Мисс Смит была вестницей любых новостей, неважно, хороших или плохих.
— Я всегда считала, что дороги здесь опасны, — продолжала она. — Во-первых, они слишком узкие, и если бы экипаж перевернулся, все кончилось бы очень плохо!
— Да… конечно, — согласилась Темпера.
Огромным усилием воли она заставила себя сосредоточиться на том, что говорит ей мисс Смит. Слушая ее, она вдруг поняла, что все три картины, вынесенные ею из спальни лорда Юстаса, лежат у нее на туалетном столике.
Она с тревогой взглянула на них, но с облегчением поняла, что мисс Смит не интересуется живописью.
— Ясно, что его милость не поедет сегодня на вечер, — продолжала мисс Смит. — Интересно, выедет ли вновь его светлость. Как я понимаю, он вообще не любит светских приемов, так что он может воспользоваться этим происшествием как подходящим предлогом, чтобы остаться дома.
— Значит, они будут ужинать здесь, — предположила Темпера, думая о том, как это может отразиться на ее планах.
— Вероятно, да, — согласилась мисс Смит. — К счастью, вашей хозяйки не было с ними в экипаже и моей, разумеется, тоже. Они, наверно, уже в Монте-Карло. — Она зевнула. — Должна признаться, что завидую мисс Бриггс. В кои-то веки она сможет лечь пораньше.
— Да… конечно, — согласилась Темпера — Могу я чем-либо помочь ее милости?
— Полагаю, у мисс Бриггс есть все необходимое. Она только что выбегала за флаконом одеколона и рассказала мне, что случилось. Я хотела ее еще расспросить, но тут за ней прибежал лакей. — Она открыла дверь и, уже выходя, добавила — Из этого видно, мисс Райли, как я люблю повторять, мы никогда не можем считать себя свободными. Только подумаем, что проведем вечер спокойно, как случается что-нибудь в таком роде. Я всегда говорю, что жизнь у нас тяжелая, и так оно и есть.
Не дожидаясь ответа, она вышла, и Темпера осталась одна Она не могла думать ни о чем, только о герцоге.
Ее охватило непреодолимое желание спуститься вниз, отдать ему картины и объяснить, что все не так, как он думает, что она спасала самые дорогие для него вещи.
Но она знала, что поступи она так, она тем самым неизбежно обнаружит, кто она такая.
Он непременно начнет дело против лорда Юстаса, и тогда лишь она одна сможет заявить, что картины были спрятаны в его шляпной коробке. Ее слово против его слова!
Графу станет известно о попытке кражи, и начнется долгое следствие по установлению автора подделок.
Люди искусства, вроде ее отца, всегда отыскивали тех, кто создает искусные подделки, которые способны ввести в заблуждение даже опытных экспертов.
Граф, человек очень влиятельный в своей стране, будет от души рад изловить такого мастера, и если герцог возбудит дело против лорда Юстаса, ситуация только ухудшится.
Не только сплетники в Монте-Карло, но и весь мир узнает, что леди Ротли выдавала падчерицу за свою камеристку.
— Это невозможно! Абсолютно невозможно! — воскликнула Темпера.
Но все ее существо стремилось оправдаться в глазах герцога.
Она чувствовала, что ее любовь должна была как-то передаваться ему, но теперь, когда он увидел ее у дверей комнаты лорда Юстаса, между ними встала непреодолимая преграда.
Никогда больше он не станет разыскивать ее ни в оливковой роще, ни на террасе над морем при лунном свете.
Никогда больше не будет интересоваться ее картинами и не захочет их видеть.
Никогда больше он не захочет говорить с ней так, что она запоминала и повторяла каждое его слово в ночной тишине.
Всю оставшуюся жизнь она проведет в тоскливом одиночестве, вспоминая лишь несколько мгновений, что она провела с герцогом так близко, словно была в его объятиях.
— Зачем я уходила от него, когда могла подольше побыть с ним? — спрашивала она себя.
Она вспомнила, как она бежала в замок после встречи с ним при лунном свете. Теперь она понимала, что она убегала не от него, а от себя самой, от собственных чувств.
— Боже мой, что же мне делать? — Она молилась, но без всякой надежды и чувствуя, что ее молитвы тонут в бездне ее отчаяния.
Спустя некоторое время она убрала картины в ящик туалетного столика и пошла в комнату мачехи, дожидаться ее возвращения.
Ей было трудно собраться с мыслями, но она все-таки вынудила себя составить план.
Герцог сейчас, вероятно, сидит внизу, один или с лордом Холкомбом, и свой единственный шанс подменить картины она получит лишь тогда, когда все улягутся спать.
«Как только я это устрою, — думала Темпера, — я буду скрываться от герцога, и если нужно, просижу у себя в комнате до самого отъезда в Англию».
Ей пришло в голову, что, если даже удастся заменить картины, она не сможет снова зайти в комнату лорда Юстаса, чтобы вернуть подделки.
Быть может, ей удалось бы сделать это завтра, а нет, так и неважно.
В любом случае он не сможет быстро заготовить новые копии. Он, должно быть, уже давно планировал эту операцию. Темпера не сомневалась, что копии были сняты и с других оригиналов.
Все работы ван Эйка хорошо известны и включены в каталоги, так что можно купить неплохую копию в любом художественном салоне.
Но это отнюдь не значит, что такие превосходные подделки, какими лорд Юстас заменил оригиналы, легко было достать.
«Если я уничтожу подделки, пройдет немало времени, прежде чем лорд Юстас раздобудет новые и получит еще одно приглашение в замок, чтобы похитить оригиналы», — рассуждала Темпера.
Близился конец сезона, и в одном она была абсолютно уверена: пройдет по меньшей мере год, прежде чем он сделает новую попытку выкрасть картины из коллекции герцога.
Это соображение ее несколько успокоило. В конце концов, самое главное, что ей предстоит, это вернуть на место оригиналы.
Это было, конечно, намного проще, чем то, что она уже совершила. А когда лорд Юстас обнаружит пропажу, он уже ничего не сможет сделать.
— По крайней мере я спасла три шедевра для будущего, — бормотала Темпера, — и для герцога!
Это было единственное, что она могла для него сделать, каково бы ни было его отношение к ней; единственный способ выразить свою любовь, хотя он никогда об этом и не узнает.
Она прилегла на постель мачехи, но заснуть не могла. Мысли ее то и дело возвращались к тому, что ей предстояло, а когда она закрывала глаза, перед ней вставала только одна картина: как изумление на лице герцога сменилось презрением.
«Я не такая!» — хотелось ей крикнуть в темноту.
Но никогда не изменявшая ей выдержка заставляла ее лежать тихо, страдать молча долгие часы, пока на лестнице не послышался голос мачехи.
Она медленно поднялась и сначала даже не могла разобрать, что говорит леди Ротли, хотя в ее голосе слышалось оживление, как всегда, когда она была приятно возбуждена.
