– Дети – это хорошо, Наташа, – кивнул он головой, рассматривая мои каракули на списке кандидатов в мужья. – Тем более если ты собираешься заводить детей, ты должна знать о своем потенциальном муже все. И это твое личное дело, каким способом ты будешь собирать информацию. Уверен, что если бы у девушек была возможность побольше узнать о своих избранниках, то многих разочарований, а то и трагедий не случилось.
– Скажи мне, Фима, если бы у меня не было алиби, ты бы мог предположить, что это я убила Сережу?
– Нет, не мог. В душе, где-то очень глубоко, у тебя были, конечно, такие мысли и в какие-то моменты ты действительно хотела его смерти, ведь все знают, какой он был и как к тебе относился, но в реальности ты бы никогда не стала рисковать своей свободой и репутацией. Ты понимаешь, да? Я не о жестокости, не о способности убить, у нас у каждого есть такая способность, дело только в мотиве, а о том, что ты слишком умна, чтобы из-за этого подлеца еще и сесть в тюрьму. Ты всегда знала, что уж твой-то мотив будет самым крепким. А потому ты даже киллера бы не нанимала, повторюсь, из опасения, что тебя вычислят. К тому же ты слишком бережешь свой покой, чтобы после того, что ты совершила, тебя мучили кошмары. А кошмары были бы, уж поверь мне.
– Ты убивал?
– Убивал, конечно. У меня профессия такая – очищать землю от мрази. Но все это в прошлом, но вот мои кошмары всегда со мной, – он похлопал себя в области сердца.
Я рассказала ему обо всем, чем располагала на этот момент в связи с расследованием убийства Сережи, а также о семье Перовых, покупке ими дорогой газонокосилки.
– Твоя садовница – умная женщина. Она права, двадцать пять тысяч – это деньги. И откуда-то они у этого Перова появились? И эта роза. Это для меня, скажем, для мужика увядшая на грядке роза ничего не значит, но вот узнанная роза, твоя роза на грядке Перовых – это уже улика. Думаю, что все эти странности приведут тебя к твоей машине, Наташа. И ничего, ничего не скрывай от Мишина. Он толковый следователь, я тебе уже говорил.
Мы распрощались с ним, я вернулась домой и принялась варить овсянку. Выпятив живот, представила себя беременной, улыбнулась.
Уж не знаю почему, но беременеть мне как-то не удавалось. Ни от кого из мужчин, с которыми я была. Конечно, пока была совсем молода, пока училась и была поглощена своей работой, я не думала о детях, а потому регулярно принимала противозачаточные таблетки. Но потом, когда вышла замуж за Сережу, – прекратила. Но все равно не беременела, и это при том, что со здоровьем моим женским все было в порядке. Просто не давал нам бог детишек.
Когда я от отчаяния и желания быть кем-то любимой оказалась в объятьях Юрочки, я была готова понести от него, но и здесь ничего не получилось.
– Доброе утро! – В кухню вошел Вадим. Уже после душа, свежий, причесанный, улыбающийся. Я подобрала живот, улыбнулась ему в ответ. Нет, не тянул он на мужа. Не могла себе объяснить почему. Не смотрелся он на этой кухне, не видела я его с младенцем на руках, встречающим меня в родильном доме. Он, несмотря на то, что я знала его много лет, оставался для меня чужим.
А ведь какой милый человек, нежный мужчина. Чего не так?
«Страсти нет, Наташа», – ответила за меня Катя, которая всегда была рядом со мной, к словам которой я всегда прислушивалась. Она была как бы вторым моим я, психологическим ограничителем и судьей, советчиком и циничным правдолюбцем.
– Вадик, у меня сегодня трудный день. Мы сейчас позавтракаем, я отвезу тебя домой, а сама поеду к Кате, – распределила я наши действия. – И ты пока мне не звони, хорошо? Скоро похороны…
– Да, конечно, я понимаю, – произнес он с обреченным видом. И я в который уже раз подумала о том, что, будь он настоящим мужиком, возмутился хотя бы моему начальственному тону! Возможно, он и сам, подозревая, что наши отношения могут привести к браку, еще не готов был к таким переменам в жизни, не знал, чего он хочет сам, а потому в душе даже обрадовался возможности снова вернуться в свою прежнюю жизнь. Может, он понимает, что Наташа Соловей ему не по зубам, да только не может сопротивляться течению жизни, тем обстоятельствам, что снова столкнули нас на даче Машки Щукиной.
Я проводила его, поцеловав на прощанье. Закрыв за ним дверь, испытала одновременно облегчение и сожаление. Да, мне было жаль, что он такой нерешительный и бывает активен и энергичен лишь там, где он может проявить себя как талантливый инженер, ученый. Там же, где требуются мужские качества, напор, сила, Вадика нет. Он слишком ведомый, слишком деликатный.
Я позвонила Кате. Она, человек ответственный, тоже, как оказалось, встала ни свет ни заря, успела побывать в «Цахесе», проверить, все ли там в порядке, проинструктировала Юру насчет покупки еще одной морозильной камеры, составила список необходимых продуктов, которые следует заказать, успела вместе с Юрой побывать в следственном комитете, куда ее вызвал Мишин, чтобы взять отпечатки их пальцев (чтобы было с чем сравнивать следы на руле), и теперь сидела собранная и ждала моего звонка, чтобы отправиться со мной в Лобаново.
– Как ты думаешь, у Юры будут неприятности из-за машины? – спросила она меня, когда мы уже ехали по утренней Москве, но в хлопотах и заботах не замечая ее красоты, ее розовых от рассветного солнца церковных куполов, сверкающих витрин магазинов и огромного количества цветников, мимо которых нам доводилось проезжать.
– Какие еще неприятности?! Мы все там наследили, и Юра, и я, и ты! Сколько раз выезжали на ней за город! – сказала я. – Нам бы найти ее.
– Новостей никаких? – спросила она меня.
– Пока – нет. Но чувствую сердцем, в Лобанове нас ждет сюрприз… Если эта семья Перовых разбогатела, значит, они что-то продали. А продать они могли Сережин компьютер, мои ноутбуки, музыкальный центр.
– Ну и что, что продали. Шли мимо, увидели, что ворота распахнуты, вошли да вынесли все, что плохо лежало. Нас-то интересует, кто убил Голта.
– Ты права. Но, может, они видели чего. Ладно, посмотрим, чего сейчас-то гадать?
Я продам этот дом, – сказала я. – Как можно оставаться там, когда в двух шагах от сада лес, в котором его похоронили.
– Правильно, я бы тоже на твоем месте продала. Раньше ты там отдыхала, да мы все отдыхали… прекрасное место.
– Или не продавать? – Мысли мои метнулись в противоположную сторону, когда я вспомнила, как много было в него вложено, сколько денег, нервов! Это был мой дом, моя вотчина.
– Мне иногда кажется, что у нас с тобой один мозг на двоих, – усмехнулась Катя. – Я вот сначала поддержала тебя, а сама думаю – жалко дом, он такой классный!
– Ты мне скажи лучше, как себя чувствуешь.
– Хорошо.
– С Валей общаешься?
– Да, вчера заезжала к нему, он от счастья чуть не помер… Ты бы видела его лицо – самый счастливый человек на свете!
– Я так рада за вас, – сказала я, чувствуя, как от нахлынувших чувств горло мое словно кто-то сдавил. – Ребята, пусть хоть у вас все будет хорошо!
– А что Вадим?
– Вадим, между нами, девочками, ни рыба ни мясо, – призналась я, и весь оставшийся путь до Лобанова мы рассуждали о положительных и отрицательных качествах претендента на мою руку Вадима Сажина.
Мы подъехали к воротам моего дома, я открыла их при помощи пульта, и мы покатили по дорожке вдоль веселой, залитой солнцем ухоженной зеленой лужайки.
– Твоя Светлана Петровна – просто клад! – сказала Катя, едва не свернув шею, разглядывая подстриженный газон. Я открыла окна, впуская свежий, яркий запах свежескошенной травы. – С ума сойти можно! Смотри, а вон и она, в шляпке!
Светлана Петровна встретила нас в рабочей одежде, соломенной шляпке. На руках ее были тонкие голубые хирургические перчатки, что сделало ее в моих глазах еще более симпатичной. Уважаю женщин, по мере возможности берегущих себя.
– Доброе утро, Светлана Петровна!
– Доброе утро, Наталия Андреевна, и вы, Екатерина Генриховна!
– Вы чудесно справились с травой! – похвалила я ее.
– Да это не я, а ваша волшебная машина. Господи, каких только машин не придумано для сада!
Я ждала от себя какой-то негативной реакции, открывая двери в оскверненный преступниками дом, какого-то внутреннего холодка, страха, всего того, что называется неприятными ассоциациями, но ничего подобного не было.
Напротив, я испытала снова какое-то странное облегчение, словно вот теперь-то все будет нормально и все те, кто мешал мне жить, кто давил на меня, кто отравлял мое существование, больше не потревожат меня. Ограбление, была уверена я, явилось лишь следствием того, что убийца оставил дом открытым.
– Не понимаю, зачем понадобилось вообще открывать дом, да и как его открыли, – говорила я, распахивая окна и впуская в дом свежий воздух – Светлана Петровна, вы оставайтесь здесь. Если вас не затруднит, заварите чай с травками, если нужно, сходите в магазин за печеньем, когда вернемся из деревни, будем пить чай.
