Неожиданно через несколько дней Лаго получает от Богомольца тревожное письмо о том, что его связник исчез после перехода границы. Богомолец уверен, что связник погиб, у него есть основания так думать, подробности сообщит при личной встрече. Контрольная явка в Минске не провалена, человек туда не пришел. Он получил известие от содержателя явочной квартиры, своего старого и надежного агента. Следовательно, и за безопасность Вишневского нет оснований беспокоиться.
Лаго получает из Центра инструкции в отношении линии поведения с Богомольцем. В личном разговоре он должен высказать ему недовольство тем, что тот сразу не сообщил о связнике, поскольку он, Лаю, очень беспокоится за безопасность Вишневского. Лаго не настаивает на том, чтобы послать второго связника, но выражает сожаление, что дело не доведено до конца. Новые кандидатуры не предлагает, потому что это может вызвать подозрение.
Следует вести дело к тому, чтобы Богомолец вновь послал своего связника. При этом если новому связнику будет поручена явка и к Вишневскому, и к Калужскому, то последний в это время должен «уехать в командировку», оставив домашним распоряжение сказать об этом тому, кто, возможно, будет его спрашивать. Таким образом, Богомолец будет вынужден еще раз послать специального курьера к Калужскому. Если же Богомолец будет настаивать, чтобы Лаго сам подобрал связника, то тот скажет, что сам он этого вопроса решить не может и должен согласовать его с Беседовским, который, собственно, и стоит у истоков всей этой комбинации. Надо полагать, такой поворот дела не вызовет восторга у Богомольца, поскольку ему, так же как самому Лаго, хорошо известно, что подходящих людей у Беседовского нет, и будет просто потеряно время. А это вызовет неудовольствие в Лондоне.
Двое в кафе «Таубе»
Пообщавшись с Гибсоном, Лаго, следуя его рекомендациям, сразу же отправился в Берлин, уведомив Богомольца телеграммой о своем приезде. Впрочем, тот и сам был как на иголках, поскольку хотел знать, какие новости шеф привез из Лондона, а его личная встреча с англичанином состоится только через несколько дней.
Место встречи в Берлине постоянное — кафе «Таубе», время тоже оговорено заранее. Первый вопрос, который Лаго задал Богомольцу, касался связника, что было вполне естественно, ибо он беспокоится о судьбе Вишневского:
— Виктор Васильевич, ради бога, что со связником, что вы знаете о его судьбе?
— У меня есть кое-какая информация. Думаю, оснований беспокоиться нет. Очевидно, несчастный случай. Расскажу. Вначале, пожалуйста, о вашей встрече с Гибсоном. Из письма я понял, что все в порядке, но хотел бы знать подробности разговора.
— Собственно, суть дела я изложил. Беседа не была долгой. По всем организационно-техническим вопросам Гибсон отослал к вам. Полагаю, что о своих оценках он скажет вам больше, чем мне. Но если коротко, то моей работой, как я понял, довольны. Калужским тоже. Информацию Вишневского находят неравноценной. Иногда — очень толковые сообщения, но нередки и всего лишь комментарии к открытой информации. Нам нужно подумать, как исправить ситуацию.
Финансировать Беседовского англичане не собираются, хотя как прикрытие для работы с интересующими СИС источниками он их устраивает. Ну и последнее, хотя и самое важное на сегодня: Гибсон сказал, что надо форсировать дело с документами Малоштана. Так что со связником?
— Это надежный человек, многократно проверенный на конкретных поручениях. Скажу, что думаю и знаю.
В этот день в районе советско-польской границы разразилась сильнейшая пурга и стоял крепкий мороз. Обычно людей доставляют к месту перехода госграницы (это примерно в 40 километрах от железнодорожной станции Столбцы) на автомобиле. Но в этот раз даже пришлось воспользоваться подводой: все дороги были заметены глубоким снегом. Как обычно, человек переоделся в будке польской пограничной стражи и ушел по известному ему маршруту. Часа два слушали, не будет ли выстрелов, почти неизбежных при задержании. Все было тихо. Связник должен был прибыть на контрольную явку в Минске, но туда не пришел.
По сообщениям польских пограничников, в этот и последующие дни было найдено много замерзших людей, в округе бродили стаи голодных волков.
— То есть вы полагаете, что связник стал жертвой этих неожиданных обстоятельств?
— Все заставляет думать так. Явка не провалена. Я получил сигнал из Минска. Ваш человек, как я понял из последнего письма, которое пришло вчера, тоже жив-здоров.
— Да, это так, но он, понятно, беспокоится, что никто не приехал, как было обещано. Значит, вы уверены в надежности вашего человека?
— Знаете, милейший, надежность — это понятие относительное. Иногда меняются жизненные ориентиры. Если попал в застенки ГПУ или сигуранцы — неважно чьи, то могут поставить перед выбором: либо — либо. Далеко не все отказываются от сотрудничества, не видя другой возможности выкарабкаться.
— А не могло так случиться и со связником?
— На все, как говорится, Божья воля. Думаю, что нет, да к тому же он всего лишь мелкая рыбешка.
— Судя по вашему подходу, полностью доверять нельзя никому.
— Да, пожалуй. Если вы, к примеру, почти полностью уверены в агенте, то это значит, что вы можете ему не доверять. Ведь неизвестно, когда он поступит иначе, чем вы надеетесь, и это как раз скрыто в словечке «почти». Разве мало примеров, когда человек служил, скажем, белым, а потом оказывался у красных?
— Если вы имеете в виду меня, то я, как известно, не навязывался. А вообще-то помимо красных я служу еще французам, румынам, китайцам, собираюсь наниматься в абвер.
— Не кипятитесь, я вовсе не вас имел в виду. Если бы я вам не доверял, то и не пригласил бы сотрудничать. Ведь когда вы садитесь в поезд или на пароход, то тоже не имеете полной гарантии безопасности. Бывают аварии, катастрофы, но это ведь не останавливает людей. Так же и в нашем случае. Риск всегда есть, но другого способа вести агентурную разведку нет. Так поступают все разведслужбы мира. Рецепт один — постоянная проверка источников, их работы, поведения, информации. А лучше всего иметь позиции в контрразведке противника.
— К вашей персоне это, конечно, не относится.
— Я же не собираюсь перебегать. Видите ли, мы избрали определенное поле деятельности и стали в нем профессионалами. У нас есть, правда, кое-какое врачебное образование, но стать медицинскими светилами нам с вами, извините за каламбур, увы, не светит. Значит, надо делать то, что умеешь, и там, где тебя принимают и ценят. Не забывайте, что мы эмигранты. А потом помните, что сказал Шекспир: «Мир это театр, а мы все актеры». Так, кажется, или что-то в этом роде. Вот и весь сказ. Так что за работу, Борис Федорович.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
