— Я верну ее! Это мой долг! — прошептала Темпера.
Голоса снизу доносились уже не так громко. Она подошла к двери и осторожно открыла ее.
Она не ошиблась.
Гости вышли в холл. Дамы кутались в накидки, мужчины надевали плащи на атласной подкладке.
Темпера услышала голос герцога, который обращался к гостям:
— Сэр Уильям, вы с супругой поедете в первом экипаже, и, пожалуйста, захватите с собой лорда Юстаса. А вам, граф, я хочу доставить особое удовольствие. Вы будете сопровождать леди Ротли, и прихватите с собой по дороге Лиллингтонов. Я обещал подвезти их с их виллы в Эзе.
— С огромным удовольствием, — отвечал граф.
«Как может герцог отправлять мачеху одну с графом, пусть и в недолгую поездку», — с негодованием подумала Темпера.
Но она знала, что мачеха будет только счастлива, а о чувствах графа тоже догадаться было несложно.
— А мы с вами, Джордж, — продолжал герцог, обращаясь к лорду Холкомбу, — будем сопровождать вашу очаровательную супругу.
Темпера предположила, что леди Холкомб в восторге от перспективы ехать с герцогом и будет считать, что ей в какой-то мере удалось обойти соперницу.
Все общество, болтая и смеясь, направилось к выходу. Через несколько минут первый экипаж отъехал. А за ним и второй. Третий был уже у подъезда.
— Спокойной ночи, Бэйтс, — сказал герцог дворецкому.
— Спокойной ночи, милорд.
Лакеи захлопнули дверцы, и Темпера услышала шорох колес по гравию аллеи.
Лакеи вернулись в холл.
— Сначала поужинаем, — провозгласил Бэйтс торжественным тоном, — а потом уж уберем со стола.
— Я надеялся, что вы так и распорядитесь, мистер Бэйтс, — сказал один из лакеев. — Я уже порядком проголодался!
Кто-то еще пошутил по поводу жадности некоторых, а затем звук их шагов и голосов замер в коридоре, который вел в кухню.
Темпера только этого и дожидалась.
Она знала, что мисс Бриггс и мисс Смит всегда ужинают в это же время и они не станут любопытствовать насчет ее отсутствия, потому что она часто опаздывала и без нее им было удобнее сплетничать.
Она закрыла дверь в комнату мачехи и поспешила к лестнице, ведущей в башню.
Глянув вниз, в холл, чтобы убедиться, что там никого нет, она проворно взбежала по лестнице в спальню лорда Юстаса.
Там было три окна, откуда, как уверял герцог, открывался самый лучший вид. Но Темперу сейчас никакие виды не интересовали.
Комната была тщательно убрана после отъезда лорда Юстаса, и Темпера сообразила: искать в комоде или гардеробе, куда лакей, исполнявший при лорде роль камердинера, имел доступ, было бы пустой тратой времени.
У лорда Юстаса было с собой мало личных вещей. И не было среди них фотографии в рамке, как надеялась Темпера, а коробочка для запонок и кожаный футляр от бритвенного прибора не могли вместить даже миниатюру.
Быстрым взглядом она окинула щетки из слоновой кости. Кроме них, на умывальнике ничего больше не было.
Торопливо пролистала несколько книг на столике у кровати, но тут же поняла, что они не принадлежат лорду Юстасу, так как на них стоял экслибрис герцога.
Может, он сделал тайник за картиной? — и Темпера тщательно осмотрела каждую. Было бы легко подсунуть ван Эйка сзади за раму, но там ничего не оказалось.
Темпера присмотрелась к ковру, но обнаружила, что он накрепко прибит к полу плинтусом, а покрывающие его дорожки каждое утро вытряхивают добросовестные горничные-француженки.
Ею начал овладевать страх.
А что, если все ее планы не сработают и она не найдет картину? А может быть, лорд Юстас уже вынес ее отсюда?
И тут она вспомнила рассказ отца о грабителе, спрятавшем картину в цилиндре.
Темпера открыла гардероб.
В углу, вместе с длинным рядом до блеска начищенных ботинок, стояли две коробки, в каких мужчины возят, путешествуя, свои шляпы.
Обе коробки, как и можно было ожидать, были от Локка, с Сент-Джеймс-стрит. Из коричневой кожи, с ручками наверху и монограммой лорда Юстаса.
Темпера достала одну, поставила на стул и развязала ремни.
Внутри оказался цилиндр, который лорд Юстас надевал днем Темпера достала его и, заглянув внутрь, сразу поняла, что в нем ничего нет. Она положила его на место и открыла вторую коробку.
Как она и ожидала, коробка была пуста, так как лорд Юстас надел свой вечерний цилиндр. Разочарованная, Темпера уже хотела было закрыть коробку и вернуть на место, как вдруг ее осенило.
Изнутри коробки были отделаны атласом. А под ним можно без труда спрятать полотно ван Эйка.
Она тщательно ощупала коробку изнутри. Подкладка везде плотно прилегала к коже.
Но эта мысль настолько завладела ею, что она снова открыла первую коробку. Вынув цилиндр, она снова прощупала подкладку.
Сначала она было опять разочаровалась, но потом заметила, что подкладка не пришита, как во второй коробке, а приклеена.
От волнения сердце у нее, казалось, остановилось.
Она оттянула подкладку и, просунув пальцы между подкладкой и кожей, нащупала что-то.
Извлечь это было делом нескольких секунд.
Темпера не могла сдержать радостного возгласа. Держа полотно в руках, она изумленно уставилась на него.
Это была не «Мадонна в храме» ван Эйка, которую она ожидала увидеть, а «Портрет молодой девушки» Петруса Кристуса.
Она положила полотно на стул и продолжила исследование коробки.
Три минуты спустя перед ней был не только портрет работы Петруса Кристуса, но и «Мадонна в храме» ван Эйка, и «Святой Георгий и Дракон» Рафаэля.
Все три картины были маленькие, спрятать их не составляло труда.
Темпера перевела дух.
Такой добычи она не ожидала. При этом она устало подумала, что ей понадобится куда больше времени, чтобы заменить оригиналы подделками, чтобы лорд Юстас ни о чем не догадался.
Только бы теперь изыскать возможность попасть в кабинет герцога, пока компания еще не вернулась из Монте-Карло!
Она понимала, что придется ждать, пока вся прислуга не уляжется спать, а еще не попасться на глаза дежурному лакею, в чьи обязанности входило дожидаться возвращения господ.
Это будет трудно, подумалось ей.
Но она была так счастлива, обнаружив то, что искала, что все предстоящие трудности, казалось, уже не имели никакого значения.
Она положила цилиндр лорда Юстаса обратно, застегнула ремни и поставила коробку на место, в угол гардероба. Закрыв дверцы, взяла картины со стула, куда она их положила.
Взглянув на «Мадонну в храме», она вновь испытала восторг при виде этого совершенства. Даже в сгущающихся сумерках картина, казалось, излучала какое-то сияние, которое не могла передать никакая копия.
