Мой командир и прямой путь
После совещания командиров в командовании корпуса генерал, мой непосредственный командир, отвел меня в сторону. Он смотрел мимо меня, словно что — то искал глазами за окном, потом сказал: «Так, господин Комосса, вы, значит, министру письма пишете! Это нам совсем не нравится. Нет, инспектор тоже возмущен». Что же произошло? Министр Ганс Апель тогда недолго занимал свой пост и как раз готовился к своему первому визиту к американским союзникам в Вашингтон.
У американцев после прихода к власти президента Рейгана намечались большие перемены во внешней политике и политике безопасности. Определенные слухи становились достоянием общественности. Казалось, что новый президент Рональд Рейган хочет бросить вызов Советам и после президента Картера изменить курс в отношении Советского Союза.
Как уже указывалось, командир 12–й танковой дивизии был единственным немецким командиром дивизии, который в случае боевых действий подчинялся командованию 7–го корпуса США. Командующим генералом этого корпуса в то время был генерал — лейтенант Джулиус Уэсли Бектон. В армии США время от времени раздавались критические замечания относительно квалификации офицеров небелого цвета кожи. Генерал Бектон был для меня доказательством того, что этот тезис был ошибочен. Это был командир, который особенно корректно и по — товарищески относился к находящемуся в его подчинении немецкому командиру дивизии. Во время совещаний у командира генерал Бектон, например, всегда следил за тем, чтобы немецкий командир дивизии сидел по правую руку от него. За рамками совещаний, конечно же, всегда были и доверительные беседы. На одном из совещаний в штабе 7–го корпуса обсуждались новые направления политики президента Рональда Рейгана, и командиров дивизий ознакомили с его первыми решениями. Среди них было решение об ускоренном создании океанского транспортного флота, который позволил бы США за несколько дней перебросить в Европу четыре — пять дополнительных дивизий. С учетом тогдашнего состояния бюджета США это был дорогостоящий и очень рискованный проект.
Обсуждался также целый ряд других тем. Когда дело дошло до обсуждения 5–го пункта повестки дня, генерал Бектон обратил внимание на то, что при рассылке документов меня, немецкого генерала, участвующего в совещании, обнесли. «Как это так? — спросил он. — Ты не получил документов по 5–му пункту? Ты же тогда не сможешь понять, о чем мы будем говорить». Бектон кивком подозвал дежурного офицера и приказал ему дать мне экземпляр документов. «Сэр, — сказал тот, — это информация только для офицеров армии США!» На что Бектон заметил: «Что это значит? Ведь генерал тогда не сможет понять, о чем идет речь, если он не знаком с документом. Дайте ему один экземпляр!»
Таким образом, я смог узнать, что в документе содержались точные данные о внутренних проблемах армии США. Этот отчет имел степень допуска «секрет США». Конечно же, он предназначался только для американских глаз. Но генерала это не беспокоило. Я, разумеется, с пониманием отнесся бы к тому, что мне отказали бы с соответствующим комментарием в предоставлении документа, имеющего национальную классификацию. Другие темы документа из Вашингтона, обсуждавшиеся на этом совещании, были также очень актуальны и имели степень допуска «секрет США». Было очевидно, что круг допущенных лиц должен быть в высшей степени небольшим и надежным. Со столь сложной ситуацией я сталкивался и раньше, когда работал в штабе Группы армий в Центральной Европе в качестве офицера по вопросам ядерного планирования. Приходилось делать выбор. Доводить эту информацию до сведения национального командования или же искать какой — то другой путь? В большинстве случаев я принимал решение в пользу последнего варианта, если видел в этом необходимость. Мне было ясно, что в первую очередь я ответственен перед своей страной за то, чтобы передать эту информацию моему руководству, и сделать это надо было самым коротким путем. Сделать это в установленном порядке — через штаб дивизии и командование корпуса в Кобленце, через главный штаб сухопутных войск, генеральный штаб, генерального инспектора, через госсекретаря и до министра обороны Апеля — это был бы слишком долгий путь. Выбор этого пути означал, что министр узнал бы о новых тенденциях только по возвращении из США. Поэтому я решил, используя особый канал, лично довести эту информацию до сведения министра — с тем, чтобы он поехал в США подготовленным. Безусловно, этот документ был очень полезен министру для ведения переговоров в Вашингтоне. Таким образом он с опережением получил бы необходимую информацию и смог бы подготовиться к возможным вопросам. Остальных своих командиров я, конечно же, собирался проинформировать об этом при ближайшей возможности.
Не исключено, что такие действия могли бы повредить моей дальнейшей карьере. Неожиданно мой непосредственный командир, генерал 3–го корпуса, посчитал меня слишком старым для присвоения очередного звания: «Господин Комосса, вы можете быть довольны двумя генеральскими звездами. Для третьей звезды вы уже староваты». Вскоре после этого повышение получил один сослуживец, который был не моложе меня. Товарищеские узы могут быть очень прочными, и часто в этом огромное преимущество. Конечно же, я не могу пожаловаться на ущемления в карьерном росте, зная, каким образом в Бонне действительно «делают» генералов. Тогда я решил напрямую предоставить информацию, поскольку в свое время, будучи офицером по вопросам ядерного планирования в Мангейм — Зеккенхайме, у меня была возможность убедиться в том, что значит «установленный порядок» в министерстве обороны. Тогда в штабе НАТО я получил доступ к информации о применении атомного оружия, которая была неизвестна в боннском министерстве. Я знал, что мой французский коллега по штабу регулярно посещал учреждение своего национального ведомства и отчитывался там. То же самое делал и мой американский сослуживец Боб Данн. Скорее всего оба получали от своих национальных штабов определенные указания, касающиеся их работы в штабе НАТО. Это же было недопустимо, чтобы здесь, в Мангейм — Зеккенхайме, велись работы над планами применения атомного оружия, а министерство обороны в Бонне не было бы информировано об этом. Меня никто не спрашивал, над какими проектами я там работаю. Казалось, что в Бонне это никого не интересовало.
То, что планировалось в Мангейме, имело чрезвычайно большое значение для нашей страны. Как я уже писал, во время одного совещания по планированию целей ударов я обратил внимание на то, что цели для двух запланированных ядерных ударов на территории Западной Германии находились вблизи плотин и в случае нанесения этих ударов погибло бы много гражданского населения. Об этом я тоже хотел информировать инстанции в Бонне на Хардтхёэ. С этой целью я записался на доклад к руководителю соответствующего подразделения. Изложить вопрос мне не удалось. Едва я начал докладывать, полковник сказал мне: «Ах, знаете, сейчас у нас в Бонне совсем другие проблемы. У нас просто нет времени заниматься вашими ядерными штучками и прочими подобными вещами! Посмотрите на горы бумаг на моем столе! Все это — докладные для руководства! И все они еще должны быть завизированы генеральным инспектором и статс — секретарем!» Таким образом, я получил еще один урок и с этим вернулся в штаб НАТО Группы армий Центральной Европы. Позднее этот урок явился причиной того, что в случае с «отложенной опасностью» для того, чтобы пробиться через эти деликатные сферы, я решил пойти напрямую. Итак, после этого разговора в штабе сухопутных войск я обратился непосредственно к генеральному инспектору генералу Хайнцу Треттнеру, который сразу же выразил большой интерес к этой специфической теме. Генерал Треттнер живо интересовался проблемами ядерного планирования НАТО, что в то время было нехарактерно для всех немецких генералов. Как уже было сказано, иногда и самый простой солдат должен идти особым путем, этот тезис в немецкой армии мы заучили в рамках обоснования тактики выполнения поставленной задачи. Но в действительности и в практике повседневной службы иногда все выглядит по — другому.
С генералом Треттнером у меня вскоре завязалась переписка особого рода, которая послужила важным подспорьем в моей работе в штабе НАТО. В результате общения с ним У меня возникло ощущение, что в Бонне на уровне высшего военного руководства меня все — таки смогут внимательно выслушать в отличие от других командных инстанций. В них действительно люди занимались другими вещами, например, такими, как вопрос о ширине знаков отличия на погонах фельдфебеля…
Действительно, для референта, особенно для молодого человека, работа в министерстве обороны была очень непростой. Если человек в своей прежней работе руководствовался принципом «приказ и послушание», то здесь речь шла о согласованиях и подписаниях, визированиях в других службах. Из воинских частей поступали требования, из аппарата министра и статс — секретаря тоже поступали требования и запросы. Помимо этого, были согласования с другими ведомствами, в первую очередь с министерством иностранных дел. Человека могло охватить отчаяние!
