«жигули» остановился в узком проулке соседнего селения, и из него вышли трое. Они завернули за угол и остановились напротив железной калитки зеленого цвета в глухой стене забора. Джамал постучал.
Дверь открылась, и на них уставилась пожилая сухая женщина с морщинистым лицом. Она в коричневом помятом платье, на голове у нее черный платок с бахромой, на ногах – резиновые галоши. Она недоверчиво осмотрела незнакомцев с ног до головы.
– Вам кого?
– Извините, бабушка, – вежливо, как велит горский этикет, начал Джамал. – Мы все из Ярака, и мы хотели увидеть Аюба. Он здесь живет?
– Да, он мой сын, – подтвердила она, – проходите домой, – она изменилась в лице, и ее карие глаза забегали. – Сейчас позову.
Во дворе, который был аккуратно подметен, бродили жирные куры и горделиво разгуливали петухи; в углу на привязи мирно стояла черная породистая собака с безразличным выражением на морде.
Спустя минуту, к калитке приблизился Аюб – тридцати пяти лет на вид, высокий. Большие круглые глаза и широкие сросшиеся на переносице брови производили жалкое впечатление.
– Гьапур-дава, фици вува, – он со всеми за руку поздоровался. – Может, пойдемте домой?
– Спасибо, – вежливо отказался Джамал. – Аюб, нам нужен пастух, и хотели тебя спросить, сможешь ли нам помочь.
Он, словно в оцепенении, некоторое время не сводил глаз с Джамала.
Это смутило Джамала, и он отвел взгляд.
– Да, – ответил Аюб после паузы, – если не кинете. А то есть такие села, куда лучше не соваться.
– Например? – Джамалу стало интересно.
– Ну, например, Тураг, Кандик, Кучтил…
– А что, они не платили?
– Платили, но не вовремя, – с достоинством произнес Аюб. – Месяц прошел – и деньги на бочку. Вот так я работаю.
– Хорошо, мы согласны, – произнес Джамал, и, глядя на пастуха, подумал: «Ну и характер же у него», и намотал на ус выражение «деньги на бочку». В Яраке Аюбу выделили дом и собрали деньги в качестве аванса. Он каждый день выходил из дому на работу в одно и то же время с точностью педанта – в половине седьмого, а стадо пригонял, ориентируясь по закату солнца. Все было замечательно: яракцы были довольны и сожалели, что не знали его раньше.
* * *
Больше всех радовался Сабир: из его жизни ушла самая серьезная проблема его быта.
Он собрал в кучу все свое пастушеское обмундирование: сапоги резиновые с мехом, плащ-накидку от дождя, сумку, которой было много лет, начавшую разрываться по швам, – и собрался облить бензином и поджечь. Он таким образом хотел получить удовольствие в отместку за те дни, которые он посвятил животным.
Джамал, увидев неладное, подошел к соседу.
– Ты что собираешься делать?
Сабир оторвал взгляд от кучки вещей и ответил:
– Хочу попрощаться с утварью за ненадобностью. Она мне больше не понадобится.
Джамал засмеялся.
– Ты знаешь, – начал он, – по-моему, ты рано это делаешь.
– Почему? – Сабир поднял одну бровь. – У тебя есть что сказать?
Джамал с подозрительной улыбкой на лице искоса смотрел на соседа. Тот уже доставал спички из кармана.
– Что-то этот Аюб мне не понравился с первого взгляда, – заключил Джамал. – От него можно ожидать что угодно.
– Да ладно тебе, – не хотел Сабир с ним соглашаться. – Нормальный парень. Он уже почти двадцать дней исправно делает свое дело. – Он зажег спичку.
– Может, пока не надо, – произнес Джамал. – Не делай этого.
Сабир ничего не хотел слышать, хотя сомнения Джамала вывели его из душевного равновесия. Он бросил спичку на кучу, и все с хлопком вспыхнуло.
* * *
На календаре тридцатое июля. Полдень. Жарко и душно. Аюб согнал стадо к роднику на пойло. Животные, попив воды, шеренгой тянулись наверх, лениво отмахивая хвостами оводов; тяжело дыша, выпуская из ноздрей пар, преодолевали короткий подъем к месту водопоя, где высокие ореховые и грушевые деревья бросали прохладные тени. Буйволы, мыча, ложились в трясину возле родника.
Аюб выкриками увлеченно регулировал ответственный момент пойки: большие животные могли пободать слабых или рогами могли нанести травмы друг другу.
Через несколько минут Аюб со вздохом опустился под раскидистую крону орехового дерева. Потом он, подтянув к себе сумку, отработанным движением левой руки откинул ее подол, доставая хлеб, сыр и металлическую солдатскую флягу с холодной водой из родника. Пообедав, он прижал голову к стволу дерева и уснул мертвым сном вместе со своим стадом.
Через некоторое время его сон неожиданно прервали вспышка молнии и раскаты грома – началась гроза. Аюб быстро достал из сумки болоньевый плащ и накинул его на плечи. Он наблюдал, как жирные капли дождя ударялись о гладкую зеленую поверхность толстых ореховых листьев, ручьем сползали по их середине на землю, покрытую низкорослой зеленой травой. От земли шел пар. Ласточки весело резвились, перелетая от одного дерева к другому. Когда дождь прекратился, воздух стал таким свежим и прохладным. У Аюба дух перехватило – он застыл, глядя на небо, в котором кучевые облака, подгоняемые ветром, шли на юг по сине-голубому небу. Рай!
Когда Аюб, весь мокрый, пригонял стадо, Селим встретил его на окраине села.
– Гьапур-дава, – поздоровался Селим, протягивая руку. – Весь промок, брат? Тяжело тебе хлеб достается.
– Да ничего, – ответил Аюб. – Дай сигарету, а то мои промокли.
Селим, протягивая сигарету, сказал:
– Плохи дела, Аюб, – он посмотрел ему прямо в глаза. – Народ не собирается давать тебе денег так быстро, как ты хотел.
У Аюба задрожали руки, в которых он держал горящую спичку.
– Не может быть, – отрешенно произнес Аюб. – Я сегодня жду денег. – Он бросил долгий вопросительный взгляд на Селима, выдыхая из легких сигаретный дым. Селим молчал.
* * *
Утро тридцать первого июля. Стадо стоит в центре села в ожидании пастуха. Его нигде нет. В воздухе нарастает напряжение. Джамал неотрывно смотрит на Сабира, лицо которого стало чернее тучи. Старейшина села достал из нагрудного кармана записную книжку, где велся учет денег и списка очередности. Оторвав взгляд от страницы, он посмотрел на Сабира и произнес:
– Твоя очередь, Сабир. Сабир негодовал:
– Я ни за что не пойду пасти коров, – решительно произнес он. – Я сейчас же поеду в Межгюл и привезу этого сукина сына сюда. Явное недоразумение.
– Может, он заболел, – ехидно вставил Селим. – Вчера после дождя он был весь мокрый.
* * *
Сабир с Джамалом открыли дворовую калитку Аюба. Во дворе Джамал заметил совсем другую атмосферу: собака с диким оскалом рвалась с цепи, куры не шествовали, как месяц назад, а летали, роняя перья. Аюб появился в майке и недружелюбно посмотрел на гостей.
– В чем дело, Аюб? – гневно спросил Сабир. – Ты почему сбежал,
