втягивая голову в плечи. Он не мог защищаться, его руки были заняты, он резал колечками лук. – Оленька, я ради тебя! Я только ради тебя…
– Да ты о своем брюхе беспокоишься, а не обо мне!! Ты только о своем благополучии думаешь!! Носочки постирал, супчик сварил. А Сергей в больнице, обескровленный, без сознания… Негодяй, негодяй!!
Она заводилась все сильнее, и уже вцепилась Глебу в горло, а тот, кривясь от боли, отступал к стене.
– Оленька… Да угомонись же ты… – сбивчиво говорил он. – Ты просто одурманена… Ты не понимаешь, что сможешь стать счастливой, если только его не станет…
– Что?! – вспылила Ольга. – Что ты сказал, подонок?! Дрянь!! Ничтожество!!
Не отдавая отчета своим действиям, она схватила со стола кухонный нож и с замаха, как саблей, полоснула по мутному розовому лицу Глеба. В последнее мгновение тот успел подставить руку, и лезвие вязко вошло в его запястье. В лицо Ольге фонтаном брызнула горячая темная кровь. Глеб вскрикнул от острой боли, прижал обагренную руку к груди и опустился на корточки.
Ольга выронила нож и, пошатываясь, вышла из кухни.
– Спасибо, спасибо, милая, – всхлипывая, бормотал ей вслед Глеб. – Это лучшее, что ты могла сделать для меня… Всё разрешилось… Спасибо тебе…
* * *
Она слышала, как он тихо плачет, и начинала медленно осознавать дикость совершенного ею поступка. Повернувшись, она кинулась назад, на кухню. Глеб сидел на полу, прислонившись спиной к шкафу. Голова его была низко опущена, плечи содрогались от тихих рыданий, из порезанной руки толчками выплескивалась густая кровь, и под ногами Глеба уже жирно блестела вишневая лужа.
– Глеб! – сдавленно произнесла Ольга, медленно приседая перед ним. – Глеб, тебе больно?
– Разве это боль? – искореженным голосом
