– Пойдем отсюда. Она может проснуться в любую минуту… – Юра взял меня за руку, и мы с ним поднялись на один лестничный пролет. – Может, ты пустишь меня к себе?
– Нет-нет… приму снотворное и усну. А ты иди, Юра. Ну и подумай на досуге, нужна ли я тебе…
Он бросился ко мне, но я его оттолкнула.
– Ладно, спокойной ночи, Наташа. И знай – я тебя люблю и всегда буду любить.
Он ушел, я поднялась к себе на шестой этаж (лифтом воспользоваться не рискнула, чтобы не будить Марину), и едва открыла квартиру, как раздался телефонный звонок. Звонил домашний телефон.
– Алло? – напряглась я, в душе боясь только одного – что я услышу голос моего покойного мужа.
– Наташа? Это я. Узнаете меня?
– Александр Борисович? – Я посмотрела на телефон, часы показывали половину первого ночи.
– Я здесь, возле вашего дома. Вы позволите мне подняться к вам?
11
В ожидании Воронкова я спрашивала себя, видел ли мой неожиданный ночной гость Юру, с которым мы прощались возле подъезда моего дома. Догадался ли, что мы с ним – люди не чужие, мягко говоря?
Конечно, половина первого ночи – не самое подходящее время для визита малознакомого мужчины. Но кто сказал, что он не дожидался меня все то время, что мы с Юрой провели в обществе Мишина в моем гараже? Наверняка приехал раньше, справился у консьержки, дома ли я, и когда узнал, что меня нет, вернулся в свою машину и стал дожидаться моего возвращения. Что ж, не самый худший способ узнать больше о женщине. Если она возвращается поздно ночью домой, то есть шанс увидеть, кто же девушку провожает, танцует, любит.
Я оставила дверь полуоткрытой, разулась, с облегчением скинув туфли на каблуках, прошла на кухню и включила чайник.
– Можно? – услышала я и вышла к гостю.
На этот раз поверх рубашки на Воронкове был белый летний элегантный пиджак. Он смотрел на меня так, словно хотел рассмотреть буквально все, начиная от моей прически и заканчивая розовыми пятками.
– Проходите, Александр Борисович, – сжалилась я над ним, взяла его за руку и провела в гостиную, усадила за стол. – Чай будем пить?
– Б-б-удем, – запинаясь, ответил Воронков, усаживаясь. – Какая нарядная у вас, Наталия, квартира! Просто чудесная!
Мы вели себя с ним так, словно ничего-то особенного в моей жизни не случилось, словно мой муж уже давно был похоронен и благополучно забыт. А ведь мне все эти хлопоты еще предстояли, и любой человек, знающий о моем горе, должен был помнить об этом и уж точно не вламываться ко мне в гости в эти траурные дни, да еще и в половине первого ночи.
– Что-нибудь случилось? – спросила я, складывая в заварочный чай листочки мяты, растущей в цветочном горшке на подоконнике.
– Случилось. – Он кивнул. – Весь день думаю о вас. Прямо с ума схожу.
– Что так? – вяло кокетничала я.
– Так хотел вас увидеть, так хотел, что приехал вот. Вы уж простите меня. Все понимаю, ну все, что вы мужа потеряли, что вам сейчас не до меня, да и поздно. Но приехал.
Он привстал, поймал мою руку, пахнущую мятой, и прижался к ней горячими губами. Меня как током стукнуло. Так странно.
Получается, что я ему сильно понравилась. Да уж, веселый у меня выдался денек. Не успела с одним любовником проститься, другой мужчина напрашивается на эту же роль. Что бы это значило?
– Сейчас будем пить чай. – Я заварила чай и пошла на кухню хлопотать, искать, что бы предложить к чаю. Хотя на самом деле я просто не знала, как себя вести с гостем. Будь на его месте Вадим или Юра, я была бы спокойна, уверена в себе. Но в присутствии этого совершенно чужого, но, надо признаться, симпатичного мне мужчины я чувствовала себя не в своей тарелке.
Вернувшись в гостиную, я обнаружила, что Воронкова нет. Я поискала его в ванной комнате, в туалете. Подойдя к окну, увидела, как он быстрым шагом направляется к большой черной машине, садится в нее и уезжает.
Испугался. Пожалел, что приехал.
И тут я, уже в гостиной, увидела на столе, напротив того места, где он сидел, розовый футляр. Открыв его, я застонала при виде невероятно красивой вещицы. Это была вторая часть кораллового комплекта – уникальный, роскошный розовый с золотом браслет, а о первой (серьги с розовым кораллом, изображающим маленькие женские головки) я в суматохе дня и вовсе забыла!
– Что ж, спасибо, – сказала я в окно.
Казалось бы, день уже исчерпал себя на события. Однако меня поджидал еще один сюрприз.
Звонок раздался, когда я выходила из душа в наброшенном на плечи махровом халате и с тюрбаном из полотенца на голове.
Звонили в дверь!
Воронков? Не дай боже он увидит меня в таком виде!
Я приблизилась к своим двойным дверям, открыла одну и взглянула в глазок наружной двери. Вадик!
Я распахнула дверь.
Вадим Сажин стоял с виноватым видом, прижимая к груди букет красных роз.
– Ната, милая, все знаю, не должен был приходить, уже поздно и вообще – у тебя горе, скоро похороны. Но кто знал, что так все получится? Что когда мы будем с тобой, твой муж…
Я втащила его в квартиру и заперлась на все замки.
– Проходи! – Я почему-то обрадовалась его приходу. Вот уж при Вадике я могла ходить не только в халате, но и без него. Совершенно его не стеснялась. Знала, что он любит во мне все. Но особенно, конечно, грудь.
Пока он, воспитанный человек, разувался в прихожей, я спрятала свои кораллы в ящик туалетного столика.
В сознании вспыхнула фраза, осветившая жутким, навевающим панику, светом фразу: «Пока твоя лучшая подруга делала ребенка, ты убивала своего мужа». Интересное дело, но ведь и я занималась примерно тем же самым, с той разницей, что пока еще не была беременна. Мы были с ней в одном и том же доме в Улитине со своими любовниками, и я никак не могла быть в Лобанове и копать могилу в лесу.
Или же я все это проделала до поездки в Улитино? Пристрелила Сережу сразу же после того, как мы с ним пожелали друг другу спокойной ночи? А может, я и не желала ему спокойной ночи, может, меня тошнило от одной мысли, что меня используют и что ему от меня нужны только деньги? Быть может, нервы мои не выдержали и я выдала ему все, что думаю по этому поводу? Быть может, он и не ложился спать (хотя картинка «Сережа в постели, залитой лунным светом» так и стояла у меня перед глазами), а просто собирался или уже лег, но ненадолго, потому что его разбудили, к примеру, та же Юдина, а он, обманув меня, что его срочно вызывают на какую-то съемку, попытался уйти из дома? И тогда я не выдержала, достала пистолет и выстрелила в него?
Как же это страшно – ничего не помнить. Спасибо, конечно, памяти, быть может, она спасет меня от решетки, поскольку пока что веду себя как совершенно невиновный человек. Но что будет со мной позже, когда воспоминания повалятся на меня каменным градом страхов и кошмаров?
– Знаешь, – волнуясь, говорил между тем Вадик, ходя за мной по квартире, – поначалу я думал, что тебя нужно оставить в покое, ведь у тебя такое горе, но потом вдруг понял, что ты, быть может, нуждаешься в поддержке… Я бы мог, конечно, позвонить тебе и предупредить о своем приходе или просто спросить, нужен я тебе сейчас или нет. Но я подумал, что в момент, когда я буду звонить тебе, ты можешь быть не одна и тебе неудобно будет говорить со мной, словом, я запутался, но что-то подсказывало мне, что я должен, должен встретиться с тобой. К тому же то, что произошло между нами…
Я остановилась, он налетел на меня и, не справившись со своими чувствами, обнял меня, судорожно прижался ко мне.
– Господи, Наташа, если бы ты только знала, как я люблю тебя… Я постоянно думаю о тебе, а уж после того, что случилось с нами в Улитине, и вовсе не нахожу себе места… Я знаю, дорогая моя, милая, что должен сказать тебе что-то очень важное, и я сейчас скажу тебе…
Губы его нашли мои губы, и он буквально впился в них долгим, жадным поцелуем. И кто бы мог знать, какие страсти бушуют в этом с виду спокойном и скромном мужчине!
Я вспомнила Юру, его поцелуи и спросила себя, что это происходит со мной или с моими любовниками, с мужчинами, которые влюблены в меня, они словно сговорились любить меня, говорить мне о любви, желать меня. Как странно, как удивительно все это… Вот и Воронков приехал, попытался выразить свои чувства ко мне. Значит ли это, что я привлекательна для него как женщина? А иначе зачем бы он приехал? Возможно, при нашей встрече в его антикварной лавке он испытал ко мне влечение и, сжигаемый страстью, прикатил глубокой ночью в надежде, что я пойму его и отвечу на его чувство?
– Вадик, сядь, надо поговорить… – Я усадила его, дрожащего, на диван, взяла его лицо в свои ладони, нежно поцеловала его. – Скажи, когда я приехала туда, в Улитино, и когда мы уединились с тобой, какой я была? Быть может, тебе показалось, что я какая-то не такая, что нервная, что у меня истерика, может, я разговаривала во сне?
– Ты была прекрасна. – Он опустил голову и зарылся головой в мои колени. – Думаю, что это была самая счастливая ночь в моей жизни.
