– Видишь, дружище, карета подана. Пять секунд – и мы в больнице. Скоты планировали использовать эту дивную машину как труповозку, но у нас другой взгляд на вещи! – не заботясь о смысле слов, говорил и говорил Святой, бережно укладывая старика на заднее сиденье.
Он не замолкал всю дорогу к госпиталю – ближайшему лечебному заведению. Святой позабыл о тормозах, закладывая крутые виражи на поворотах. Дребезжащая колымага, вероятно, никогда не участвовала в таких гонках, где ставкой на финише была жизнь. Стрелке спидометра не хватало шкалы, а прохожие оборачивались, провожая взглядами проносящийся с надсадным ревом перегретого двигателя автомобиль, за рулем которого сидел если не подвыпивший гонщик, то по меньшей мере сумасшедший…
В приемном покое Святой смог наконец перевести дух. Заспанная медсестра, дремавшая, положив голову на стол, вскочила, словно солдат по тревоге, и вызвала дежурного врача, переключив тумблер на панели внутренней связи. Женщина с деловитой решительностью отстранила Святого, приняв на себя заботу о пациенте.
«Вышколенный персонал», – с удовлетворением отметил он, наблюдая за четкими, без суетливого мельтешения, движениями рук медсестры, оказывающей первую помощь.
Подтверждая высокую оценку, молнией примчался врач, подвижный, как ртутный шарик, толстячок с очками в массивной роговой оправе на горбатом носу. Вместе с ним, волоча операционную каталку для нетранспортабельных больных, прибежали два дюжих санитара.
– Полковник?! – врач узнал Дэвида Стерлинга. – Что стряслось? – вопрос адресовался Святому.
– Его ударили в висок и долго держали связанным, – ответил тот, с трудом подбирая стершиеся из памяти слова.
Старика уложили на носилки и увезли. Откуда-то из глубин больничных коридоров долетал властный голос доктора:
– …срочно электрокардиограмму… предупредите реаниматоров…
Кутерьма затихла. Только размеренное постукивание стрелок электронных настенных часов, расположенных над постом медсестры, разнообразило гнетущую, звенящую пелену тишины.
Святой прижался щекой к холодному кафелю облицовки. Стерильно чистые плитки пахли не карболкой или выедающей глаза хлоркой, а ароматом свежевыжатого лимона. Почему-то это настраивало на то, что все будет хорошо и старина Дэйв выкарабкается. Свинцовая усталость заставила Святого опуститься на стул. Он смежил веки, но не к месту услужливая память начала прокручивать кадры ночного кошмара: распотрошенный, точно рыба на прилавке, труп Лупатого, змеиная усмешка красавчика с черточкой щегольских усиков под носом, похожим на клюв хищной птицы… и вопросы, вопросы о какой-то цистерне, танкере, доставившем груз, трейлере, посланном фирмой заменить попавшего в аварию водителя… Стоп… Вспышка озарила отдаленные закоулки памяти.
«Наполи транскарго»… Не под днищем ли фургона с аналогичной надписью ты путешествовал в Москву погожим летним деньком по магистрали, перекрытой блокпостом… Бог ты мой, как тесен мир… «„Наполи спедиционале транскарго“ с водителем белой „Скании“, остановившейся на пятачке стоянки среди леса, скрывающего беглеца. История повторяется? Возможно ли такое?!»
От мягкого прикосновения женской руки Святой непроизвольно вздрогнул, подавшись вперед. Рифленая рукоять «беретты», спрятанной под джинсовой курткой, надавила на ребра.
– Что? – спросил он, протирая глаза кулаком.
Улыбчивая медсестра проворковала низким грудным голосом:
– Вас тоже надо осмотреть.
Святой категорически отказался:
– Я в порядке. Только перенервничал немного.
– А кровь? – Медсестра вопросительно уставилась на запекшуюся корочку ссадин и бурые пятна на одежде.
– Не моя… – по-детски наивным приемом постарался отделаться Святой от сердобольной женщины.
Но порой подчиниться – лучший выбор. Не вступая в дальнейшие пререкания, Святой отправился в процедурную. По пути, воспользовавшись озабоченностью медсестры, шедшей перед ним не оглядываясь, опустил пистолет в оранжевый конус мусорной урны.
Взобравшись без посторонней помощи на кушетку, Святой облокотился затылком о твердый валик, распрямился и передоверил свое тело настойчивой медсестре. Для начала она вкатила внутривенную инъекцию какого-то успокаивающего средства. Обволакивающая дремота сморила Святого, но не усыпила. Сквозь зыбкую пелену легкого забытья он чувствовал, как салфеткой, смоченной в теплом растворе, медсестра дезинфицирует ссадины и смывает запекшуюся кровь. Святой даже пытался шутить, говоря несусветные глупости, чтобы избежать нежелательных расспросов. Лицедейство не удавалось. В рот ему словно натолкали ваты, а акцент получался чудовищным. Святой счел за лучшее помолчать, воспользовавшись горизонтальным положением, в котором он находился, для краткосрочного, но столь необходимого отдыха. Закрыв глаза, он уснул, будто провалился в яму.
Сон был недолгим, как у лесного зверя, реагирующего на каждый посторонний звук. За стеклянной дверью, словно в театре теней, обрисовывались людские фигуры, ведшие с присущей итальянцам экспансивностью бурный диалог.
Святой прислушался, узнавая низкий тембр женщины и вторивший ей басок дежурного врача.
– Звони в полицию… – бубнил мужчина.
– Почему я? – возмущалась медсестра.
– Иностранец привозит избитого старика! Расколошмаченного в тряпку полковника! Уважаемого гражданина города, который не дерется на улицах! Ты знаешь этого парня?
– Нет… Вроде бы Стерлинг нанял кого-то…
– «Кого-то…» – передразнил врач. – Здесь речь пойдет об убийстве. Может, непреднамеренном, но убийстве… Старик скончался, не приходя в сознание. Реаниматоры оказались бессильны.
– О мадонна! – всплеснула руками медсестра, отступая от двери.
Ее силуэт превратился в нечеткое тускло-серое пятно.
– Да!.. Ушиб височной кости и обширнейший инфаркт. У старика был целый букет болезней еще с войны. Малейший стресс мог убить мистера Стерлинга! А у стресса всегда есть первопричина. Поняла, дорогуша?
– Поняла.
– Звони в полицию. Кстати, как там этот парень? Ранен? – Голова врача, похожая сквозь стекло на перезревшую тыкву, повернулась в фас.
Святой поспешно отступил к стене, чтобы не выдать себя. Сон улетучился в мгновение ока.
– Целехонек. Пара царапин. Никаких переломов, вывихов, серьезных травм. Так, пустячные ссадины. Я дала этанеризин. Будет спать без задних ног до утра, – ответила медсестра.
– Уже утро! – буркнул врач, поворачивая дверную ручку.
Святой прижался к стене. Он распластался на ней, словно камбала.
– Я падаю с ног. Парня до приезда полиции не будить. Приготовь мне двойной кофе без сахара и подай в кабинет.
Дверная ручка вернулась в прежнее положение.
Звучащие в унисон шаги дробью прогремели в пустынном коридоре. Толстяк-врач и медсестра ушли, не удосужившись проверить пациента.
Несмотря на неистовое желание выскочить из палаты, Святой помедлил, выждав время. Дробь шагов стихла, затерявшись в переходах. Приоткрыв дверь, Святой убедился, что коридор пуст. Бесшумной поступью крадущегося зверя он вышел и двинулся в направлении, по которому санитары увезли каталку. В госпитале оставаться было опасно, но он не мог ускользнуть, точно нашкодивший подросток, не попрощавшись со стариной Дэйвом.
У двухстворчатой широкой двери, украшенной предупреждающими надписями, воспрещающими вход посторонним, Святой не остановился. Он с ходу вломился в реанимационную.
На сверкающем никелированными деталями ложе, окруженном стойками с аппаратурой, капельницами, лежал накрытый белой простыней человек. Голубоватый свет ультрафиолетовой лампы таинственно озарял помещение.
Святой подошел к ложу. Осторожно, точно опасаясь потревожить спящего, приподнял простыню.
Лицо мистера Стерлинга с заострившимися чертами проступило во мраке. Поразительно спокойное – смерть стерла с него все мелочные проявления жизни, – оно обрело ту свинцовую торжественность, какой отличаются лица умерших.
– Прощай, дружище! Ты принял свой последний бой! – прошептал Святой, выпуская из пальцев угол простыни.
Времени произносить траурные речи не было. Полиция могла нагрянуть с минуты на минуту. Все зависело от расторопности медсестры и исправности кофеварки.
Транквилизатор еще действовал на нервную систему. Некоторую заторможенность Святой ощутил при опознании урны, куда он спрятал пистолет. Стоявшие через равные промежутки оранжевые конусы были одинаковы, словно одноклеточные близнецы.
«Остолоп! Забыть, куда спрятал ствол. Заплыли мозги жиром!» – костерил себя Святой, заглушая щемящую горечь утраты.
Носком ноги он простукивал попадавшиеся по дороге пластмассовые емкости, пока одна из них не отозвалась глухим звоном. Запустив в овальное отверстие руку, Святой достал «беретту», вытер вороненую сталь локтем и, заметив табличку «Запасный выход», свернул туда, куда показывал острый конец стрелки.
