— Лели Ротли очень красивая женщина, — заметил сэр Уильям.
— Я полагаю, вы все услышите об этом завтра, — сказал герцог. — Спокойной ночи, леди Барнард. Спокойной ночи, сэр Уильям.
Темпера слышала, как Барнарды прошли в свою комнату, рядом с леди Ротли, и закрыла дверь.
Теперь надо дождаться, пока остальные трое не лягут, и тогда путь вниз будет открыт.
Ей не пришлось долго ждать, пока она не услышала шаги и разговор герцога с графом Они беседовали, поднимаясь по лестнице, а потом послышался стук закрывающихся дверей. Лорда Юстаса с ними не было.
Спустя, должно быть, полчаса, она услышала, как он поднимается по лестнице. Он был один, и ей показалось, хотя, может быть, она и ошибалась, что шаг его был тяжел, словно он либо очень устал, либо пьян.
Теперь она знала, что все вернулись в замок и ночной сторож в холле тоже ушел к себе.
Она подошла к окну и увидела, что луна заливает серебристым светом долину позади замка, было светло почти как днем или, во всяком случае, ранним утром.
Темпера достала картины из ящика туалетного столика и поднесла их к окну.
Любуясь их красотой в лунном свете, она подумала, как ей приходило в голову и раньше, что никто не смог бы достойно скопировать «Мадонну в храме».
Как и раньше, красота картины проникала ей в душу, но это чувство было теперь омрачено печалью, только усиливающей ее мучительную тоску.
Никогда больше не держать ей в руках ничего столь совершенного, никогда уже она не сможет думать об этой жемчужине живописи, не вспоминая при этом о герцоге.
Раньше ей казалось, что младенец Христос благословляет ее, но обладание этим шедевром на протяжении всего лишь нескольких часов принесло ей самое большое несчастье в жизни.
Но она любила герцога и поэтому была бесконечно рада, что это сокровище вернется к нему.
— Спаси и сохрани его, — шептала она Мадонне, — избавь его от всякого зла и пошли ему счастья.
Это была самая искренняя, лишенная всякого эгоизма молитва из всех ее молитв. Она исходила из самого сердца, и Темпера знала, что, любя его, она всей душой желает ему счастья, хотя и не может разделить его с ним.
Быть может, когда-нибудь и он, как ее матушка, встретит любовь.
Быть может, и он познает это чудо — любить и быть любимым, — так никогда и не узнав, что служанка, которую он презирает, будет любить его до конца дней.
Слезы выступили у нее на глазах, но она с ожесточением их смахнула.
Отвернувшись от окна, держа картины в руках, она подошла к двери и прислушалась.
Стояла полная тишина. Двигаясь бесшумно, боясь, что пол может скрипнуть и под толстым ковром, она прошла по коридору и, держась за перила, стала спускаться по лестнице.
В холле стоял полумрак, потому что, хотя окна и были высокие, их закрывали плотные портьеры, не пропускавшие лунный свет.
В гостиной портьеры были шелковые, так что из окон, занимавших почти целиком всю стену, лились серебряные лучи.
Темпера быстро прошла в кабинет герцога. Войдя туда, она ощутила, что все там напоминает о его хозяине.
На мгновение она застыла на месте, и ей показалось, что эффект его присутствия настолько запечатлелся на всей обстановке, что он словно бы и сам здесь ожидает ее.
Но она резко осадила себя, напомнив, что нельзя терять время. Она подошла к окну и медленно, беззвучно раздвинула портьеры, чтобы впустить лунный свет.
Он влился серебристым потоком, касаясь волшебными лучами картин на стенах, отражаясь от чернильницы на письменном столе, к которой она прислонила тогда свою картину. Один луч, казалось, сконцентрировался на ангеле с картины Леонардо да Винчи.
Несмотря на чудовищное напряжение, Темпера невольно подумала, не станет ли герцог, когда его взгляд устремится на ангела над столом, иногда вспоминать о ней.
Не было никаких оснований надеяться, что он когда-либо в каком-либо смысле ассоциировал ее с портретом, но она видела, как видел ее отец, что у нее такой же, как у ангела, овал лица, такое же выражение глаз, так же складывались в улыбке ее губы.
«Если этот образ и напомнит ему обо мне, — печально подумалось ей, — он или сразу же прогонит эту мысль, или даже избавится от картины. Для него я не ангел, а падшая женщина, — говорила она себе. — И некому будет ему сказать, как он ошибается».
Она положила картины на стол, чтобы снять со стены поддельную «Мадонну в храме».
При лунном свете было отчетливо видно, как холст крепится к раме. Лорд Юстас даже закрепил гвоздики в том же положении, как они были. Поэтому оказалось нетрудно их вынуть, но чтобы сделать это, ей пришлось положить картину лицом на стол.
Только один гвоздик не поддался усилию ее пальцев, так что пришлось воспользоваться золотым ножом для бумаги, лежавшим рядом с бюваром.
Вынуть полотно с подделкой из рамы и поместить туда оригинал оказалось легко.
Она воткнула на место гвоздики, понимая, что они держались бы крепче, если бы она могла по ним постучать, но было необходимо избегать малейшего шума. Поэтому она только с силой прижала их пальцами, надеясь, что полотно удержится в раме, по крайней мере, пока лорд Юстас не покинет замок.
Закончив с этим, она взяла картину со стола и поднесла к ее месту на стене. Только на миг она задержала на ней взгляд, сразу же почувствовав, что картина говорит с ней, как и прежде.
Лунный свет, лившийся сквозь готические окна, сверкал на драгоценных камнях, украшавших венец Мадонны и, казалось, сулил Темпере надежду, но она понимала, что это всего лишь иллюзия.
Для нее нет никакой надежды, никакого просвета в окружавшей ее тьме, и картина будет говорить теперь только с герцогом.
— Спаси и сохрани его, — повторила она свою молитву.
Подняв картину, чтобы повесить на место, она услышала, как в дальнем конце комнаты открылась дверь. Темпера обернулась.
Кто-то вошел, но так как лунный свет не распространялся так далеко в глубь комнаты, она не могла разглядеть, кто это.
Когда вошедший подошел ближе, она поняла, что это лорд Юстас Сердце у нее замерло.
— Так вот это кто вмешивается в мои дела! — произнес он.
В его голосе прозвучала такая злоба, что Темпера инстинктивно отступила на шаг, прижимая к себе картину.
— Кто вы и какого черта вы здесь делаете?
Он почти прорычал эти слова, и, к своему удивлению, Темпера вдруг обрела голос, гнев преодолел в ней страх.
— А вы думали, что ваши проделки могут обмануть того, кто разбирается в искусстве? — спросила она.
— Как вы узнали, что это подделки?
— У меня есть глаза, но я и представить не могла, что человек вашего звания и положения может пойти на такое гнусное преступление.
