На этом этапе показания не совпадают с тенденцией следствия. Борис отрицает, что они с друзьями предпринимали какие-либо практические шаги к осуществлению терактов. Только вели разговоры.
А вот разговоры действительно были. У Бориса были общие знакомые с убежденными троцкистами, один из которых — Д. Азбель с живописными деталями рассказал о террористических разговорах молодых троцкистов и бухаринцев, с которыми он тоже общался. Показания Азбеля достоверны по двум причинам: во-первых, Азбель также отрицает практические приготовления к теракту, во-вторых, в них много живописных деталей (далеких от канцелярско-криминальных штампов протоколов, продиктованных следователями) — от фразы А. Свердлова «Кобу надо кокнуть», произнесенную под впечатлением критической речи Бухарина перед учениками в 1930 г., до рассуждений о роли личности в истории[251].
Когда следствие собрало «достаточный» материал с признаниями членов семьи Розенфельдов, был проведен допрос Каменева. «Ваш брат Н. Б. Розенфельд нами арестован за террористическую деятельность. На следствии он признал, что участвовал в подготовке убийства тов. Сталина, и показал, что его террористические намерения сформировались под вашим участием. Что вы можете показать по этому вопросу?»[252] Ну что тут ответишь. Да, антисталинские разговоры были. Не более того.
«Кремлевское дело» показало — стоит «копнуть» госаппарат и советскую интеллигенцию, обнаружится множество переплетенных кругов общения, в которых одни люди просто нелояльны к Сталину, а другие его ненавидят. Особенно неприятно было, что в центре этой «клоаки» находился старый друг Сталина А. Енукидзе.
Историк Ю. Н. Жуков делает из секретаря президиума ЦИК СССР А. Енукидзе несгибаемого левака, который готов всем пожертвовать ради сохранения старой системы советов, саботирует подготовку сталинской конституции[253]. Но роль фанатика левого коммунизма плохо подходит к Енукидзе. Разоблачение его в 1935 г. было связано со злоупотреблениями служебным положением.
Енукидзе был управляющим делами советской администрации, главным кремлевским завхозом. Он отвечал за то, что принял часть обвиняемых на работу. Это называлось «политическое ротозейство». 3 марта 1935 г. он был освобожден от должности. Сначала заслуженного руководителя собирались отправить руководить Закавказьем. Но это назначение Енукидзе не состоялось, Енукидзе был исключен из ЦК и отправился работать начальником треста в Харькове. Дело в том, что «вскрылись новые факты» — аморалка и нелояльность.
Вот что писала о Енукидзе родственница Сталина М. А. Сванидзе: «Авель, несомненно, сидя на такой должности, колоссально влиял на н(аш) быт в течение 17 лет после революции. Будучи сам развратен и сластолюбив — он смрадил все вокруг себя — и ему доставляло наслаждение сводничество, разлад семьи, развращение девочек. Имея в своих руках все блага жизни… он использовал все это для личных грязных целей, покупая женщин и девушек»[254].
Сталин, до которого доходили слухи о моральных прегрешениях Енукидзе, некоторое время не решался заняться их проверкой — все-таки Авель был старым другом. «Кремлевское дело» позволило разрубить этот Гордиев узел, и Сталин был доволен, что дело так или иначе разрешилось. Он спросил М. Сванидзе, довольна ли она, что «Авель понес наказание», и улыбнулся[255].
Если человек замешан в коррупции и «аморалке», его могут шантажировать «враги». Да и сам он идейно ближе этим «врагам», поскольку явно был бы рад, если бы страна остановилась на достигнутом. Таким людям, как Енукидзе, дожить бы до брежневской стабильности. Или приблизить ее…
Предварительные итоги «Кремлевского дела» были подведены в Постановлении Политбюро 3 апреля 1935 г. Партийной элите сообщили, что в Кремле возникло сразу несколько террористических групп:
1. Библиотекарши и сотрудники Оружейной палаты, связанные с Каменевым и иностранными государствами (Муханова была знакома с англичанкой);
2. Сотрудники комендатуры, связанные с троцкистами;
3. Группа троцкистской молодежи (друзья Б. Розенфельда)[256].
В общем, террорист на террористе сидит и террористом погоняет.
Если заменить террориста на оппозиционера, то картина становится куда реалистичней. Действительно, страна была полна недовольными курсом Сталина, их было немало и вокруг вождей. Одни сплетничали (и тем самым дискредитировали кремлевских небожителей), другие мечтали об их свержении. Кто-то в запальчивости обсуждал, что хорошо бы «кокнуть». Следствие не нашло доказательств, что хотя бы кто-то из участников этих разговоров предпринял шаги в стиле Николаева или «Народной воли». Но Сталин не был намерен ждать, когда оппозиционная среда породит новых Николаева или Каплан.
Была в постановлении и доля правды, неприятной для Сталина: «В аппарат ЦИКа СССР сотрудники и сотрудницы принимались не по деловым признакам, а по знакомству, личным связям и нередко по готовности принимавшейся сотрудницы сожительствовать с тем или иным из ответственных работников секретариата ЦК»[257]. Лично Енукидзе был обвинен в сожительстве с сотрудницами и тяге к «бывшим людям».
Увы, так жила вся страна, в которой переплетались остатки традиционного общества с его семейственностью, новый бюрократизм с его бесконтрольностью и коррупционными возможностями, страх бедности, маргинальность социальных слоев при переходе к индустриальному обществу. Нам, живущим в эпоху разложения индустриального общества, эти явления тоже хорошо знакомы.
Сталин решил начать лечение с Кремля прежде всего из самосохранения — ему нужен был островок безопасности. Но «Кремлевское дело» стало моделью стратегии Сталина, стремящегося сделать советское общество монолитным, рациональным, лишенным клановости, семейственности, моральной беспорядочности.
12 мая Ягода согласовал со Сталиным наказания арестованным по «Кремлевскому делу». Шестерых военных «сплетников» — расстрелять (такая жестокость была связана прежде всего с тем, что, даже распространяя информацию, они совершали тяжелое должностное преступление, а ведь они проявили оппозиционные настроения, отвечая за охрану правительственных чинов), 11 участников «библиотечной группы», включая брата Каменева Н. Розенфельда, приговорить к 10 годам тюрьмы, еще 20 сотрудников и знакомых — к 5 годам. 11 человек были приговорены к 3—10 годам заключения за принадлежность к «террористической группе троцкистской молодежи». В связи с «Кремлевским делом» была «разоблачена» еще и «террористическая группа белогвардейцев», состоявшая из гуманитариев, не работавших в Кремле. Двоих из них назначили к расстрелу, троих — к 10 годам. Еще пятерых «троцкистов» приговорили к 5 годам лагеря — судя по «мягкости» приговора, в их реальную вину Ягода и следователи не верили. Потом эта относительная мягкость интерпретировалась как признак соучастия Ягоды в этом заговоре, но это бессмысленно — давая по пять лет лагеря, Ягода не спасал «соучастников» и не «убирал свидетелей». Скорее всего, несоразмерность названия преступления и размеров наказания говорит о том, что Ягода был настроен скептически в отношении количества участников троцкистской группы в Кремле. Множество сотрудников и сотрудниц Кремля отправились в ссылку — за неумение держать язык за зубами. Пострадали также сотрудницы ЦИК и уборщицы Кремля — от 5 лет лагеря (для «злостных» сплетниц, увлекавшихся тайнами кремлевского двора) до 3 лет ссылки (для любительниц сладкой жизни под крылом Енукидзе). Итого: 3 освободить, 2 выслать, 32 сослать, 65 посадить, 9 расстрелять[258]. Отдельно предстояло судить Каменева.
«Зона безопасности» для Сталина была расчищена каленым железом. Но вокруг была еще целая страна.
* * *
5 сентября в МК ВКП(б) лично Хрущеву пришел конверт, в котором было анонимное письмо. Его неизвестный автор писал так, будто он заговорщик или по крайней мере оппозиционер. Адресат решил сдать письмо властям, но сам открываться не стал.
Автор письма пишет, что «наши» собираются «убрать одиозную фигуру, которая теперь загородила даже солнце». Политически план означает сдвижку власти с помощью превращения номинальных государственных структур в реальные. Главой государства в этом случае становится… Калинин как «главный» председатель ЦИК: «Авель часто мне говорил, что он, несмотря на свою антипатию к старику, все-ж лучше согласится видеть его президентом Республики, чем этот повар сидел бы и отравлял существование лучшим революционерам». Калинин, по мнению автора письма, мечтает «стать русским Рузвельтом. Это вполне реально: за его спиной миллионы мужиков плюс рабочие и все старые большевики, с которыми он водит большую дружбу». «Наши» в окружении Калинина почти не пострадали от «Кремлевского дела», имеют связи по всей стране, скорбят о смерти Ломинадзе, в которой виноват «этот новый тиран». Более того, в соответствии с тенденцией следствия «Кремлевского дела», автор надеется на теракт: «Может получиться так, что зверь найдет могилу в своей же берлоге, в аппарате ЦК». Аппарат ЦИК — это правительство, и его не легко будет «взять на уря». Развернув перед адресатом картину заговора, автор требует: «Ты должен вокруг себя организовать хоть маленькую группу людей — сторонников дальнейшей нормализации и демократизации жизни страны во главе тех людей, о которых я говорил»[259].
