Аркадий смотрел на любимое лицо жены, которое стало покрываться незаметной паутинкой мелких морщинок. Седина тронула её виски и пробивалась дальше. Сейчас, без косметики, слегка распаренная от воды, как после сна, Мила была ему любима по-прежнему. Этот родной человечек, свернувшись рядом калачиком, вызывал прилив нежности и тёплой заботы о ней. Он был счастлив, что она близко, такая родная и неповторимая.
Мужчина приподнялся и поцеловал её в кончик носа.
– Динь-динь? – прошептала она.
В юности они вместе смотрели итальянский фильм «Синьор Робинзон». Им понравилась эта фраза главного героя с многонедельным воздержанием на необитаемом острове. С той поры «звоном» они называли свои занятия супружеской любовью и даже собирали разные для этой цели колокольчики.
– Позвоним попозже, – он, как всегда крепко обнял её, прижавшись всем телом. Пробежавшая дрожь желания выгнула Милу нежной дугой. А Аркадий остался безучастным, только ещё раз поцеловал её за ушком и потянулся за бокалом вина.
Зазвенел мобильник. Она взяла трубку, ответила односложно: «Хорошо» и отпила глоток из наполненного бокала.
– Какие-то вопросы?
– Да нет. Просто нашего времени здесь осталось 30 минут. Мне вежливо напомнили о том, что пора собираться.
– Жаль. Но все сказки когда-нибудь заканчиваются. Спасибо тебе, Шахеризада!
– И тебе, родной мой повелитель! – она засмеялась и встала в позу покорной рабыни перед шахом. Они стали одеваться и собираться домой.
Аркадий в тот вечер, так и не понял, почему ему не захотелось Милу. И только сейчас, гуляя с собакой и вспомнив о Шехиризаде, до него дошло. Он её любил в тот момент безумно. Для него не существовало никого кроме этой родной женщины. Все чувства, все желания, были направлены к ней. Пусть не на такую молодую, как раньше, пусть не с пшеничными волосами (вот откуда ржаная соломка!). Все, кроме одного. Сексуальное влечение он к ней не испытал. Оно, в той яркой, вычурной обстановке, отгородилось ширмой другого состояния, которое ему неведомо и сейчас. Есть первый поцелуй, первая близость – много всего в жизни первого. Есть и первое фиаско с любимой женщиной, которому Аркадий не придал тогда особого значения. И Мила, скорее всего, ничего не заподозрила или просто постеснялась. Спасибо ситуации и звонку мобильника, хорошо, что дело в тот вечер не дошло до повторения. У Милы разболелась голова, она легла рано. А муж проработал в кабинете допоздна, и в спальню к жене в эту ночь уже не спустился. На другой день жизнь закрутила обоих в колесе своих событий, молча переместив сексуальные отношения в другую плоскость отношений. С того дня секс с женой он мог посчитать по пальцам. Они продолжали быть рядом, заботиться, вести как прежде хозяйство, делать вид, что ничего между ними не изменилось, искренне стараясь сохранять ощущение счастья.
Чувство, что всё тогда было: и поцелуи, и объятия, и пик наслаждения, – остались в душе немолодого мужчины. А седой умный компьютер точно указал, когда это случилось. На мониторе сознания показался другой вопрос. Почему? Но ответа ему пока не было.
– Дым, домой! – Аркадий потрепал по загривку пса, и быстро зашагал по тротуару.
Глава 11. Лань
Эдвард обвел присутствующих своим нежным и сердечным взглядом. Каким-то образом подключил космические силы, питавшие его вдохновение, и продолжил:
– Каждого что-то неумолимо влечет в этом мире. Мы всегда во влечении. Оно лепит нас порою мягко, как из воска, а порою оно становится камнем. Люди – это просто разные формы: они всегда податливы руке мастера. Неважно, каков материал формы, он ещё всегда гамма радужного спектра из звука, цвета, плоти. Есть звук – влекущий, ощущаемый сердцем и плотью, проливающийся светлой грустной радостью, есть чувства, воспоминания, память и это – тоже влечение.
Эдвард говорил, присутствующие слушали. Кто с интересом, кто вяло – из приличия, кто-то – в ожидании финального фуршета.
В жизни Кости влечение, о котором заговорил Эд, всегда осознавалось через руки. Сначала руки рядового художника. Сегодня – руки настоящего скульптора. Именно они придумывают свои формы бытия, связанные с чувством, где непременно присутствовала и сексуальная палитра.
Воспоминания отвлекли от слов Эда.
Первое сексуальное влечение он испытал лет в девять-десять.
Осеннее солнце ярким лучом последнего тепла веселилось и прыгало зайчиками по загорелым лицам сверстников. В распахнутые двери школьного кабинета, вошла новенькая.
Хрупкая тихая девочка, с серыми глазами, как у лани, разлила по всей комнате паузу настороженного любопытства. В её сторону повернулись два десятка голов с пытливыми взглядами. В скованной уверенности, одним лёгким взмахом, почти не касаясь земли, она беззвучно села за свободную парту.
Звонок резко украл минутную тишину. В классе появился учитель и заповествовал свою привычно поучительную речь о начале учебного года.
Костя почти не слышал его голоса. Очень впечатлительный, мальчик поминутно жил в выдуманном им мире пластилиновых фигур и песочных замков. Только бабка время от времени уничтожала рукой генеральной уборки все детские творенья, почему на всю жизнь осталась для него не человеком, а Мамонтессой – каменным командором.
Незнакомая девочка сидела перед ним на передней парте. До её бантов, розовых в белый горох, туго вплетённых в пепельно-соломенные косички, можно было дотянуться рукой. Мальчик не мог понять своего состояния, раза три невпопад что-то отвечал на вопросы. Внезапное присутствие влекущего к себе незнакомого, но обозреваемого нежного объекта, волной природного очарования и незнакомого животного чувства на какое-то мгновение утопило его сознание. Он дотянулся до краешка розового шёлка и провел по нему пальчиком. Плоть тысячами гейзеров, забулькала каждой органической клеткой. А горячий поток стал разливаться по всем членам, оттопыривая в стыдном месте гимназические штаны.
Этот бугорок тогда показался ему Эверестом. К нему навстречу летела новая вселенная, которая была испещрена миллионами, нет! – миллиардами и триллионами белых горошин. Они кружились в его подростковом сознании, предрекая его скорую потерю.
Лидия Ильинична, биологичка, их классный руководитель, по своей обычной манере влетела метеором к классной доске, разогнав все новые горошенковые галактики. Для этой дамы всегда дул попутный ветер. Она ещё раз поздравила всех с началом занятий и громко, устремив свой взгляд на незнакомую девочку, сидящую перед Костей, произнесла: «Вашу новенькую, – не понятно, почему говорят „новенькую“, как будто на ней, вместо школьной формы, одинаковой для всех девчонок, была какая-то неизвестная заморская обёртка, – зовут Милана».
