Вторым грехом — в глазах школы тяжелейшим — было нежелание мальчика участвовать в церковных службах. В школе ежедневно служили мессу, и ученики были обязаны посещать службы. И хоть он и занимал свое место на церковной скамье, он не молился и не пел. Преклоняя колени перед алтарем, он отказывался причащаться. Однажды, когда падре попытался насильно причастить его, он укусил священника до крови. Хуже того, школьное руководство заметило, что он начал учить язык предков своей матери, и даже слышали, как он на давно забытом языке возносит молитвы языческим богам.
Обо всем этом докладывали команданте. Но он не огорчался, видя, чем оборачивается его «особый проект», а, наоборот, был доволен. Он знал, где найти применение тем, у кого сознание начисто избавлено от условностей. И особенно тому, кто благодаря внешности и образованию обладает всеми качествами человека из приличного общества. Такой будет успешно вращаться в высших кругах и, без сомнения, получит доступ к немногим избранным.
Короче говоря, он идеальный наемный убийца.
Через минуту «идеальный убийца» выехал из города и оказался среди предгорий. Он повернул на виа делла Нонна и без труда нашел виллу «Принчипесса». Проехав еще с километр, он припарковал машину в конце улицы, завершавшейся тенистым тупиком. Там он совершил свой ритуал: снял с шеи капсулу, опустил пули в янтарную жидкость и слегка подул на каждую, не переставая все это время молиться.
Когда ритуал был завершен, он вышел из машины, открыл багажник и достал флисовый пуловер, дождевик и огненно-красную шапочку компании «Феррари». Если что, людям запомнится шапка, а не лицо. Сняв мокасины, он надел туристские ботинки. Последний штрих — рюкзак через плечо. Швейцарцы обожают пешие прогулки. Он закрыл багажник, заткнул за ремень пистолет и направился вниз по улице.
Он прошел сотню метров, когда увидел, как из дверей виллы «Принчипесса» с тремя таксами вышел темноволосый, голубоглазый мужчина в темном свитере. Человеку было около пятидесяти, и он шел в его сторону. Это был он.
Призрак встретил его приветливой улыбкой.
— Доброе утро, — дружелюбно произнес он.
Не часто выпадал ему шанс поговорить со своей жертвой. И он порадовался, что на этот раз такая возможность была. За годы у него сложились определенные представления о смерти и судьбе, и ему было интересно, почувствует ли человек, что его время пребывания в этом мире подошло к концу.
— Доброе утро, — ответил Готфрид Блитц.
— Можно? — Призрак наклонился, чтобы погладить собак, которые тут же принялись жадно лизать ему руки.
Блитц присел и потрепал собак по загривку.
— Мои детки, — сказал он. — Грета, Изольда и Элоиза.
— Три дочки. Они хорошо заботятся о своем папе?
— Очень хорошо — поддерживают меня в добром здравии.
— А иначе зачем нужны дети?
Их разделяло всего несколько дюймов. Призрак посмотрел Блитцу прямо в глаза. Он почувствовал, что человек немного беспокоится. Но это был не страх, а осторожность. И он еще немного задержал свой взгляд, словно убеждая, что не опасен. «Он не понимает, — размышлял Призрак. — Не ведает о своей судьбе».
Бросив будничное «счастливо», убийца встал и пошел дальше по улице. Обернувшись на ходу, Призрак убедился, что и Блитц тоже пошел дальше, но в противоположном направлении. Неожиданная встреча, похоже, выбила его из привычной колеи. Но если он и нервничает, то далеко не подозревает, что жизнь подошла к концу. Его душе это невдомек.
Призрак подавил в себе внезапный приступ страха. Ничего он так не боялся, как умереть вдруг и без предупреждения.
Свернув за угол, он быстро пошел вверх по холму. Через пятьдесят метров в улицу упиралась грунтовка. Он отсчитал четвертый дом, перепрыгнул низкий забор и не спеша направился к задней двери. Оглядевшись по сторонам в поисках любопытных глаз, он убедился, что никто его не видит, и громко постучал в дверь. Пистолет он держал уже в руке, одна пуля в патроннике, еще три для страховки. Сигнализации, кажется, в доме нет. Самонадеянно и в то же время мило. Он коснулся кончиками пальцев двери, пытаясь уловить любую вибрацию. Полная тишина. Блитц еще не вернулся с прогулки.
Несколько секунд спустя Призрак был уже внутри.
26
Милли Брандт не могла заснуть. Она ворочалась на постели в своем доме в Йозефштадте — престижном районе Вены, и никак не могла отвлечься от проклятого решения, принятого на экстренном совещании Мохаммедом Эль-Барадеи шесть часов назад. «Обогащен на девяносто шесть процентов… сто килограммов… хватит для четырех или пяти бомб». Эти слова преследовали ее, точно воспоминание о страшной катастрофе. Но еще хуже было выражение лица Эль-Барадеи. Боль, гнев и разочарование, а в целом — капитуляция. Будущее предрешено. Мир снова будет готовиться к войне.
Внезапно она буквально подскочила, сердце бешено стучало в груди. Залпом осушив стакан воды, стоявший на тумбочке у кровати, она тихо встала и, бросив взгляд на спящего мужа, вышла из спальни, направляясь в сторону своего кабинета. Там она закрыла за собой дверь и прошла к столу. Интуитивно она чувствовала, что у этой проблемы есть решение. Думать было некогда, и она сразу начала действовать. «Это мой долг», — сказала себе Милли.
Она уверенно подняла трубку. Удивительно, но нужный номер тут же всплыл в памяти. Она выучила его много лет назад специально для «экстренных случаев». Послышался гудок, второй. В ожидании ответа она вдруг ясно поняла, что за последнюю минуту ее жизнь бесповоротно изменилась. Она больше не была одним из заместителей генерального директора Международного агентства по атомной энергии и главой департамента по техническому сотрудничеству. С этого момента она просто патриот и немного шпион. Но такой уверенности в своей правоте она никогда еще не чувствовала.
— Да, — ответил резкий голос.
— Говорит Миллисент Брандт. Мне необходимо поговорить с Гансом о королевских липицанах.[26]
— Оставайтесь на линии.
Она слышала, как человек на том конце провода сверялся с компьютерными файлами, записями или еще чем-то, к чему обращаются разведслужбы, когда звонит агент.
«Агент», конечно, не совсем точное слово. Опять же Миллисент Брандт — не настоящее имя. Ее звали Людмила Нильскова. Она родилась в Киеве. Третья дочь в семье еврея-химика, отказника, который лет тридцать назад эмигрировал сначала в Иерусалим, а затем в Австрию. И хотя она училась в австрийской школе, говорила по-немецки и у нее был австрийский паспорт, она никогда не забывала страну, которая освободила ее семью от Советского Союза. Вскоре после того, как она начала работать в МАГАТЭ, ей позвонил человек, который представился старым знакомым их семьи. Она узнала если не имя, то акцент.
Они встретились в небольшом ресторане около Бельведера, на другом от ее работы конце города. Дружеский ужин, беседа перетекала с одной темы на другую — немного о политике, немного о культуре. Интересно, что знакомый, которого она раньше никогда не встречала, знал и о ее страсти к верховой езде, и о ее любви к Моцарту, и о ее занятиях в группе по изучению Библии.
В конце ужина он спросил, не окажет ли она ему услугу. Ее тут же охватило волнение. Он слегка коснулся ее руки, успокаивая. Она его не так поняла. Ему не нужна помощь немедленно. И ничего предосудительного он не попросит. И уж конечно, ничего, что угрожало бы ей потерей работы. Напротив, жизненно необходимо, чтобы она работала именно на этом месте. Все, о чем он просил, — не забыть об их интересах. Всего лишь обещание, что, если она узнает о чем-то угрожающем безопасности ее приемной родины, она немедленно даст ему знать.
Он дал ей номер телефона и пароль на этот случай. Он попросил заучить все наизусть и не оставил ее в покое, пока она не смогла без запинки повторить десятизначный номер и фразу. Обняв ее на прощание, он выразил искреннюю признательность.
Возвращаясь домой после ужина, Миллисент Брандт, урожденная Людмила Нильскова, ощущала непривычное волнение — отчасти страх, отчасти дурное предчувствие и отчасти просто волнение. Она присоединилась к сонму всех тех — управленцев, официальных лиц, чиновников и всевозможных специалистов, — которые поклялись оказывать помощь государству Израиль.
В трубке снова раздался тот же резкий голос:
— Встреча с Гансом в десять утра в кафе «Глориетта» у дворца Шенбрунн. Держите в руках номер «Винер тагблатт» так, чтобы название хорошо читалось.
— Конечно, — сказала она, но на том конце провода уже повесили трубку.
Милли Брандт тоже положила трубку на место. Она сдержала свое обещание. Теперь она «сайян».
Друг.
27
Готфрид Блитц завел такс в дом, закрыл дверь и остановился в ожидании сигнала тревоги: собачьи натренированные носы гораздо надежнее, чем электронная система. В доме было тихо. Он прошел в гостиную. Таксы улеглись на мраморном полу, отдыхая после утреннего моциона.
