Все это, конечно, было малоприятно, но подавленное настроение Отчаянного удручало намного больше. Дракон простил Лоуренсу его минутную резкость и дал убедить себя в том, что без наказания здесь обойтись нельзя, но под конец экзекуции крики Блайта стали перемежаться его свирепым рычанием. Это принесло некоторую пользу: помощник боцмана Хиндли, до тех пор орудовавший «кошкой» с недюжинным пылом, струхнул и стал бить слабее, но зло уже совершилось.
С того времени Отчаянный был тих и несчастен, на вопросы отвечал кратко и плохо ел. Моряки сочли приговор слишком легким, авиаторы держались противоположного мнения. Бедный Мартин, которого поставили дубить шкуры в трюме, больше страдал от чувства вины, чем от тяжелых работ, и каждую свободную минуту проводил рядом с Блайтом. Полностью удовлетворен был только Юнсин: он, пользуясь ситуацией, вел с Отчаянным длительные беседы по-китайски, и дракон больше не пытался включать в них Лоуренса.
Закончилось это самым неожиданным образом: Отчаянный вдруг зашипел, поставил жабо торчком и чуть не сшиб с ног своего капитана, свернувшись вокруг него защитным кольцом.
– Что он тебе такое сказал? – спрашивал Лоуренс, тщетно выглядывая поверх черных боков. Вмешательство Юнсина выводило его из себя, и он в эти последние дни едва сдерживался.
– Он рассказывал про Китай и про то, как хорошо там живется драконам. – Отчаянный говорил уклончиво, и Лоуренс заподозрил, что эта «хорошая жизнь» пришлась ему по душе. – Потом сказал, что мне там дадут более достойного компаньона, а тебя отправят домой.
Когда Лоуренс уговорил бунтовщика развернуться, Юнсин уже удалился – «злой как черт», согласно рапорту Ферриса, отданному с неприличной для второго лейтенанта веселостью.
Лоуренса, однако, это отнюдь не устроило.
– Я не желаю, чтобы Отчаянного расстраивали подобными разговорами, – заявил он Хэммонду, пытаясь через него передать принцу это недипломатическое послание.
– Вы крайне близоруко смотрите на вещи, – с возмутительным хладнокровием ответил ему дипломат. – Если Юнсин за время путешествия удостоверится в том, что Отчаянный не пойдет на разлуку с вами, для нас это только выгодно. Тем легче будет вести с ними переговоры, когда прибудем в Китай. – Он помолчал и осведомился с еще более возмутительной озабоченностью: – Вы вполне уверены, что он не пойдет на это?
– Скинуть бы темной ночью за борт Хэммонда вместе с Юнсином, да и делу конец, – заметил Грэнби, выслушав в тот же вечер отчет о случившемся. Это как нельзя лучше выражало чувства Лоуренса, которые он сам не смел высказать вслух. За разговором Грэнби без стеснения подкреплялся супом, жареным сыром, тушеной в сале картошкой с луком и сладким пирогом: лейтенанта, бледного и худого, наконец-то выписали из лазарета, и Лоуренс пригласил его ужинать. – О чем еще этот принц ему толковал?
– Представления не имею. За последнюю неделю он и трех слов не сказал по-английски. А выпытывать что-то у Отчаянного мне не хотелось бы.
– Пообещал, наверное, что там его друзей плетьми драть не будут, – сумрачно предположил Грэнби. – Посулил ему по дюжине книжек в день и груды драгоценных каменьев. Я слышал о таких искусителях, но попробуй кто из наших это проделать, его вмиг вышибли бы из корпуса – если б дракон не разобрал его по косточкам еще раньше.
Лоуренс помолчал, перебирая пальцами ножку бокала.
– Отчаянный слушает его только потому, что несчастен.
– О черт! Мне чертовски жаль, что я провалялся больным так долго. Феррис хороший парень, но он ни разу не плавал на транспортах и не знает, что за народ эти флотские. Не знает, как научить ребят не поддаваться на их издевки. Ума не приложу, чем бы развеселить теперь нашего мальчика, что бы вам посоветовать. Я дольше всего служил на Летификат, а она даже для медного регала настоящая душка. Никаких тебе настроений, и кушала всегда с аппетитом. Может, это все из-за того, что ему не разрешают летать.
На следующее утро они вошли в гавань. Широкий полукруг золотого песка, стройные пальмы, крепость за белыми стенами на холме. Всюду долбленые челноки (из многих так и торчали сучья), бриги, шхуны, а в западном углу – шнява средней величины. Шлюпки перевозили на нее негров, которых выводили из туннеля, выкопанного прямо на берегу.
«Верность» была слишком велика для самой бухты, но якорь бросила достаточно близко. Погода стояла тихая, и щелканье кнутов вперемежку с криками и неумолчным плачем разносилось далеко над водой. Хмурый Лоуренс велел Роланд и Дайеру, глядевшим во все глаза, пойти и прибраться в его каюте. Отчаянный, которого, увы, нельзя было оградить таким образом, то сужал, то расширял щелки своих зрачков.
– Лоуренс, их всех заковали в цепи – за что? – спросил он, выйдя из своего апатичного состояния. – Не могут же они все быть преступниками: смотри, вон тот еще ребенок, и этот тоже.
– Это невольничье судно, – ответил Лоуренс. – Пожалуйста, не смотри туда. – Он заранее, предвидя этот момент, попытался объяснить Отчаянному, что такое рабство, но потерпел неудачу. Пониманию препятствовали его отвращение к торговле людьми и смутные понятия Отчаянного о собственности. Дракон не слушал его и продолжал смотреть, беспокойно помахивая хвостом. Погрузка длилась все утро, и горячий ветер нес с берега кислый запах немытых тел, запах пота и горя.
Наполнив трюмы живым товаром, шнява поставила паруса и прошла мимо «Верности». Одна половина команды бегала, как полагалось, по вантам, другая сидела на палубе с ружьями, пистолетами и кружками грога. Отчаянный вызвал у них откровенное любопытство. Потные и чумазые после недавних трудов, они уставились на него, а один прицелился в дракона из ружья, будто бы в шутку.
– Цельсь! – Тут же скомандовал лейтенант Риггс, опередив Лоуренса. Трое стрелков на палубе мгновенно вскинули ружья, и человек на шняве опустил свое, осклабив желтые зубы.
Отчаянный даже манишку не вздыбил. Не потому, что испугался – на таком расстоянии ружейная пуля нанесла бы ему меньше вреда, чем комариный укус человеку – а из глубокого презрения к субъекту, который ему угрожал. Тем не менее он испустил рык и даже стал надуваться.
– Не надо. Ни к чему хорошему это не приведет. – Лоуренс положил руку на его бок и стоял так, пока шнява не скрылась из виду, но Отчаянный еще долго дергал хвостом.
– Я не голоден, – сказал он, когда Лоуренс предложил ему подкрепиться, и снова затих. Порой он царапал палубу когтями, производя неприятный звук.
Райли расхаживал на полуюте и не мог их слышать – зато слышали матросы, спускавшие на воду шлюпки, а также лорд Парбек. Все сказанное на палубе достигало другого конца корабля быстрее, чем можно было туда дойти. Лоуренс понимал, что поступает невежливо, критикуя Райли на его собственном судне, да еще в то время, когда они в ссоре – понимал, но не мог больше сдерживаться.
– Не огорчайся так, – попытался он утешить Отчаянного, не высказываясь напрямик против работорговли. – Есть надежда, что скоро людьми торговать запретят. В ближайшую сессию Парламент снова рассмотрит этот вопрос.
Отчаянный заметно воспрянул духом, но не удовлетворился этим и стал расспрашивать о разных перспективах отмены рабства. Лоуренсу пришлось объяснять, что такое палата лордов и чем она отличается от палаты общин. Он рассказал о разных фракциях, участвующих в дебатах, и о деятельности собственного отца. Все это время он сознавал, что их слушают, и старался быть политичным.
Даже Шун Кай, который провел все утро на палубе и видел, как подействовала на Отчаянного невольничья шнява, смотрел на них так, словно догадывался о содержании их разговора. Подойдя к самой черте, он дождался паузы и попросил Отчаянного перевести. Отчаянный выполнил его просьбу. Шун Кай кивнул и через него задал Лоуренсу вопрос:
– Значит, ваш отец как государственный деятель находит недопустимой такую практику?
Столь прямой вопрос заслуживал прямого ответа – умалчивать было бы просто бесчестно.
