— Я больше не могу, — тяжело дыша, проговорила Симона. — Мне нужно передохнуть.
Вдруг Джонатан услышал Эммин голос, и на мгновение ему показалось, что он увидел ее, — в черно-красном спортивном костюме она стояла чуть ниже на склоне. Он схватил Симону за руку.
— Скорее, — поторопил он, — есть только один путь.
И, прижав портфель к груди, он повернулся и направился в горы.
29
Милли Брандт энергично шла по заснеженной дорожке, с обеих сторон которой тянулись живые изгороди. В лучшие времена она бы наслаждалась видами садов дворца Шенбрунн. Безукоризненно ухоженный парк напоминал об эпохе, когда король символизировал собой абсолютную власть — ей подчинялись и добро и зло.
Первое место, куда она отправилась по прибытии из Израиля, были именно эти дворцовые сады. Вместе с родителями и сестрой они целый день бродили по парку, поднимались к «Глориетте» — павильону, построенному в 1775 году императором Иосифом. И Милли, и ее сестра уже тогда обе были честолюбивы. Милли мечтала стать судьей. Тову привлекала карьера дипломата. И она достигла своей цели раньше, чем сестра. К двадцати пяти годам она вернулась в Иерусалим и нашла работу пресс-секретаря в МИДе Израиля. Вышла замуж, родила дочь и стала завсегдатаем вечерних новостей.
Однажды вечером Това и ее муж поехали на машине в Тель-Авив, чтобы поужинать в одном из прибрежных ресторанов. Настроение было отличное — всего несколькими днями раньше супруги узнали, что Това беременна вторым ребенком.
Понимая, что в ближайший год-два у них вряд ли найдется время потанцевать, они отправились на дискотеку под открытым небом. Около полуночи туда пришел красивый смуглый юноша по имени Насер Бримм. Он вышел на середину танцпола. Когда кто-то обратил внимание на его шерстяной пиджак, неуместный для жаркого весеннего вечера, было слишком поздно.
Потом полиция установила, что Това стояла рядом с террористом, когда он взорвал пояс со взрывчаткой Си-4, начиненный гвоздями, шайбами и болтами. Странно, но ее голова осталась неповрежденной и единственной частью ее тела, которую сумели найти.
Смерть унесла шестнадцать молодых мужчин и женщин. Еще двое ослепли, один потерял обе руки, и один остался полностью парализованным на всю жизнь. На самом деле людей погибло больше. Никто не учел зародившуюся в Тове новую жизнь.
— Госпожа Брандт.
Милли обернулась на звук бархатного голоса. В нескольких футах от нее стоял, улыбаясь, худощавый, интеллигентного вида человек. Она не слышала, как он подошел.
— Господин Кац?
— Увидел газету у вас в руках. Рад, что вы в точности выполнили наши указания.
Он предложил ей руку, и они, как семейная пара, неторопливо пошли по пустынному парку. Милли рассказала ему об экстренном совещании в охотничьем замке в венских лесах и о данных, полученных Мохаммедом Эль-Барадеи.
— Степень обогащения — девяносто шесть процентов. Вы уверены?
Милли подтвердила.
— А какова вероятность ошибки в измерениях?
— Если произошла ошибка, то впервые. Мне жаль, что я приношу такие вести. Но я подумала, это мой долг.
— «Каждый подданный должен служить королю, но душа каждого принадлежит ему самому».[28] Я убежден, что Шекспир был евреем, хотя и одинок в своем убеждении. — Он остановился, повернулся к ней и застенчиво улыбнулся. — Каждый хочет оправдать возложенное на него доверие.
Милли смотрела вслед удаляющейся фигурке. Ее пронизывал, наполняя отчаянием, холодный и колючий ветер. Она ждала, что ее похвалят, рассчитывала услышать прочувствованную речь о том, какие меры немедленно будут приняты, сколько тысяч человеческих жизней она спасла, но ничего такого он не сказал.
На прощание он просто попросил ее и впредь, если поступит новая важная информация, звонить по тому же номеру. И ни слова благодарности.
30
Это он?
Фон Даникен сличал черты Готфрида Блитца, стоявшего на фотографии рядом с дроном, с изуродованным лицом на полу у его ног.
— Посмотри, — сказал он, протянув фотографию Курту Майеру, и отвернулся, не дожидаясь, пока к горлу подступит желчь.
— Тот же свитер. Те же глаза. Это он. — Сидя на корточках, Майер осматривал тело острым взглядом эксперта. — Его убили, когда он сидел в кресле, затем перенесли на пол. Должно быть, стрелявший держал пистолет на уровне пояса, чуть наклонив ствол, — судя по частицам мозга на столе и стене. — Авторучкой он показал на следы пороха на коже. — Посмотри на поясок осаждения и зернистость. Убийца стоял в футе от Блитца, а тот даже не замечал его присутствия. Он до последнего момента работал на компьютере.
Но фон Даникена заинтересовало совсем другое.
— Подожди-ка… Что значит «его перенесли на пол»? Ты хочешь сказать, что убийца застрелил его, а потом уложил на ковер? И полотенца ему принес?
— Ну, кто-то это сделал. Точно не сам Блитц. — Майер потрогал свернутые валиком полотенца. — Еще теплые.
Они обменялись взглядами.
С улицы донесся звук еще одной приближающейся сирены. Двери с грохотом распахнулись — и в кабинет вошли двое врачей.
— Оперативно, — прокомментировал фон Даникен прибытие медиков.
— Это вы звонили? — спросил один из врачей. — Диспетчер сказал, что звонил американец.
— Американец? — Фон Даникен и Майер переглянулись. — И как давно?
— Двенадцать минут назад. В девять ноль шесть.
— Это он, — сказал Майер. — Рэнсом.
Фон Даникен кивнул и посмотрел на часы. По дороге сюда он позвонил синьору Орсини, начальнику железнодорожной станции, и попросил описать человека, который сегодня утром представился ему полицейским офицером и расспрашивал о багаже, отправленном в Ландкварт. Затем он позвонил в полицию Граубюндена и разузнал о деталях убийства в Ландкварте. Там ему назвали даже имя — Джонатан Рэнсом. Американец. И более того: жена Рэнсома двумя днями раньше погибла в результате несчастного случая в горах вблизи Давоса.
— Если звонил Рэнсом, — сказал он Майеру, — то это объясняет полотенца. Он же врач.
Глядя в пол и воздев руки в типично итальянском жесте недоумения, лейтенант Конти спросил:
— Но зачем Рэнсому стрелять в Блитца, а потом вызывать «скорую», чтобы спасти ему жизнь?
Фон Даникен и Майер снова переглянулись. Пока ни тот ни другой не хотели отвечать на вопросы.
Инспектор подошел к столу и нажал несколько клавиш. На дисплее компьютера по-прежнему сыпался снег. Тут что-то было не так. До выстрела Блитц работал на испорченном компьютере? Или он специально запустил программу уничтожения информации, чтобы та не попала в чужие руки?
Один за другим он открывал ящики стола. Два верхних были пусты, если не считать нескольких бумажных обрывков, денежных резинок и ручек. Нижний ящик оказался запертым, но, похоже, его пытались вскрыть. Фон Даникен огляделся по сторонам и заметил у стены несколько упаковочных коробок. Он бросился к ним, но там тоже было пусто.
Прибыли криминалисты и попросили всех покинуть помещение. Майер вышел в коридор вслед за фон Даникеном и шепотом сообщил ему, что хочет привлечь к работе «первосортного нюхача», как он называл свой детектор взрывчатых и радиоактивных веществ.
Фон Даникен пошел наверх, в спальню Готфрида Блитца. Его интересовала не столько жертва, сколько предполагаемый убийца. Он искал какую-то зацепку, почему этот человек, чья жена погибла во время несчастного случая в горах, убил полицейского, а затем так стремительно нанес визит Блитцу.
Обыск в спальне ничего не прояснил. Столик около кровати завален немецкими глянцевыми журналами, шкаф до отказа заполнен стопками аккуратно сложенной одежды, на полочке в ванной — множество самых разных одеколонов, средств для ухода за волосами и лекарств, которые отпускаются по рецепту. Но нигде он не нашел ничего такого, что связало бы Блитца с дроном или подсказало бы, как он собирался использовать мини-самолет.
Фон Даникен сел на кровать и задумчиво посмотрел в окно. Он вдруг понял, что существует две группы и они каким-то образом находятся в противостоянии друг другу: Ламмерс и Блитц, с одной стороны, и те, кто хочет их убить, — с другой. Профессиональный уровень убийств в сочетании с дроном и гексагеном говорил за то, что это связано с разведкой.
Догадка его разозлила. Если разведслужбы обладают информацией о готовящейся операции, в которой фигурируют гексаген и дрон, и в состоянии принять меры по ее пресечению, так почему же они не поделились информацией с ним?
Его мысли перескочили на доктора Джонатана Рэнсома, который, по-видимому, и вызвал врачей. По словам начальника станции, Рэнсом очень хотел выяснить, кто отправил вещи в Ландкварт. Логично предположить, что Блитца он не знал. Тогда откуда у Рэнсома оказались багажные квитанции?
